Итак, наступила главная минута праздника — собравшиеся вознесли мольбы к шейху. Вряд ли от него что-нибудь сохранилось, но несчастные верили, что он лежит в усыпальнице и прислушивается к их молитвам. Иначе, зачем бы они сооружали такую гробницу? Но если даже и так, какая радость покойному от гнусавых криков и причитаний? Этого Сейида никак не могла взять в толк.

Карусель остановилась.

— Эй, девчонка, слезай! — крикнул хозяин.

И что они все орут на нее, будто она не платит? Целого пиастра как не бывало! Теперь надо получше распорядиться остальными двумя. Что купить: кебаб, печенку, а может, сэкономить и обойтись требухой? Вдруг за кебаб заломят столько, что придется отдать все свое состояние! Или вообще не хватит расплатиться — тогда как? Нет, не стоит рисковать. И Сейида направилась к тележке торговца потрохами.

Проходя мимо усыпальницы, она увидела отца и хаджи Бараи — закрыв глаза, они нараспев повторяли вместе с остальными молящимися: «Един Бог! Велик Всевышний!» Разумеется, они ее не заметили. Девочка подошла к торговцу.

— Порцию потрохов с макаронами!

А уж потом Сейида пошла в цирк. Там она увидела богатыря, который, поигрывая мускулами, выкрикивал: «Я чемпион Имбабы[6] в легком весе!» Зашла и в балаган подивиться на старуху Зубейду — так, оказывается, звали карлицу. В общем, весь свой капитал до последнего миллима она истратила. Больше от сегодняшнего вечера ждать было нечего, кроме хорошей взбучки. Но это уже задаром. Что и говорить, неплохо бы дома сейчас вытянуться на постели и, засыпая, вновь пережить события этого дня. Но ничего не поделаешь. Как говорится, любишь смородинку, люби и оскоминку.

Понурившись, Сейида брела домой. Шум уже затихал, праздничные огни погасли, гулянье заканчивалось. А где же ее шлепанцы, спохватилась она. Наверное, забыла около карусели. Девочка ринулась обратно. Народ только начинал расходиться, и на площади все еще было людно. Напрасно Сейида металась в толчее, заглядывая под ноги встречных. Правду говорят — несчастье одно не приходит. Теперь ее ждет хорошая трепка.

Во дворе против обыкновения никого не было — еще не вернулись с гулянья. Так неужели Даляль целый день просидела дома? Что-то на нее не похоже. Если дверь заперта — это спасение. Сейида побежит к усыпальнице, разыщет отца, вернется вместе с ним, а Даляль она скажет, что уже приходила. Вот было бы здорово! Девочка воздела руки к небу: о, Аллах, сделай так, чтобы мачехи не было дома!

Затаив дыхание, Сейида тихонько поднялась по лестнице и в нерешительности остановилась перед дверью. Наконец она набралась храбрости и занесла руку, чтобы постучаться, как вдруг из-за двери донесся какой-то звук. Сейида прислушалась… Похоже на скрип кровати. И вроде бы мужской голос… Неужели отец вернулся? Девочка быстро постучала. Голос умолк. Прошла минута-другая, потом послышались приближающиеся шаги.

— Кто там? — сердито спросила Даляль.

— Это я, Сейида.

— Какого черта тебе нужно? — Мачеха чуть не задохнулась от гнева.

Сейида опешила. Что тут непонятного — разве она пришла не домой?

— Чего расстучалась? — продолжала Даляль, словно Сейида была чужой и ее надо выспрашивать из-за двери.

— Это я, — растерянно повторила девочка.

— Так что? Думаешь, тебя заждались? — язвительно осведомилась мачеха.

Значит, она зря беспокоилась — ее не будут ругать за опоздание! Да и какое там опоздание, Сейида даже рано вернулась. Вот как подгонял ее страх перед мачехой! Новый выкрик Даляль прервал эти размышления:

— Ступай, ступай, повеселись!

Сейида не знала, что и подумать. С каких это пор мачеха заботится о ее развлечениях? Почему она так и не открыла дверь? Чей голос доносился из спальни?

Раздумья Сейиды нарушили возбужденные голоса: во двор завернула группа людей и теперь приближалась к парадному. На лестнице послышались неровные шаги.

Шаги приближались. Шум нарастал. Даляль опять подошла к двери:

— Что там еще случилось?

— Не знаю, мама.

Теперь девочка различала голоса, взывавшие к богу: «Твоя воля, Всевышний! Спаси и помилуй нас, грешных!» Сейиде стало страшно. Предчувствие неминуемой беды сжало сердце. Она забарабанила в дверь.

— Мама, открой! Это к нам!

Дверь приотворилась. На лице мачехи были написаны испуг и удивление.

— Объясни толком, что происходит?

За спиной Даляль вырос мужчина — он тоже вышел на шум. И тут девочка узнала медника. Зачем он здесь? Чего ему тут надо?

— Ну, что застыла?! — прикрикнула мачеха. — Поди посмотри, в чем дело!

Поднимавшиеся по лестнице уже достигли площадки — на плечах они несли что-то тяжелое, завернутое в абу[7]. Али выскользнул из двери и поспешил затеряться среди мрачной процессии. И тут раздался вопль: «Кормилец мой!» Это кричала Даляль. Странное появление Али, непонятные вопросы мачехи, возмутившейся ее ранним приходом, — все вылетело у Сейиды из головы. Страх и отчаяние охватили ее. Неподвижное тело пронесли в спальню и положили на кровать. Сейида почувствовала, как на ее плечо опустилась чья-то рука. Она подняла голову и увидела хаджи Бараи. Веки его были воспалены, словно он только что плакал. Бараи привлек девочку к себе.

— Пойдем-ка отсюда, дочка. — Он отвел ее в сторону и крикнул: — Эй, женщины! Пусть кто-нибудь займется бедняжкой!

Кто-то обнял ее, приговаривая: «бедная», «несчастная», «сиротка ты наша».

Люди потянулись к выходу.

— Упокой его, господи, — доносилось до Сейиды.

— Надо же так случиться! Рядом со мной шел, был в полном здравии — и вдруг!..

— Аллах не оставит его…

— Умер с именем божьим на устах!

Да, Сейида, умер твой отец… Она часто слышала о смерти от людей, видела, как выносят покойников, как идут за гробом причитающие женщины. А теперь вот беда пришла в ее дом. Умер отец, а кто умирает, тот никогда не возвращается. Люди уходят из жизни, сопровождаемые шумом и суетой, а после себя оставляют тишину и забвение. Поначалу живущие время от времени еще вспоминают о них и досаждают богу мольбами о царствии небесном. Но потом и этому приходит конец. Что тут поделаешь — жизнь требует своего.

Завтра соседские ребята сбегутся поглазеть на похороны. Сколько раз и Сейида стояла с ними в толпе любопытных. Но теперь все произойдет без нее — детей умерших стараются избавить от печального зрелища.

«А что это значит — умер?» Говорят, ушел от нас. Но куда? Она бы пошла за отцом и вернула его, или осталась бы с ним, или, на худой конец, почаще приходила бы к нему. Нет, все это невозможно. Девочка и сама понимала, что терзается неразрешимыми вопросами. Близкие всегда уходят неожиданно, унося с собой часть твоего бытия, и приходится смиряться с наступившим одиночеством.

Вот ты и осталась одна, Сейида! Разве мачеха, да еще такая, как Даляль, может заменить родного человека?! Новый прилив тоски наполнил грудь девочки. Казалось, она потеряла способность дышать, видеть. Чья-то рука легла на ее плечи. Как сквозь сон Сейида услышала голос тетки Атувы:

— Пойдем, дорогая! Переночуешь у нас.

— Я возьму Сейиду к себе, — остановил ее Бараи.

— Пусть уж сиротка побудет эту ночь у меня.

— Покойный просил меня не оставлять его дочку. Жена за ней присмотрит. — Слезы набежали на глаза Бараи, и голос прервался. — Смерть настигла его, когда мы молились у святых мощей, и в последнюю минуту он успел сказать мне, чтобы я позаботился о девочке.

— Даже в смертный час не переставал думать о дочке, да упокоит Аллах его душу! — Атува прижала к себе девочку и решительно сказала: — Будет лучше, если сегодня она переночует у нас, я положу ее вместе с Зейнаб, а завтра, после похорон, ты ее заберешь. Не волнуйся, я знаю, что делаю.

Сейида послушно двинулась за Атувой. Они вошли в соседний двор, который был ей хорошо знаком. Девочка часто убегала сюда, когда мачехи не было дома, а отец задерживался на работе или уходил в мечеть. Сейида усаживалась с Атувой и ее дочерью Зейнаб на пороге дома: они чистили бобы, раскладывали их по мискам, вязали пучки редиса и морковки. А по утрам тетка располагалась под облюбованным деревом и торговала почти дотемна.