Еще один поворот — и она перед вывеской «Типография и переплетная мастерская Бараи», протянутой через всю ширину улицы эс-Садд. Сейида надела шлепанцы.

Дверь в типографию распахнута настежь. Возле нее — скамейка для отдыха. В глубине виднеется деревянная касса со шрифтом, рядом — наборный стол. Тут же стоит резательная машина с огромным ножом; Сейиде строго-настрого было наказано держаться подальше от него, а то не ровен час пальцы отрежет, как случилось с мастеровым Атрисом. На полу валяются кучи обрезков бумаги. А вот насчет них не существовало запретов — играй, сколько хочешь. На скамейке сидит старый добряк Бараи. Сейида поздоровалась.

— Доброе утро, дочка! — отозвался он. — Ты что так рано?

— Пришла помочь вашей хозяйке.

— Спасибо, ты добрая девочка. Моя старуха наверху, поднимайся.

Бараи жили тут же, на втором этаже. Попасть к ним можно было или прямо с улицы, или через типографию. Сейида двинулась было с места, но хозяин вновь окликнул ее. Он вытащил кошелек и протянул монету.

— Возьми, дочка, купи что-нибудь на праздник.

Девочка вспыхнула от радости. Еще один пиастр!

Поистине счастливый сегодня день! Таким богатством надо распорядиться с умом. Целых три пиастра! Первым делом нужно сходить в цирк, потом… Да что загадывать — там будет видно. А сейчас наверх, к Умм Аббас, затем домой, к мачехе, а потом уж она не спеша обдумает, что делать до вечера.

Сейида поднялась по лестнице. Госпожа Бараи сидела на ковре перед корзинами с лепешками. Рядом с ней стоял ее сын Аббас и канючил:

— Вот всегда так: просишь тебя, просишь, и все без толку. И что ты за человек?!

— Доброе утро, тетушка! — перебила его Сейида.

— Заходи, заходи, милая!

— Пришла помочь.

— Вот и хорошо: значит, без меня обойдетесь, — обрадовался Аббас. — Гони пять пиастров, и я пойду.

— Куда это?

— Сказал же, в «Националь».

— На кино тебе и двух пиастров хватит.

— Не жадничай, старушка!

И тут Аббас совершенно неожиданно выхватил у матери кошелек и запустил в него руку. Взяв пять пиастров, наследник Бараи бросился к лестнице. Но мать успела удержать его за подол галабеи.

— Не торопись, голову сломаешь!

— Пусти, мать!

— Погоди, сейчас соберемся, и пойдешь с нами к мечети.

— Сейида все сделает. Так ведь? — Он вопросительно взглянул на девочку.

— Как скажешь, господин Аббас!

— Ну, я пошел.

Мать тяжело вздохнула. Проходя мимо Сейиды, парень приостановился, пристально на нее посмотрел и неожиданно ущипнул за грудь. Она вскрикнула от боли.

— Ишь ты, какая нежная! Скоро груди нальются и будут как яблочки! — причмокнул Аббас и вновь ущипнул девочку.

Сейида стояла в растерянности, не зная, радоваться ли тому, что груди у нее будут «как яблочки», или рассердиться на Аббаса за его нахальство. Она перевела смущенный взгляд на мать Аббаса.

— О, господи! Все бы тебе лоботрясничать и приставать к девчонкам! — возмутилась госпожа Бараи.

При этом она укоризненно посмотрела на Сейиду, будто та была во всем виновата.

— Хватит бездельничать! Бери корзину и иди за мной!

Воздушные замки, которые рисовались утром в воображении девочки, поблекли и начали таять. Она-то думала, что ее помощь будет состоять в том, что они положат мясо и бобы между лепешками и раздадут беднякам возле гробницы шейха эль-Маварди. Но оказывается, нужно прежде переделать всю работу по дому. Сейида начала с ковров — вынесла их на крышу и тщательно выбила. Она так устала, что, в изнеможении опустившись на последний вычищенный ковер, несколько минут не могла подняться. Затем пришлось мыть полы. Хозяйка лила воду, а Сейида скребла щеткой каждую половицу и тщательно вытирала тряпкой. Потом занялись окнами. Но и это было не все — едва успела протереть стекла, как отправили в ванную стирать белье.

Сейида крутилась волчком. Даже Даляль при всей ее страсти находить работу для падчерицы не умела устраивать такую каторгу. Мачеху не слишком-то волновала чистота в доме. Следить за этим предоставлялось девочке. Даляль занималась лишь своей внешностью. И это было единственным, где она обходилась без помощи Сейиды. Правда, «принимая ванну», Даляль приказывала потереть ей спину или расчесать мокрые волосы. Но чаще всего банные обязанности Сейиды ограничивались разжиганием примуса, чтобы разогреть воду — одного бидона Даляль хватало за глаза. Смешно даже сравнивать с теми каторжными работами, которые обрушились сегодня на Сейиду.

Когда она помогала развешивать белье на крыше, спина уже просто разламывалась от усталости.

— Теперь пойдем вниз, приготовим лепешки и бобы, да и сами чего-нибудь перехватим, — сказала, наконец, хозяйка.

Это было как нельзя кстати — Сейида умирала с голоду. Ведь у нее с самого утра во рту не было ни крошки, а сейчас уже далеко за полдень. Что она скажет дома, как ее встретит Даляль, которая поджидает обещанное мясо? А может, здесь, кроме бобов, ничего и нет? Девочка спустилась по лестнице вслед за могучей, мужеподобной хозяйкой.

Вошли в кухню, Умм Аббас склонилась над столом и принялась заглядывать в кастрюли.

— Возьмем мясо, лепешки из той вон корзины — они посвежее, — приговаривала она.

Сейида облегченно вздохнула. Теперь Даляль будет довольна. Нужно только припрятать не меньше трех лепешек: одну для себя, другую для лудильщика Али, а третью — для тетки Атувы. Что же тогда останется мачехе? Ладно, посмотрим, как отблагодарит ее госпожа Бараи за сегодняшнюю помощь. Хозяйка положила в миску немного бобов и протянула девочке. Только-то? Жалкая миска бобов, как будто она какая-то нищенка у мечети эль-Маварди! Но ничего, уж как-нибудь она раздобудет и лепешек и мяса.

Поставив на головы по корзине с лепешками и бобами — мясо осталось дома, — Сейида и Умм Аббас двинулись в путь. У гробницы эль-Маварди уже собралось много народу. Хозяйка продиралась сквозь толпу, работая локтями и языком. Ее зычный голос перекрывал шум и гам:

— Эй, посторонись! Чего рот разинул? — И, повернувшись к Сейиде: — Держись ближе ко мне, что как по яичной скорлупе шагаешь?!

Наконец они остановились. Госпожа Бараи поставила корзины на землю и принялась раздавать милостыню. Жадная толпа сомкнулась вокруг. Сейиду отбросили в сторону, но у нее не было никакого желания пробиваться назад к Умм Аббас. Она уже отчаялась раздобыть мяса и чувствовала себя бесконечно усталой.

Но что унывать? Сегодня же праздник, и у нее куча денег. Когда еще представится такой случай? Ну что ж, Сейида, отбрось все заботы. Забудь о доме и злой мачехе!

Сейида огляделась: она увидела торговца орехами и начала протискиваться к тележке. Добравшись, она окликнула хозяина, но тот не отозвался, занятый каким-то мальчишкой — торговец не доверял своим покупателям и собственноручно запихивал в жадно раскрытые рты ложку со сластями. Тут же на тележке было устроено что-то вроде рулетки. Большой поднос разделялся на нумерованные отделения, в которых лежали кулечки с орехами и сластями. В центре катался шарик, пускаемый незатейливым механизмом. Проиграть было нельзя, разница заключалась лишь в том, что ты получишь за свои деньги.

— Четыре! — подпрыгивая от нетерпения, крикнула Сейида.

— Деньги давай, — откликнулся хозяин.

— Не думай, что тут нищие стоят! — ответила девочка фразой, не раз слышанной в лавках.

Торговец внимательно осмотрел полученный пиастр. Сейида заволновалась:

— Сдачи не забудь!

— А сколько раз сыграешь?

— Два.

Торговец полез в кошелек и извлек несколько миллимов. Другой рукой он опять протянул ложку со сладостями тому же парнишке.

— Это последняя.

— А премия?

— Хватит с тебя!

Сейида проводила ложку глазами.

— Положи-ка и мне орешек.

— Возьми, если ты такая бойкая.

— Ты хозяин, ты и работай!

— Ишь, какая строптивая.

Торговец энергично зачерпнул что-то ложкой из миски, сунул ее девчонке, и та, смакуя, принялась жевать сладости. Отойдя от тележки, она загляделась на карусели. А не прокатиться ли на расписном лебеде? Или пойти в балаган, поглазеть на карлицу, чудо века. Или, может быть, сначала полакомиться жареной печенкой или кебабом. Сейида стояла в раздумье. А кругом галдела толпа, пряные запахи щекотали ноздри. Наконец она решилась — пошла на карусели. Взгромоздившись на спину деревянного лебедя, она рассматривала гирлянды огней, кружась в сумасшедшем шуме, над которым плыли хриплые возгласы торговцев. Волны празднества стекались к усыпальнице шейха эль-Маварди. Но вряд ли даже самые исступленные крики достигали слуха святого! Больные и калеки молили шейха о заступничестве перед Аллахом — да ниспошлет он им исцеление. Но чем умерший шейх мог помочь несчастным? Если же Аллах и вправду всемогущий и всеведающий, он должен и сам все слышать. Что-то, однако, он не торопится со своим милосердием.