Сын Атувы был слесарем, чинил примусы и водопроводные краны. С работы он приходил поздно, стаскивал черную рубаху, мылся и облачался в полосатую галабею. И только тогда извлекал гостинцы — он всегда приносил с собой то рыбы, то орешков, то еще что-нибудь. Его ласково называли добытчиком. Так оно и было — ведь он остался единственным мужчиной в доме. Отца посадили в тюрьму за торговлю наркотиками. Пришлось бросить школу и устраиваться работать в мастерскую Анвара. Выбора не было: если не зарабатывать на хлеб, то придется умирать с голоду или ходить с протянутой рукой. Сын оказался хорошим помощником Атуве, и она не переставала молить Аллаха, чтобы ниспослал ему здоровья и счастья.

Сейида отдыхала душой у тетки Атувы, хотя в доме ее было неуютно, темно и пахло гнилью. Здесь, не видя мачехи, она чувствовала себя хорошо и покойно. Особенно любила девочка вечера у тетки Атувы, когда та устраивала театр теней — выносила на двор белую простыню, развешивала на стене дома и освещала керосиновой лампой. Все соседи от мала до велика сбегались на это представление. На простыне один за другим возникали персонажи сказок. Вот появилась тень простака Машкяха. «Нет ли здесь моей женушки?» — спрашивает он густым басом, а дети со смехом отвечает: «Нет, нет!» — «Куда же она подевалась?» — растерянно спрашивает Машкях. «В гости ушла!» — наперебой кричат дети. Машкях исчезает, и появляется тень его жены Риммы. «Не видели ли вы муженька моего дорогого?» — нежным голосом осведомляется Римма. «Ушел на праздник!» — отвечает нестройный хор. Детишкам было весело, хохотали от души. Но тут появлялась Даляль с неизменным вопросом:

— Эй, Сейида, не хватит ли на сегодня?

Нынешним вечером ничего этого не будет. В ушах Сейиды все еще звучали крики и причитания, перед глазами стояла сцена на лестнице — неподвижное тело, завернутое в абу, на плечах незнакомых людей.

Атува толкнула дверь ногой. В комнате чадила керосиновая лампа, та самая, с помощью которой устраивали театр теней. Зейнаб, пораженная и напуганная страшным известием, не знала, как утешить Сейиду. Подружки, взявшись за руки, стояли в горестном молчании. Всем своим существом Зейнаб ощущала, как несчастна Сейида. Чем облегчить ее горе? Зейнаб всхлипнула и порывисто обняла подружку:

— Все обойдется, Сейида.

Плача, они вошли в комнату, где стояла низкая лавка, на которой спал сын Атувы, а напротив — железная кровать с крашеными черными ножками.

— Иди поешь, Сейида, — предложила тетка Атува.

Девочка отрицательно покачала головой.

— Нельзя ложиться спать на голодный желудок, — уговаривала Атува.

Слова долетали до Сейиды словно издалека. Девочка прилегла на кровать, стремясь скорее забыться в спасительном сне. Свернулась калачиком, придвинулась к стене, закрыла глаза — но сон не шел. Вновь как наяву она увидела все, что произошло вечером: отца, завернутого в абу, взволнованных людей, их приглушенные голоса. Потом в усталой памяти стали всплывать события всего дня, и тяжелая дрема наконец овладела ее сознанием.

Сейиду разбудили крики, плач и причитания, доносившиеся с их двора. Атува объяснила, что это родственники отца пришли на похороны. А она даже и не знала, что у отца есть родственники. Дома Сейида застала множество знакомых и незнакомых людей. Одни приходили, другие уходили.

— …Еще масса дел! До сих пор нет свидетельства о смерти, — словно издалека донесся до нее голос Бахнаси.

— Скоро придет врач. — Это голос Анвара, хозяина мастерской, в которой работал сын Атувы.

— Тогда зовите обмывальщика. — Снова голос Бахнаси.

— Куда торопиться? Опоздаешь на заседание парламента? — отозвался Анвар.

— По холодку-то легче идти на кладбище. А то солнце начнет припекать.

— Свидетельство уже есть, — сообщил сын Атувы.

Внимание Сейиды привлекли двое высоких мужчин.

Они несли не то скамейку, не то топчан.

— Ну что, начнем?

— Да, принимайтесь, — распорядился Анвар и обернулся к окружающим: — Мочалку с мылом приготовили?

— Все готово, даже гроб принесли, — ответил Азуз эль-Мунджад, сосед по дому. Он воздел руки к небу и начал молиться: — Аллах да упокоит душу твою, брат Габер. Больших грехов за тобой нет, что видно даже по твоей смерти — Аллах не позволил тебе долго мучиться. Пусть минует его гнев и нас, грешных!

В углу двора Сейида увидела деревянный ящик. Она поняла — это гроб, в такие ящики кладут покойников. Теперь наступил черед переплетчика Габера, ее отца. Его недвижное тело сейчас унесут, и больше уж он не вернется…

— Пойдем по улице эс-Садд, через район Сейида Зейнаб к цитадели, а потом повернем к аль-Муджавирин, — деловито и озабоченно перечислял чей-то голос.

Не все ли равно, какой дорогой уйдет твой отец — тебя ведь он не возьмет с собой. Уж лучше бы ей умереть. Почему смерть избрала отца, а не ее или ненавистную мачеху…

Боясь опоздать к выносу тела, во двор сбегались ребятишки. За ними тянулись взрослые. Кое-кто вошел в дом, другие ждали во дворе. Горестно вздыхая, перебирали четки. Из окон слышались громкие рыдания. Тетка Атува схватила Сейиду за руку и потащила прочь. «Пойдем, дочка, пойдем!» — приговаривала ока сквозь слезы. Но девочка не двинулась с места. Если она могла присутствовать на похоронах чужих людей, почему же нельзя проводить собственного отца?

Чувство тоски и отчаяния переполняло Сейиду. Подойти бы к гробу, встряхнуть отца за плечи, разбудить от страшного сна. Или просто прильнуть к его груди, как в те редкие счастливые минуты, когда он подхватывал ее на руки и ласково обнимал.

— Пойдем, доченька, — уговаривала Атува, — пойдем к нам домой. Не надо тебе здесь оставаться. Зейнаб, — позвала она дочь, — проводи Сейиду.

Но Сейида неотрывно смотрела на лестницу. Пустой гроб потащили наверх. Рыдания усилились. Раздался стук молотка — и все стихло. Прошло несколько минут… Слышались приглушенные голоса — читали молитву. Наконец с лестницы донеслись тяжелые мерные шаги. Все соседи высыпали во двор. Вынесли гроб, завернутый в цветастую материю. Народу все прибывало. Бахнаси напустился на ребятишек:

— А ну, марш отсюда! Это вам не свадьба!

Так бывало на всех похоронах. Даже в печали взрослые щедры на подзатыльники и затрещины.

Процессия двинулась. Соседи потянулись за гробом. Мужчины плакали тихо, женщины причитали в голос, перечисляя достоинства покойного: такой уж был добрый, тихий, приветливый, за всю жизнь мухи не обидел. Какой смысл в этих причитаниях? Отец их не услышит…

Процессия быстро удалялась. Сейида порывалась пойти следом, но ее остановили.

— Тебе лучше этого не видеть, — ласково сказала Атува.

Вот и унесли твоего отца, Сейида. Никогда не придет он домой, и нет такого пути на земле, который ведет к нему. Теперь ты одна в целом мире. Бедная девочка.

Сейида поселилась у Бараи — хозяин типографии выполнил последнюю просьбу своего друга и работника. Мачеха не протестовала — что ей до сироты? А вскоре Даляль и вовсе куда-то исчезла. Объявившиеся было на похоронах родственники, выяснив, что никакого наследства не предвидится, быстро удалились, даже не сказав обычных в таких случаях слов сочувствия. Они тут же забыли о Сейиде.

Итак, девочка поселилась в доме Бараи, а вернее, в доме госпожи Бараи, ибо она была здесь нераздельной правительницей. За чертой ее владений Сейида потеряла последние остатки свободы. Раньше ей удавалось иногда и поспать подольше, и поиграть со сверстниками, и побродить по улицам. Может, кому-то эти радости покажутся чересчур уж маленькими, но теперь она и этого лишилась.

Смерть отца все еще отзывалась в сердце Сейиды острой, незатихающей болью. Жалостливое отношение окружающих еще больше растравляло ее душу; она боялась каждой встречи со знакомыми, боялась поднять глаза, чтобы не встретить слезливый, сожалеющий взгляд. Однако вскоре и этого не стало. Соседи, занятые своими делами, сначала перестали подходить к сироте, а потом словно и вовсе забыли о ее существовании. Все, кроме ее новой хозяйки, госпожи Бараи, которой было просто невыгодно забывать о Сейиде, когда в доме столько работы. Ни о каком свободном времени теперь не могло быть и речи. Если Бараи взял сироту, выполняя обет, данный умирающему, то Умм Аббас никакого обета не давала и не считала себя обязанной заботиться о ней просто так, за здорово живешь. Она постоянно твердила сироте, что Сейида должна трудом зарабатывать себе на пропитание. Сейида, которая и раньше-то не видела дарового хлеба, не могла даже вообразить себе, что этот хлеб так горек. Девочка работала с раннего утра до поздней ночи, а доставались ей только объедки с хозяйского стола. А что поделаешь, куда подашься? На всей земле не было для нее другого прибежища.