— Он позволил себе это?

— Беер утверждает, что да.

— Но Беер…

— Хватит! — оборвал Роблин Гордана. — Я не хочу выслушивать ваши безосновательные выпады против Ника. Не знаю, что вы против него имеете, но мне не нравится, что вы его постоянно подозреваете. Обратите свое внимание в другую сторону. Вам известно, что неделю назад Симор перевел значительную часть своего капитала из Английского банка в Буэнос-Айрес?

— Да, он говорил об этом, — вспомнил капитан. — Сказал, что получил какое-то предложение из Аргентины.

— Да?

— Некто Керстнер якобы продает частный санаторий в Кордове.

— То же самое сказал и Беер, — кивнул полковник, не спуская глаз со своего заместителя. — За этого Керстнера Ник мне поручился. Он сказал, что знает его еще с довоенных времен, когда тот на некоторое время эмигрировал из Германии в Чехословакию…

— У Беера вообще интересные связи, — ухмыльнулся Гордан и всерьез задумался над тем, в какую игру на этот раз играет Беер и почему он втягивает в нее Симора. — И потом, сэр… возьмите его отношение к Калаху. Он твердит всем, что не было никакой необходимости в том, чтобы этим чехом занимался Симор. Ранение якобы было несерьезным. А Симор совершенно иного мнения.

— Вы напрасно волнуетесь, Гордан, — сказал Роблин сухо, стараясь сохранять спокойствие. Он опять медленно расхаживал по кабинету, на лице его не было ни тени волнения, которое ожидал увидеть Гордан. — Я полностью согласен с тем, что вы перевезли Калаха в Кроули и организовали его лечение. Вы же не можете допустить, чтобы по Лондону бегал человек, близко знающий нашего резидента в Праге. И уж конечно не можете позволить, чтобы он вернулся в Прагу, как того хочет его дамочка. Этого нельзя допустить ни в коем случае. Иначе нам придется тут же списать нашего резидента.

— Я думаю то же самое, — кивнул Гордан. — А раз ему не нравится Аляска, то единственное средство — лечебные препараты. Симор должен стереть из памяти Калаха все его прошлое. Только тогда мы сможем спать спокойно.

— Вы думаете, он сумеет это сделать?

— Несомненно. К счастью, кроме психотропных средств у него есть и другие методы. Он может произвести операцию на мозге. У Калаха травма головы, поэтому хирургическое вмешательство легко объяснить.

Роблин молча наблюдал за капитаном. Он вдруг понял, как мало значит для Гордана жизнь другого человека.

— Учитывая сложное положение, в которое нас поставил автор анонимного письма, нам придется поспешить с этим, — сказал Роблин, не спуская глаз с капитана. — Но предупреждаю вас, Гордан, будьте осторожны. Я не хочу еще одного скандала и не собираюсь кому бы то ни было объяснять, почему Калах не перенес операции. Будьте любезны, учтите это.

— Понятно, — кивнул Гордан. — Уж как-нибудь справимся, не волнуйтесь, господин полковник. Но… еще одна вещь не дает мне покоя. Я хотел бы просить вашего согласия на проверку Ника Беера.

— Гордан, мне отвратительна ваша подозрительность, слышите? Отвратительна!

— Я и сам не хотел этого делать, — пожал плечами капитан, — но с Ником Беером что-то случилось. Вам это незаметно, а я с ним встречаюсь каждый день, и в Вене мы были вместе. И кое-что мне не нравится.

— Вы вообще понимаете, что говорите? — вяло возразил полковник и, посмотрев на своего заместителя, подумал: «Однажды он всех нас уничтожит».

— Калах Бееру пришелся по сердцу. Ник забывает, что это работа, а не дружба. Именно это мне и не нравится. И потом эта венгерка…

— Гордан, вы же знаете, что у него слабость к землячкам!

— Ладно, как знаете. Но я все же прошу вас дать свое согласие на проверку.

— Будь по-вашему, — сдался полковник. — Лучше всего его как-нибудь вывести из игры. Организуйте, например, ему лечение в Кроули, пусть ляжет туда на месяц, отдохнет. Он уже немолод.

— Но ведет себя как молодой. И этот его роман… — Гордан хрипло рассмеялся и покачал головой: — Он похож на влюбленного медведя.

— Как зовут эту барышню?

— Кэтлин Халаши, — ответил капитан и быстро добавил: — Но с ней я дела иметь не хочу: она невеста Джонни Стаха, и если он случайно узнает, что мы ею заинтересовались, хлопот не оберешься.

— Вы думаете, это новое подкрепление Брауна?

— Наверняка нет. Она считает, что Беер — богатый коммерсант, и, возможно, полагает, что, если поладит с ним, ей не придется работать у Симора секретаршей.

— Что такое?! — взволнованно воскликнул Роблин. — Она в Кроули?!

— Заведует частным кабинетом Симора в центре, не подозревая, что работает в Кроули. Но, полагаю, очень скоро Беер разболтает ей об этом. Он уже начал в ее глазах порочить Стаха: все время намекает, что «Эспаниа» занимается совсем не тем, о чем тот ей рассказывает.

— Нам бы следовало знать содержание этих разговоров, — заметил полковник.

— А, по-вашему, что мы делаем? — ухмыльнулся Гордая.

— Поставили ей в квартиру подслушивающую аппаратуру?

— Разумеется. Причем американскую, чтобы в крайнем случае все можно было свалить на Брауна и его людей.

— Ах, Гордан, Гордан! — вздохнул Роблин. — Мне это совсем не нравится. Но в любом случае боже вас сохрани дать понять Бееру, что вы подозреваете его!

— Конечно, сэр! Я уже проинструктировал Симора, чтобы он присмотрел за Беером. Теперь то же самое прикажу Бееру. Короче, они будут следить друг за другом, а это старый, испытанный способ.

Роблин устало опустился в кресло у камина. Некоторое время он молча смотрел на обгорелые поленья, потом медленно произнес:

— Идите выпейте наконец тот чай, который вам приготовила мисс Барфорд.

Когда за Горданом закрылась дверь, полковник тяжело встал и, наклонившись вперед, как будто под тяжестью непосильного бремени, подошел к окну.

Над Лондоном сгущались тяжелые тучи. Солнце, еще недавно заливавшее город своими лучами, скрылось. «Гроза будет», — подумал полковник и медленно отошел от окна.

— Когда больной пришел в себя, сестра Агата? — спросил профессор Симор, направляясь по больничному коридору к палатам.

— Около восьми, — ответила сестра, подняв на врача бесцветные, невыразительные глаза, — когда я вернулась от заутрени.

— За меня вы, надеюсь, тоже помолились, сестра Агата? — улыбнулся профессор. — Вы же знаете, что я старый грешник. Мне просто необходим человек, который замолвил бы за меня слово перед господом богом.

— Я помолилась за нашего больного, — ответила она строго и склонила голову. — Думаю, ему заступничество нужнее, чем вам.

— Вы правы, — улыбнулся Симор и пристально посмотрел на сестру. — И, конечно, вы уделяете ему все свое внимание.

— Так же, как и другим, — с достоинством произнесла женщина.

— О, сейчас вы сказали неправду, сестра Агата! Вы осквернили себя ложью. Вчера я случайно слышал, как вы с ним говорили.

Агата испуганно посмотрела на шефа и, вновь склонив голову, стала чуть слышно бубнить слова молитвы.

— Я и не знал, что спустя столько лет вы все еще понимаете по-чешски.

— Некоторые вещи забыть невозможно, — проговорила она и вновь предалась молитве.

— О чем вы говорили?

— О мадам Графф, — ответила сестра и бросила быстрый взгляд на профессора. Лицо его оставалось непроницаемым. — Мадам просила меня сказать ей правду о состоянии больного и передать ему привет, что я и сделала.

— Мадам Графф — редкая женщина, — задумчиво произнес Симор. — Пойду осмотрю больного. Вы со мной?

— Меня ждут другие больные, — решительно сказала сестра Агата и удалилась по коридору быстрыми, семенящими шагами.

Симор смотрел на ее сутулую спину, опущенные плечи и полные ноги до тех пор, пока она не скрылась за углом. Потом молча взялся за ручку двери.

Палата, в которой лежал доктор Калах, напоминала тюремную камеру: была узкой и длинной, а расположенное под потолком окно пропускало немного дневного света и было забрано толстой железной решеткой.

— Профессор подошел к кровати и наклонился над пациентом. Калах лежал с воспаленным лицом и сухими, потрескавшимися губами, подрагивавшими время от времени. На лбу выделялось несколько темных шрамов, под глазами чернели синяки — память, оставленная Оуэном, агентом Гордана, стальной кастет которого разбил Калаху голову в подземном переходе под Марбл-арч. Но сам Калах уже не помнил драки.