— Повремени немного, — успокоил его Ибрагим. — Сейида добрая женщина. Вот отойдет у нее сердце.

Через несколько дней Аббас, придавленный постоянным чувством вины, встретился со своей бывшей женой. Произошло это на кладбище, когда он пришел посидеть в одиночестве на могиле сына. Увидев Сейиду, Аббас нерешительно приблизился и попросил:

— Позволь мне побыть здесь…

Сейида ничего не ответила. Аббас присел на скамейку. Воцарилась гнетущая тишина. Молчание нарушил Аббас:

— Прости меня, если можешь…

— Ни к чему все это, — устало отозвалась Сейида. — Больше нас ничто не связывает.

— Тогда разреши перенести останки Габера в наш семейный склеп.

— Не все ли равно, где он похоронен?..

И разговор заглох.

Они встречались у могилы сына еще несколько раз, но за это время и словом не перебросились. Молча сидели, молча вставали и уходили. А потом и эти встречи прекратились — городские власти решили расширять улицу, и кладбище ликвидировали.

Жизнь Аббаса совершенно изменилась. Он никуда не ходил, порвал со старыми знакомыми, соседи больше не видели его пьяным… Теперь все чаще он заглядывал в типографию, останавливался у немногих непроданных машин, разговаривал с мастером Абду. Постепенно это вошло у него в привычку. Маленькая типография возрождалась. Починили машину для резки бумаги, взяли заказ на конверты и тетради…

Аббас часто думал о Сейиде, но всякий раз, когда хотел ее навестить, ему вспоминался разговор на кладбище. Наконец он набрался храбрости и пришел в приемную Абдель Рахима.

— Я ничего не прошу, Сейида… Позволь только изредка тебя видеть. Габер наш сын. В память о нем забудь зло, которое я тебе причинил…

Горячая волна жалости — к себе, к Габеру, к этому стареющему человеку, в усах которого уже пробивается седина, — прилила к сердцу Сейиды.

— Ладно, Аббас, — тихо произнесла она. — Аллах тебе судья.

Вошел усталый доктор и прервал их разговор:

— Послушай, Сейида, сегодня ночью надо кому-то пойти к больному ребенку. Я был у него вчера. Пришлось продежурить всю ночь, и я буквально падаю с ног…

— А где это?

— В квартале Род эль-Фараг. Дом устаза Хамди эс-Самадуни.

— Хамди эс-Самадуни?! — испуганно воскликнула Сейида.

— Да. Его сын заболел. Совсем малыш…

Хотя был еще только полдень, Сейида немедленно отправилась на дежурство. Солнце пекло нещадно. Перед знакомой дверью цвели акации. Ярко-красные цветы, пожаром полыхавшие у дверей, усиливали тревожное ощущение беды, охватившей дом. Поперек садовой дорожки, загораживая проход, стояла бочка керосинщика Аталлы. Время совсем убелило его голову, согнуло спину. Сейида поздоровалась. Старик поднимал бидон с керосином и даже не взглянул на подошедшую. Когда она поравнялась с бочкой, он поднял глаза и удивленно воскликнул:

— Никак Сейида?!

— Что, не узнал?

— Ей-богу, нет! Я просто подумал, что это сиделка — доктор обещал прислать к больному мальчику.

— Я и есть сиделка.

— Вот ведь судьба! Проходи поскорей, а то они там совсем с ног сбились.

Сейида постучалась — звонок по обыкновению не работал. Открыла Кусар с распухшим от слез лицом, усталыми, красными глазами.

— Сейида? Как хорошо, что ты пришла — у нас беда, мальчик заболел, — пожаловалась она.

— Знаю, — сочувственно ответила Сейида. — Меня прислал Абдель Рахим — я ведь теперь медсестра.

Подошел Аталла с бидоном.

— Поставь у входа, — попросила Кусар. — Деньги я тебе потом отдам.

Вот так же обращалась к Аталле госпожа Фатьма… Сколько лет прошло!

Кусар опять повернулась к Сейиде:

— Надеюсь, твой Габер здоров?

Ее Габер!.. Но разве можно обрушивать на людей свое горе, когда им и без того тяжело?!

— Все хорошо, слава Аллаху.

— Сама судьба прислала тебя, Сейида. Я уже несколько суток даже не вздремнула — боюсь оставить малыша. А с тобой я спокойна.

Маленький Мухаммед, как назвали мальчика в честь его знаменитого деда, метался в кроватке, пытаясь сбросить пузырь со льдом. Сейида день и ночь не отходила от больного, прикладывала к губам смоченную водой губку, делала уколы: витамины, глюкозу — ребенок почти ничего не ел.

Медленно текли дни, еще изнурительнее — длинные, нескончаемые ночи. Силы Сейиды были на исходе. Наконец температура спала, ребенок открыл глаза.

— Это просто чудо! — сказал доктор, который и не надеялся на счастливый исход. — Ты добилась своего, Сейида.

В первый раз за долгое время болезни Мухаммеда Сейида спокойно заснула. Мальчик пошел на поправку. Повеселевшая, благодарная Кусар возобновила расспросы о Габере. Сейида уклонялась от этих разговоров, но скрывать правду становилось все труднее.

Однажды Хамди и Кусар попросили, чтобы она привела своего сына — теперь уже можно отлучиться из дому, да и доктор сказал, что не нужно опасаться инфекции…

Сейида не выдержала, опустила голову и расплакалась.

— Нам за него нечего бояться — Аллах взял Габера к себе.

— Что же ты раньше молчала? — горестно воскликнула Кусер.

— Достаточно и того, что меня отсюда увезли с полицией. У соседок небось языки болят от пересудов.

Хамди подошел к Сейиде, ласково обнял ее за плечи.

— Разве ты должна отвечать за несовершенство мира? Все, что произошло с тобой в жизни, случилось не по твоей вине. Колючки не сеют, Сейида, однако земля полна ими…

— Спасибо, господин, — растроганно сказала Сейида. — Ты всегда меня понимал…

— Оставайся с нами, — неожиданно предложил Хамди.

— Я бы с радостью! Да только силы у меня уже не те. Стирать трудно…

— Я не об этом, Сейида, просто будешь жить с нами… как родственница.

— Мальчик так к тебе привязался! — добавила Кусар.

— Ни о чем другом я бы и не мечтала!

— Что же тебя останавливает?

— Не хочу быть вам в тягость.

— Еще что надумаешь?! — возмутился Хамди.

Из детской донесся слабый голос ребенка:

— Сейида! Поди сюда, Сейида!

Все трое вошли в комнату.

— Посиди со мной, Сейида. Что ты все с ними да с ними? — обиженно сказал мальчик.

— Почему ты зовешь ее, как свою подружку? — строго спросил отец.

— А как надо?

— Тетушка Сейида.

Сейида привлекла к себе мальчика.

— Зови меня, как тебе нравится, голубок!

— А почему у тебя в руках сумочка? Собираешься уходить?

— Мне пора возвращаться. Ты уже выздоровел.

— А здорового ты меня не любишь, Сейида? — огорчился мальчик.

— Больше, чем себя! — искренне ответила Сейида.

— Тогда не уходи! Я очень тебя прошу.

И Сейида осталась в доме Хамди-бея эс-Самадуни. Малыш не отходил от нее ни на шаг — так и бродил, словно тень, уцепившись за юбку. Вставал с ее именем и засыпал только на руках у Сейиды. Да и Кусар минуты без нее обойтись не могла — ведь Сейиде не привыкать к бесчисленным домашним хлопотам. Вставала она спозаранку, когда все еще спали. Правда, теперь никто ее не будил — Сейида сама чувствовала ответственность за все, что происходит в доме. Готовила завтрак, провожала Хамди на работу и шла за покупками. Теперь никто из торговцев не подшучивал, когда Сейида входила в лавку, — все относились к ней так, словно она родилась в семье эс-Самадуни. Она сидела за столом на месте покойной Фатьмы. И это было не просто жестом признательности со стороны благодарного семейства — Сейида стала настоящей хозяйкой дома.

Кусар жаловалась ей на мужа, когда он чем-нибудь ее расстраивал, и Сейида никогда не оставалась равнодушным слушателем — слишком хорошо она знала, к чему может привести разлад. Хамди молчаливо признавал ее право делать ему замечания и охотно прислушивался к советам Сейиды.

А дни бежали стремительно. Мухаммед подрос, пошел в школу. События в окружающем мире долетали до Сейиды глухим, отдаленным эхом. Она слышала, что в стране произошла революция, что короля свергли… Слышала о Суэцкой войне, о строительстве Высотной плотины. Но куда больше ее волновало то, что происходило в семье: у Мухаммеда появилась сестренка, которую после долгих обсуждений назвали Самирой; голову Хамди слегка посеребрила седина; Кусар располнела; дом одряхлел; на улице прибавилось шуму…