— Уверяю вас, мистер Говард, — сразу же отреагировал Штрайтцер, — что я Гранднеру ни разу не выдал…

— Несомненно, — перебил его полковник, — но об этом знаете вы и не знают чехи. Они могли предполагать все что угодно.

Штрайтцер нахмурился. Он напоминал зайца, загнанного в ловушку и безуспешно пытающегося найти выход. Говард был удовлетворен, именно этого он и добивался.

— Сколько у вас работает чехов?

— С Галвой пять, — вялым голосом ответил Штрайтцер.

— Кто из них знал, под каким именем Гранднер выехал в Чехословакию?

Штрайтцер на мгновение задумался:

— Галва и Крулих.

— Кто это — Крулих?

— Инструктор…

— Дайте мне его личное дело! — решительно приказал Говард.

Когда Штрайтцер отдавал распоряжение секретарше, полковник добавил:

— И Галвы тоже…

Он внимательно изучил оба дела. Штрайтцер все это время, сидя за рабочим столом, задумчиво рисовал чертиков. Изредка он кидал взгляды на американца, но тот, не задавая вопросов, молчаливо листал бумаги.

Когда Говард отложил личные дела Галвы и Крулиха, Штрайтцер встал и отбросил изрисованный лист.

— Будут какие-нибудь вопросы, мистер Говард?

— Немедленно увольте Крулиха!

Директор фирмы ТАНАСС поспешно выполнил этот приказ.

В тот же вечер из Праги прилетел капитан Браудер и посетил полковника Говарда, разместившегося на вилле фирмы ТАНАСС.

Говард вышел с Браудером на прогулку в сад, так как не доверял ни одному из объектов. Он был уверен, что подслушивающих устройств там установлено больше, чем электрических лампочек, — таковы были все объекты американской секретной службы.

Браудер, тридцатипятилетний, безупречно одетый красавец, несколько лет прослужил на Ближнем Востоке. Его отличали прекрасная память и хорошая ориентация в делах.

— Что скажете, Гарри? — дружески начал Говард.

— Кажется, Гранднер и вправду свалял дурака, сэр.

Говард чуть-чуть подался вперед, но не сказал ни слова. А Браудер продолжал:

— Я разговаривал с работником посольства, которому было разрешено с ним встретиться… Он подтвердил, что все правда: перебрал, посадил девицу в машину и на повороте перевернулся. Я видел машину. По тому, как она выглядит, ему здорово повезло, что все так закончилось. Девица чувствует себя не особенно хорошо, он же отделался парой синяков… — Браудер замолчал, считая доклад оконченным.

— Вы исключаете какой-либо подвох? — спросил Говард.

— Я никогда ничего не исключаю, сэр, но здесь, кажется, все чисто.

— Тогда все в порядке, — спокойно ответил полковник. — А как Торанце?

— Ждет, сэр.

— Ему не следовало бы ждать очень долго.

Браудер пожал плечами и закурил сигарету.

— Гарри, вы разместитесь со мной на вилле, — распорядился Говард. — Ступайте, можете отдыхать, утром вам придется выехать на аэродром и встретить Кларка и его людей. Устроите их в отеле, а Кларка серьезно предупредите, чтобы они здесь не отсвечивали.

— Слушаюсь, сэр, — склонил голову Браудер и исчез.

Полковник еще несколько минут побродил по саду, благоухавшему ароматами трав и цветов. Но мысли его были там, где не ощущалось никаких запахов, за исключением запаха стреляного пороха.

Вернувшись с прогулки, Говард взглянул на часы. Несмотря на то что они показывали половину девятого, он готов был держать пари, что в этот поздний час директор фирмы ТАНАСС в своем кабинете. И не ошибся.

Полковник застал у Штрайтцера человека, которого сразу узнал по фотографии из личного дела.

— Это мой заместитель… Петр Галва, — указал директор на моложавого мужчину.

— Очень приятно, мистер Галва… Полковник Говард, — американец улыбнулся и подал Галве руку. — Я уже слышал о вас.

— Надеюсь, сэр, — Галва говорил по-английски немного лучше Штрайтцера, — вы слышали не только приятные вещи?

— Вам не по душе люди с безупречной репутацией? — спросил американец.

— Не очень, сэр… Обычно у них бывает очень много забот о том, чтобы сохранить безупречность своей репутации, а для работы не остается ни времени, ни желания.

Говард с удовольствием опустился в кресло, достал из кожаного портсигара сигару, предложил Штрайтцеру и Галве и указал им на кресла возле себя.

— Это философия для подчиненных, но не для руководителей, не правда ли, дорогой Штрайтцер?

— Именно так, сэр… Вот только у мистера Галвы действительно безупречная репутация.

Говард не спеша раскурил сигару.

— И у него тоже очень много забот, чтобы ее сохранить? Прежде чем Штрайтцер успел что-либо ответить, Галва произнес:

— Руководителям не всегда известно, сколько хлопот доставляет подчиненным стремление сохранить безупречную репутацию.

— Прекрасно! — похвалил его американец. — Это касается и ваших подчиненных, мистер Галва?

— Совершенно верно, сэр.

Говард моментально ухватился за его слова:

— И Гранднера тоже?

— Гранднер был слишком зауряден, — немного замявшись, ответил Галва.

— То есть он вообще не нуждался в репутации? — быстро подхватил Говард.

— Именно так, сэр.

— Поэтому ему было позволено пьянствовать и болтаться с женщинами?

Галва перевел взгляд на Штрайтцера, который пытался казаться безразличным.

— Или вы не верите в официальную чешскую версию? — продолжал Говард.

— У меня нет причин верить в нее, сэр… но я ее и не исключаю.

— Это ответ, при котором вы ничем не рискуете, — засмеялся Говард.

Галва ответил ему с улыбкой:

— Я не люблю острых ощущений.

— Поэтому вы и работаете десять лет в секретной службе?

— Это такой род деятельности, где люди постоянно встречаются с риском, а потому перестают быть любителями острых ощущений.

Говард взглянул на тлеющий кончик сигары и повернулся к директору:

— Дорогой Штрайтцер, ваш заместитель — философ! — И сразу же обратился к Галве: — Не знаю, хорошо ли это для философии, но для нашей службы в этом, безусловно, нет ничего плохого. В самом деле, я очень рад, мистер Галва, что познакомился с вами… — На мгновение полковник умолк, а потом спросил: — Когда же вы выясните, что, собственно, произошло с Гранднером в Праге?

— Завтра, сэр… — ответил Галва.

Говард кивнул:

— Хорошо… — В действительности это его уже не интересовало.

Галва взглянул на полковника и встал:

— Мне можно идти, сэр?

— Конечно, — кивнул тот, однако уже в дверях остановил Галву вопросом: — Минуточку! А как у вас, мистер Галва, обстоят дела со спиртным и прекрасным полом?

Галва усмехнулся:

— Не думаю, чтобы я мог вразумительно ответить вам на этот вопрос, сэр.

— Любопытный парень… — задумавшись, сказал полковник, когда за Галвой закрылась дверь. Ему был очень близок метод мышления чеха. Галва имел то, что он так ценил в своих людях: искорку в душе, личное обаяние и необходимую долю интеллектуальной смелости.

Штрайтцер не смог подавить зависти:

— Я же говорил вам, мистер Говард, что Галва…

Полковник перебил его:

— Я всего лишь отметил, что он любопытный парень, и больше ничего… Ну а что касается Гранднера, должен с вами согласиться, Штрайтцер. Теперь-то я знаю, что ваш приятель действительно здорово перебрал и попал в аварию с какой-то девицей. Так что Галва к этой истории не причастен.

Штрайтцер удивленно заерзал в кресле и попытался что-то сказать, но Говард жестом остановил его и продолжал:

— Радуйтесь! Могло быть значительно хуже.

Это Штрайтцер понял сразу. Однако все же задал вопрос:

— В таком случае, мистер Говард, мы необоснованно подозревали Крулиха? И уволили его…

— Крулиха мы уволили вовремя, — усмехнулся полковник. — У этого чешского эмигранта слишком много друзей, которые вернулись в Чехословакию. И я был бы чрезвычайно признателен, если бы впредь подобные кадровые вопросы вы решали сами.

— Да, сэр, — покорно закивал директор фирмы ТАНАСС, хотя внутри у него все кипело. Но не из-за Крулиха — он Штрайтцера интересовал не более, чем прошлогодний снег. Его разозлило, что с момента прилета американца он варился в собственном соку. А из-за чего…