— Пусть сначала сама пообедает, — вмешался Бараи.

— Гуси с утра голодные. Слышишь, гогочут?

— И она с утра голодная! Ступай, Сейида, поешь! — заключил хозяин не терпящим возражений тоном.

Всякий раз, когда ему случалось заметить, что воспитанницу загружают работой, Бараи заступался за Сейиду. Но обычно его целыми днями не видели дома. Дела типографии и переплетной мастерской были для него важнее всего на свете. Если бы Сейида работала там, ей было бы куда легче. Но, увы, обязанности девочки целиком определялись хозяйкой — полновластной владычицей сироты. Точнее сказать, полновластной ее мучительницей. Стоило хозяйке заметить, что Сейида сидит без дела, как упреки в дармоедстве и страшные проклятья обрушивались на нее. Как будто Умм Аббас платила ей деньги и боялась, что хоть один миллим останется неотработанным.

Чтобы не злить и без того разгневанную хозяйку, Сейида, наскоро пообедав, поспешила наверх, прихватив бидон и большой кухонный нож.

Разговор с Аббасом закончился, как всегда, безрезультатно. Работать ему в типографии, продолжать ли учиться в школе или, как говорил отец, бить баклуши — родители не пришли ни к какому решению. Глава семьи поднялся и направился в типографию.

— Приляг, отдохни немного, — остановила его жена.

— А как же работа?

— Подождет, отдохнуть все равно надо.

— Вот закончу с делами, тогда отдохну.

— Они никогда не кончатся.

— Ну, в таком случае подожду до старости. Или, еще вернее — до смерти.

— Да смилуется над нами Аллах!

— Его милость надо трудом заслужить…

Увидев Сейиду с бидоном, хозяйка живо переключилась на нее:

— Отнесешь корки и спускайся, воды натаскай, а то в бадье ни капли.

Девочка поднялась на раскаленную крышу, подошла к деревянной клетке, вытащила из бидона несколько арбузных корок и бросила гусям и курам, нетерпеливо сгрудившимся у прутьев.

Потом вновь спустилась, принесла воды и наполнила корыто, из которого поили птицу. Теперь можно было присесть, привалиться спиной к клетке, вытянуть усталые ноги и заняться разделкой корок в тени, падавшей от соседнего дома. Эта работа нравилась девочке еще с тех пор, как она занималась ею вместе с теткой Атувой. А сейчас мельчить корки было вдвойне приятно — хозяйка не любила появляться на крыше. Птицы набросились на корм. Глядя на их шумное пиршество, девочка чувствовала, что делает полезное дело — вроде того, о котором говорил Бараи. Работа не требовала особой сноровки, но Сейиде было приятно видеть, что птицы рады ее приходу, без всякой боязни бегут навстречу, не шипят, не принимают грозного вида. Пожалуй, это единственные создания, которые любят тебя, Сейида, любят гораздо больше, чем люди — враждебные, презрительные, в лучшем случае равнодушные. Да и ты отвечаешь им тем же! На ненависть — ненавистью, на злобу — злобой.

Вдруг послышался звук осторожных шагов, затем на крыше показался Аббас и направился прямо к ней. Сейида внутренне сжалась — от хозяйского сынка ничего хорошего не жди. Еще больше ее насторожил взгляд Аббаса, который, бесстыдно блуждая по ее телу, остановился на голых ногах и двинулся выше, к коленям. Сейида старалась сохранять безразличный вид.

— Как дела? — спросил Аббас единственно для того, чтобы нарушить молчание.

— Сам видишь, господин, — подчеркнуто холодно ответила она.

— Ты все хорошеешь! — продолжал Аббас, пытаясь перекинуть мостик к той теме, которая его интересовала.

Взгляд хозяйского сына казался Сейиде липким, как прикосновение перепачканных пальцев. Она пригнулась и еще быстрее застучала ножом.

— Повзрослела ты, Сейида, округлилась… Помнишь, как я тебя ущипнул? У тебя тогда и груди-то не было…

Страх охватил Сейиду — надо что-то ответить, как-то остановить нахального парня.

— Стыда у тебя нет!

Аббас ничуть не смутился. Напротив, вплотную придвинулся и схватил перепуганную Сейиду за грудь.

— Ах, плутовка — такие драгоценности прятать!

Сейида растерялась, ее охватило чувство полной беспомощности. Она и сама понимала, что в ней происходят какие-то изменения, но почему-то стыдилась их даже перед самой собой, не то, что перед хозяйкой или теткой Атувой! А уж о мужчинах и говорить нечего — ее захлестывал всепоглощающий стыд, когда они оценивающими взглядами рассматривали ее. Правда, люди женятся, и тогда в их отношениях нет ничего постыдного, но они-то с Аббасом не женаты и вряд ли когда-нибудь будут…

Даляль, видимо, рассуждала иначе, когда запиралась в комнате с лудильщиком Али. Наверное, она и испытывала к нему совсем другие чувства, чем Сейида к Аббасу. Вряд ли Даляль стала бы делать то, что ей не хочется. А Сейида желает только одного, чтобы Аббас ушел и никогда к ней не прикасался.

Рука Аббаса обвила ее шею, проскользнула под галабею и прижалась к голому телу. Щеки Сейиды опалило жаркое прерывистое дыхание.

— О, Аллах, какая кожа! Будто шелковая!

Сейида рванулась, галабея затрещала.

— Вот горе-то!

— Тсс!

— Оставь меня!

— Да не кричи ты!

— Уйди, говорю!

Неожиданно Аббас полез в карман, вытащил монету и протянул Сейиде. Пиастр?! С чего это такая щедрость?

— Возьми, детка!

— Это мне?

— Да, тебе.

— А что купить, господин?

— Что хочешь!

Удивительно! С того дня, как умер отец, никому и в голову не пришло подарить ей монетку. А вдруг Аббас потребует что-нибудь взамен? Стоит потерять стыд — и мужчины будут тебе платить, это она не раз слышала. Может быть, поэтому Даляль и льнула к мужчинам? И, наверное, что-то их в ней привлекало — ведь не будут же люди просто так выкладывать деньги. Да, не тобой это придумано — либо женятся, либо платят. Аббас платит. Значит, он считает ее привлекательной?..

Бедняжка Сейида! Ты даже не представляешь, чего достойна твоя красота. Не у одного мужчины при взгляде на тебя учащенно забьется сердце!..

С тех пор как ее грудь стала заметной даже под галабеей и грубая ткань обтянула округлившиеся бедра, зеленщик и булочник встречали Сейиду предупредительными улыбками. Но могла ли она подумать, что Аббас, этот прижимистый парень, которого даже мать называет сквалыгой, на коленях будет протягивать ей деньги. Раньше Сейиде приходилось просить несколько миллимов, а теперь ее упрашивают взять целый пиастр. Больше не придется воровать, тебе рады сделать подарок — только подставь ладонь и возьми!

— Возьми, Сейида!

— Ты это серьезно? — Она все еще не могла поверить.

— Конечно, ну что же ты? Тебе не нужны деньги?

— Нужны.

— Тогда бери.

Она подставила руку и быстро зажала монетку в кулаке — как бы этот сквалыга не передумал… Но Аббас, кажется, уже забыл о деньгах.

— Пойдем! — Он стиснул запястье Сейиды и рывком заставил подняться на ноги.

— Куда?

Не отвечая, парень потащил ее к клетке, переполошив кур и гусей, шумно шарахавшихся по сторонам. Сейиду охватила тревога — что он затеял? Одно дело, когда расплата отодвигается в неопределенное будущее… А сейчас, посреди дня! Даже взрослые люди занимаются любовью тайком! Но Аббас правильно рассчитал: они здесь одни и ему некого опасаться. Кому придет в голову подниматься на крышу в такую жару, когда даже бидон раскалился — не притронешься. Умм Аббас? Едва ли. Она еще не сошла с ума, чтобы по собственной охоте лезть в это пекло. Сейида попыталась остановить его, пробовала образумить, но он молча тащил ее за дощатую перегородку. Между досками зияли громадные щели, но все-таки это было какое-то прикрытие — во всяком случае, издали ничего не видно. Оказавшись за шаткой перегородкой, парень повалил Сейиду и ухватился за подол галабеи. Ока сопротивлялась, но Аббас сильно и безжалостно придавил ее к полу, тяжело навалился на грудь, стиснул слабеющие руки… Отчаяние охватило Сейиду… Она покорилась…

Через несколько минут они уже сидели рядом: Сейида, оглушенная стыдом, Аббас — погасший и равнодушный. Так вот для чего люди закрываются в спальнях… Она кинула взгляд на Аббаса. Похоже, ему теперь нет до нее никакого дела. Ну и пусть. Нужно хотя бы побыстрее истратить деньги, пока он не передумал или хозяйка как-нибудь не дозналась.