Как-то осенью Хамди возвращался из школы вместе со своим двоюродным братом Имадом и одноклассником Салахом. Свернув на свою улицу, Хамди увидел торопящуюся Сейиду.

— Далеко собралась?

— К Алляму, купить бутылочку лимонаду.

— У нас гости?

— Да — Софа со своей мамой.

От этой новости у Хамди подкосились ноги.

— Давно пришли? — взволнованно спросил он Сейиду.

— Только что.

— С ними еще кто-нибудь?

— Никого.

— А деньги у тебя есть?

— Госпожа велела попросить в долг… В бутылке как раз два стакана.

— Возьми еще одну.

— Но госпожа…

— Я сказал — две… Постараюсь сам достать денег… Аллах не оставит…

С теперешними скудными доходами хозяйке приходилось проделывать поистине чудеса эквилибристики. Каждая капля лимонада была на учете, порция вареных бобов, едва сдобренная оливковым маслом, раскладывалась на две тарелки. Дни поста — рамадана, казавшиеся прежде такими длинными, нынче вспоминались, как праздники: подумать только, с утра подавались маслины, брынза, вареные яйца… А теперь завтраки покупали у дядьки Малика, объезжавшего всю округу с ручной тележкой. Этот добряк раздавал бобы в долг и никогда ничего не записывал, надеясь на память да честность своих покупателей. Того же способа ведения дел придерживался и торговец керосином Аталла. Слава Аллаху, везде найдутся порядочные люди, способные поверить соседу. Иначе вообще невозможно свести концы с концами…

Хамди вошел в прихожую, поправил воротник рубашки, пригладил волосы, но остался недоволен своим видом. Костюм, перешитый из отцовского, висел мешком, волосы давно не знали ножниц, а ботинки — гуталина. Огорченно махнув рукой, Хамди решился переступить порог гостиной.

Фатьма мирно беседовала с матерью Софы. Увидев Хамди, гостья встала, подошла к юноше и обняла его.

— Совсем нас забыл, ни разу не заглянул! Не хочешь знаться со своими бывшими соседями?

— Просто уроков много задают…

— Не оправдывайся! Мама сказала, что ты бываешь в наших краях.

— Очень редко. Когда захожу к друзьям.

— А нас ты уже не считаешь своими друзьями?

— Мы почти что родственники, — вставила Фатьма.

— Конечно, иначе бы я не пришла сообщить вам о помолвке Софы.

Новость поразила Хамди в самое сердце. Он не верил своим ушам.

— Софа просватана?!

— А что тут странного? Теперь очередь за Самихой. Да и ты, бог даст, как университет закончишь, обзаведешься семьей.

«Софа просватана!» — горьким эхом отдавалось в душе Хамди. Хоть он и не раз говорил себе, что не имеет права требовать от девушки такой жертвы — связать свою судьбу с нищим, все-таки слабый огонек надежды теплился у него в груди. Но, видно, не разгореться из него пламени любви, пламени семейного очага… За мечтами не скроешься от суровой и беспощадной жизни. Надо привыкать стойко переносить удары, как бы болезненны и тяжелы они ни были. Ты пошатнулся, Хамди, но должен устоять! Мучительным усилием юноша заставил себя улыбнуться и произнести приличествующие случаю слова:

— От всей души поздравляю!

— Спасибо, Хамди.

— Дай им Аллах счастья! Софа такая чудесная девушка! — прибавила Фатьма.

— Вообще прекрасная пара. Ты должен знать жениха, Хамди. Он учитель, преподает математику в королевской средней школе. Его зовут Мухаммед Абдель Хамид…

— Конечно, знаю — он вел математику и в нашем классе. Прекрасный преподаватель и порядочный человек!

Вот так-то, Хамди, он преподаватель, а ты еще ученик средней школы. Ваши достоинства слишком неравны. Он и вправду отличный математик и педагог. Чтобы достичь его положения, тебе понадобятся долгие годы упорного труда и борьбы. И то неизвестно, станешь ли ты таким же уважаемым человеком… А Софа — взрослая девушка, ради чего ей ждать столько лет? Ради любви? Никто не спорит, любовь — великое чувство, оно представляет что-то реальное, но только для самих влюбленных. Для остальных же людей, подходящих к жизни с холодной головой и трезвым расчетом, любовь — дорогая прихоть, в лучшем случае милое чудачество, вызывающее лишь улыбку.

Ну, рассуди сам, Хамди, как сказать этой женщине, которая счастлива, что выдает дочь замуж за достойного человека, чтобы Софа отказалась от выгодной партии и ждала несколько лет, пока ты не выйдешь в люди? Чем можешь ты оправдать подобную просьбу? Тем, что любишь Софу? А разве Мухаммед Абдель Хамид не любит ее? Разве Софе запрещено ответить ему взаимностью? Ведь и родители девушки полюбили друг друга уже после свадьбы, а, что ни говори, прожили долгие годы в полном согласии. Или хотя бы покойный отец с матерью — трудно назвать связывавшие их чувства любовью. Для отца, например, самым заветным желанием было, чтобы жена оставила его в покое, а для матери — чтобы муж прекратил транжирить деньги и мешать ей убираться, когда оставался дома.

Жизнь, Хамди, соткана из противоречий, и чаще всего непреодолимых. Мечтам и надеждам приходится отступать перед жестокой необходимостью. Так что смирись, Хамди, смирись и улыбайся, повторяя ни к чему не обязывающие слова:

— От всей души поздравляю!

И в комнате сестры, где уединились подруги, Хамди старался казаться веселым. Что ж, приятель, будь доволен и тем, что вновь видишь ее, ловишь взгляд любимых глаз, дотрагиваешься до руки. Никто ни в чем не виноват. Ведь у тебя отняли не собственность, а всего лишь надежду, которую не сочтешь, не измеришь, не занесешь в полицейский протокол. Можешь кричать, возмущаться, захлебываться рыданиями, но этим ничего не изменишь. Судьбу не упросишь и не обманешь.

Нам только кажется, будто можно жить по своему разумению. Стоит лишь успокоиться, предаться обманчивым мечтам, углубиться в возможные планы, как крыша над головой рушится и погребает нас под обломками. У человека нет права на радость: судьба может смилостивиться — это другое дело, но права у него нет. Смирись, Хамди, не истязай себя напрасными размышлениями. Трон, на который ты возвел ее в своих мечтах, оказался бутафорским, корона — бумажной. Иллюзия рассеялась при первой жизненной буре. Будь счастлива, Софа, королева разбитых надежд! Осушим напрасные слезы и постараемся казаться радостными!

Хамди выпустил руку девушки. В комнате воцарилась тягостная тишина. Самиха почувствовала, что она мешает подруге и брату, и вскочила с места.

— Кажется, меня мама зовет. Я скоро вернусь.

Когда они остались наедине, Хамди вновь взял любимую за руку, вопросительно заглянул ей в глаза и прижался губами к тонким холодным пальцам. Софа нежно погладила склоненную голову. Ей тоже было мучительно тяжело. Она тихо произнесла:

— Мне ничего другого не оставалось.

— Не надо, Софа, к чему оправдываться? Оставь это тем, кто ошибается, а ты поступаешь совершенно правильно.

— Я отказывалась, но родители ничего не слушали. А признаться, в чем истинная причина, я побоялась: это ничего бы не изменило, лишь принесло тебе лишние обиды и огорчения.

Ни он, ни она не смогли сдержать слез. Жалость к себе и к Хамди переполняла Софу.

— Пожалуйста, не плачь! Ну, пожалуйста…

— Прости, ради бога, — проговорил Хамди, послушно вытирая слезы.

— Тебе-то не за что просить у меня прощения… Да и вообще ни у кого. Ты никогда не сделаешь ничего такого, в чем тебе придется раскаиваться!

— Кто может поручиться, что произойдет в будущем? Меня ждет трудная жизнь. Что поделаешь, раз все так сложилось… Пока стоишь на ногах, нужно идти вперед.

— Аллах воздаст тебе за все невзгоды, Хамди!

— Ты была для меня единственной желанной наградой.

— Ты сильный, мужественный… Ты обязательно добьешься успеха, станешь большим человеком…

— Я к этому не стремлюсь.

— Но ты этого заслуживаешь больше, чем кто-либо другой. Знаешь, Хамди, оставаясь ночью наедине со своими мыслями, я часто думаю, что, несмотря ни на что, мы должны сохранить нашу дружбу. Видишь ли, люди меняются, и часто приходится разочаровываться в своих идеалах. Но давай сделаем все, что в наших силах, чтобы этого не произошло с нами.