Поручик достал пачку сигарет, закурил и обратился к подчиненным:

— Интересно, о чем это там беседуют Барт и Чалоун? Может, расскажете всем?

Моментально придав лицу серьезное выражение, Чалоун ответил:

— Не знаю, товарищ поручик, будет ли это интересно для всех. Дело в том, что мы с Бартом обсуждали, как лучше завтра поставить минные поля, чтобы даже мышь не проскочила.

Солдаты вместе с командиром дружно рассмеялись.

— Вы, Чалоун, лучше расскажите об этом своей бабушке, может, она поверит, что вы беседуете о минных полях. А нас нечего дурачить…

— Моя бабушка не поверит. Она такая недоверчивая, что не верит даже дедушке.

И, воспользовавшись моментом, Чалоун начал рассказывать бесконечную историю о доверчивом дедушке и недоверчивой бабушке, в родных местах которой они сейчас находились.

— Когда два года назад газеты принялись писать о Шумаве больше, чем обычно, моя бабушка, должен вам сказать, стала самой заинтересованной читательницей.

— И ты этот интерес к прессе от нее унаследовал, не так ли? — вставил кто-то.

Но Чалоун не из тех, кого легко сбить с толку отвлекающими вопросами.

— Нет, серьезно, если помните, тогда много интересного писали о Шумаве. Трудно даже представить, сколько тайн со времен войны хранит она в своих недрах.

— Все эти россказни о золотых кладах и якобы захороненных целых полках эсэсовцев выеденного яйца не стоят, — заявил Дворжак.

— Вот ты не веришь, а золото тут и вправду где-то спрятано. В конце апреля сорок пятого года немцы вывезли из Праги более тонны золота и других драгоценностей. Они пытались добраться до Альп, но в Баварии уже стояли американцы, поэтому все ценности фашисты спрятали.

— Я тоже слышал, — поддержал Юнек, — что Франк хотел превратить Шумаву в неприступную крепость, в которой гитлеровцы намеревались сидеть до тех пор, пока не удастся заключить договор с американцами о совместном походе против советских войск.

— Ну конечно! — продолжал Чалоун. — Именно поэтому Франк издал специальную директиву, согласно которой на Шумаве в конце войны строились различные секретные подземные склады.

— Вы, друзья мои, путаете строительство укрытий и складов для «вервольфа», — опять вступил в разговор Дворжак.

— Для «вервольфа» создавалась сеть небольших укрытий я тайников, где складировалось стрелковое оружие, взрывчатые вещества, продовольствие, то есть все необходимое для диверсионных целей. Это были, я повторяю, сравнительно небольшие тайники. А речь идет о больших складах, которые немцы строили глубоко под землей силами военнопленных. Вы не слышали историю о лагере для военнопленных в верховьях Влтавы?

— Я что-то об этом читал, — ответил Дворжак. — Но никто точно не знает, что строили военнопленные в лесах под Квильдой.

— Верно, пока это не удалось установить. На сей счет существует много предположений.

— Может, они там строили подземные склады для золота?

— А может, для реликвий из университета.

— Для каких реликвий?

— Из Карлова университета, которые немцы украли в конце апреля в Праге и вывезли куда-то на Запад. Место нахождение их до сих пор неизвестно.

— Как я погляжу, на Шумаве, где ни копни, обязательно на какой-нибудь клад наткнешься, — рассмеялся Дворжак.

— Ты все шутишь! А знаешь, сколько эшелонов в конце войны скопилось в Железна-Руде и в районе Шпичака? И все они были битком набиты вещами и архивными документами. Фашисты хотели перегнать эшелоны в Альпы, а когда им это не удалось, спрятали все здесь, на Шумаве.

— Ты хочешь сказать, что гитлеровцы перетаскивали содержимое этих эшелонов от Железна-Руды к верховьям Влтавы, в район Квильды?

— Конечно нет. Немцы разгружали эшелоны в районе Гартманице. Кое-какие архивные материалы они спрятали в местном костеле. Прежде чем наши опомнились, американцы вывезли их в Баварию. Короче, они их у нас просто выкрали, так же как штеховицкий архив [2]. И сейчас еще, думаю, можно кое-что найти в заброшенных шахтах у Гартманице.

— Неужели за это время никому не пришло в голову обследовать старые шахты?

— Насколько мне известно, несколько человек пытались это сделать. Выяснилось, что входы в подземные штольни засыпаны огромным слоем земли, а те штольни, куда все-таки удалось проникнуть, оказались затопленными.

— Надо было использовать водолазов, они бы там обязательно что-нибудь отыскали.

— Возможно, но пока этого не сделали, — заявил Иржи Чалоун, — по крайней мере, я об этом ничего не читал.

— А я считаю, — не сдавался Дворжак, — что если бы хоть небольшой процент из всего того, что ты тут нам наговорил, было бы правдой, то к поискам привлекли бы специалистов, которые извлекли бы из шахт и реликвии, и архивы.

— Ну конечно, поручили бы, например, нам… — рассмеялся Юнек. — А что, я бы этим делом занялся с гораздо большим удовольствием, чем…

Он хотел, вероятно, сказать: «Чем созданием какого-то минного поля», но присутствие поручика Рихтермоца удержало его.

Саперы еще некоторое время говорили о загадочных кладах. Костер потихоньку догорал. Рядовой Бачик поднялся, чтобы принести дров, но поручик остановил его:

— Все, Бачик, на сегодня хватит. Завтра у нас много работы, надо хорошенько выспаться…

С неохотой расходились по палаткам солдаты. И никто из них не подозревал, что завтра их ждут события, намного более драматичные, чем установка минного поля. По крайней мере, для некоторых из них.

Редакционный фургон выехал из Праги на шоссе в сторону Шумавы. В его экипаж входила старая, испытанная троица: шофер Власта Бржезина, известный нам Петр Черник и фотокорреспондент Антонин Вондрачек. В этом составе они проехали по дорогам республики тысячи километров. Старшим в экипаже являлся Власта Бржезина. Он пришел работать в редакцию за несколько недель до выхода в свет первого номера журнала «АБЦ вояка». Таким образом, он превратился в живую хронику армейского журнала. Все сотрудники, включая главного редактора, считали своим долгом поверять ему тайны. За прошедшие годы водитель выслушал множество невыдуманных историй о трудовых успехах и неудачах, о любовных похождениях и финансовых затруднениях, о многих сторонах семейной жизни членов коллектива редакции. Причем то, о чем слышал, он никогда никому не рассказывал.

Полной противоположностью ему был фотокорреспондент Вондрачек. Будучи старше Бржезины, он минуты не мог усидеть на одном месте. Мог говорить на любую тему. Все он видел и подмечал, способен был часами рассказывать о своей профессии и вообще обо всем, что относилось к этому роду деятельности, а к нему, по мнению Водрачека, относилось все на свете. Петр Черник давно раскусил фотокорреспондента, который любил расписывать положительные стороны своих коллег в их присутствии, а за глаза высказывал абсолютно противоположное мнение. Многие в редакции знали об этой, мягко говоря, особенности Вондрачека и старались не придавать значение его словам, хотя иногда на этой почве возникали конфликтные ситуации.

Черник и Бржезина настолько хорошо изучили повадки своего спутника, что могли еще до того, как фотокорреспондент занял свое обычное место на заднем сиденье, точно сказать, о чем тот будет говорить. Обычно это происходило по одному и тому же сценарию: сначала Тоничек, как его звали друзья, начинал расписывать журналистские способности своих попутчиков — редакторов, иногда доброго слова удостаивался и водитель (правда, это случалось редко). От воспевания достоинств спутников Вондрачек делал незамысловатый переход к своей персоне, не скупясь при этом на хвалебные слова. Дальше речь заходила об отсутствующих сотрудниках. На десерт шли нескончаемые истории из богатой событиями жизни сорокадвухлетнего фоторепортера. Их обычно хватало до конечного пункта маршрута.

Точно по этой схеме начался их путь и сегодня. Правда, Черник попытался было защититься от словесного потока коллеги: как только Антонин устроился на заднем сиденье, Петр включил радио в надежде найти эстрадную музыку, но приемник оказался неисправным. Тогда Петр попробовал сам напевать популярные мелодии, но быстро сбился и замолчал. Возникшей паузой тут же воспользовался Антонин: