— Ну как же я мог, Кларка! — сказал полковник Гора и еще раз радостно сжал ее в объятиях. — Мы все о тебе думали!

Потом они сидели в ресторане и смотрели на летное поле, и Гора напомнил ей, как она боялась, что не справится с работой в Лондоне. Кларин рассмеялась:

— Вы мне тогда такие комплименты делали! Что раз уж я справилась с господином Брауном, то наверняка справлюсь и с остальными!

— Это был вовсе не комплимент, — быстро возразил полковник. — Я верил тебе, как самому себе. За все эти пять лет я ни на минуту не усомнился в том, что ты справишься.

Она кивнула:

— Вы не представляете, как меня поддерживала эта вера. И сколько раз она была единственным, что у меня оставалось!

Полковник хотел было еще что-то сказать, но только покачал головой, взял ее за руку и, слегка сжав ее тонкие пальцы, показал через стеклянную стену на улицу:

— Посмотри!

Кларин увидела Калаховых, которые как раз садились в машину.

— Я бы могла еще кое-что сделать в Лондоне, — тихо сказала она.

— У нас и дома для тебя достаточно работы, — напомнил полковник с улыбкой. — Послезавтра вас ждет пресс-конференция, тебе придется рассказать, что они сделали с этим австрийским журналистом.

— Я могу показать даже его фотографии в инвалидной коляске. После операции на мозге у него парализованы ноги.

— Посмотрим, что на это ответит Запад.

— Главное, меня интересует Гордан, — засмеялась она. — Хотела бы я видеть, как он будет объяснять полковнику Роблину, что, собственно, случилось. Скорее всего, свалит все на несуществующего капитана Боркина.

— Боркина, конечно, не существует, зато имеется кое-кто другой, — сказал полковник. — Кое-кто, от кого мы узнали о разговоре в «Уайте-клубе», о драке под Марбл-арч и об Аляске.

— Я рада, что кто-то сможет завершить то, чего не успела я, — задумчиво кивнула Кларин и вдруг нетерпеливо попросила: — Отвезите меня в Градчаны: я хочу поздороваться с Прагой…

А в это время в одном из многочисленных парижских бистро сидела Кэтлин. Потягивая коктейль, она любовалась Эйфелевой башней, залитой лучами солнца, время от времени вынимала из сумочки открытку и перечитывала строчки, написанные рукой Стаха. Открытка пришла из Гонолулу, на ней было начертано: «До свидания через неделю в Лондоне».

Доктор Михал Калах и его жена по возвращении в Чехословакию включились в привычную жизнь. Оба живут и работают в Праге и редко вспоминают свою ужасную авантюру. Но их дело для чехословацкой секции британской секретной службы стало подлинным стихийным бедствием. Сэру Роблину пришлось подать в отставку, капитан Гордан уехал из Лондона, а профессор Симор так и не попал в Кордову, где собирался купить санаторий. Не менее печально сложилась и судьба Беера.

Ярмил Стах в 1972 году погиб в автомобильной катастрофе в одном из городков Северной Италии. Кэтлин Халаши была убита у себя дома в июне 1973 года. Убийце удалось скрыться…

Полковник американской секретной службы Джон К. Говард на первый взгляд производил впечатление человека симпатичного и приветливого. Несмотря на то что до шестидесятилетнего рубежа ему не хватало всего нескольких месяцев, он не превратился в старика, вздыхающего по давно минувшим дням, и не пытался выдать себя за нестареющего супермена. Он всегда старался быть самим собой, сохранять физическую и душевную форму. Бесспорно, он обладал определенным личным обаянием, которое позволяет, скажем, посредственным певцам овладевать вниманием переполненного зрительного зала, а затрапезным чинушам становиться крупномасштабными аферистами.

Его жена была на двадцать лет моложе. Она принадлежала к одной из тех нескольких сот американских семей, которые правили этой страной не потому, что они осуществляли ее политику, а потому, что подчиняли ее своим интересам. Итак, Говард принадлежал к числу избранных и вообще мог бы ничем не заниматься. Мог, и тем не менее более тридцати лет занимался одним и тем же делом.

Это произошло потому, что Говард по натуре был игрок и актер. Чем лучше он выступал в роли актера, тем хуже была та игра, в которую он играл. И сценой, на которой велась эта игра, с молодых лет стала для него американская секретная служба. Он располагал несметным количеством случайных знакомств, и все эти знакомые боготворили его. Те, кто знал его ближе, испытывали перед ним страх, а на узкий круг людей, раскусивших Говарда до конца, его имя наводило ужас.

В день прилета Говарда в Мюнхен настроение Вольфганга Штрайтцера, директора экспортно-импортной компании ТАНАСС ЛТД., являвшейся прикрытием для американской секретной службы, нельзя было назвать хорошим. Он принадлежал к числу тех людей, которые Говарда знали близко и которые его очень боялись.

Их знакомство состоялось в лагере военнопленных через несколько дней после окончания второй мировой войны. Тогда Штрайтцер прозорливо рассудил, что для него будет значительно выгоднее, если он не станет очень уж хвастаться своими заслугами офицера абвера. Поэтому он раздобыл для себя документы рядового унтер-офицера продовольственной службы. Потом его вызвал на допрос улыбающийся майор американской армии, оставлявший впечатление симпатичного человека, и долго дружески с ним беседовал. В тот момент когда Штрайтцер уже и не думал, что его легенда может провалиться, майор Говард достал личное дело лейтенанта абвера Вольфганга Штрайтцера… С того дня Штрайтцер стал сотрудником американской секретной службы.

Пока Говард находился в Европе, они встречались довольно часто. Штрайтцер старался изо всех сил заслужить признание. И наконец, перед отъездом в США Говард назначил его директором фирмы ТАНАСС. Это был известный филиал секретной службы, и Штрайтцер был доволен.

После этого встречи с Говардом стали редкими. Но Штрайтцер никогда не забывал, что скрывается на самом деле за приветливой улыбкой и личным обаянием этого американского полковника. Каждый раз, когда ему приходилось встречаться с ним, его переполняло чувство какой-то неуверенности.

Вот и сейчас, стоило Говарду нежданно-негаданно появиться в его кабинете, как у Штрайтцера возникло чувство, будто он снова сидит перед американцем в лагере военнопленных.

— Как долетели, мистер Говард? — вежливо спросил Штрайтцер по-английски с типичным для немца акцентом.

Говард сидел в кресле с мягкой улыбкой на лице, и казалось, что в этот момент его ничто не интересует, кроме сигары, которую он сосредоточенно раскуривал.

— Благодарю… — ответил он и с улыбкой посмотрел на Штрайтцера. — Я был бы чрезвычайно доволен, если бы так же благополучно вернулся в Нью-Йорк.

Говард встал и посмотрел в окно. Над Мюнхеном простиралось голубое небо, ярко светило летнее солнце.

— Вам не кажется, — продолжал он, стоя спиной к своему собеседнику, — что Мюнхен немного странный город?

— Я живу здесь давно, сэр, — ответил Штрайтцер. В его голосе не было никакого нетерпения.

Говард, безусловно, приехал в Европу не на экскурсию, но о том, что его интересует, скажет только тогда, когда сочтет это необходимым. За долгие годы работы в секретной службе Штрайтцер кое-чему научился и уже давно понял, что не существует бесед, в которых ни о чем не говорится. Всегда, что бы ни обсуждалось, речь идет о достижении превосходства одного над другим. И тот, кто спешит, как правило, проигрывает.

Говард с улыбкой повернулся к Штрайтцеру:

— А что это меняет?

— Ничего, сэр… Но может послужить объяснением, почему до сих пор мне это не приходило в голову.

Говард, продолжая улыбаться, сел в кресло:

— А вам не приходило в голову, что следовало бы проверить, почему в Праге задержали Гранднера?

Полковник Говард прилетел в Европу не один. Его сопровождали капитан Гарри Браудер и сотрудник группы специальных акций Лино Торанце. Оба попутчика остановились не в Мюнхене, а в Праге. В связи с тем что их вылет в Чехословакию был непосредственно связан с поездкой Говарда в Мюнхен, американский полковник не упомянул Штрайтцеру о них ни единым словом. Но не потому, что он не доверял директору фирмы ТАНАСС, а потому, что таким был стиль его работы.