– И вы все это, Вальтер, скрывали от меня столько лет!

Шелленберг виновато улыбнулся.

– Увы, господин рейхсфюрер, но думаю, тогда я был бы вами неправильно понят. Все должно быть вовремя и к месту. Теперь другая ситуация, другой фюрер и… другие мы!

– Ну что ж, – сказал Гиммлер, – что было, то было. Забудем! Гитлер действительно сегодня проблема гораздо в большей степени, чем вчера. Он стал неадекватен, переругался со всеми генералами «Вервольфа», а Гальдера просто затравил. Сейчас у того есть все основания примкнуть к нам…

– Да, – словно пресекая все сомнения на этот счет, перебил шефа Шелленберг, – вера фюрера в свое мессианство возросла настолько, что все больше напоминает форму шизофрении. Мне удалось ознакомиться с выводами личных врачей Гитлера доктора Морелля и доктора Браунта, я в курсе мнения доктора Штумпфеггера и лично беседовал с профессором Кринсом. К великому сожалению, состояние нервной системы фюрера критическое. И что самое тревожное, в последнее время у него активно прогрессирует болезнь Паркинсона. В таком… виде фюрер больше не может оставаться главой государства и армии. Короче говоря, Гитлер должен уйти!

– Само собой разумеется! – Гиммлер снял пенсне и близоруко уставился на Шелленберга. – Но что нам делать… с самим Гитлером?

– Хм! – шеф политической разведки рейха на секунду задумался. – Ну-у… все зависит от его поведения. Между прочим, он сам не раз говорил, что мечтает на старости лет поселиться с Евой в Оберцзальберге. Я думаю, если он поведет себя благоразумно, мы поможем ему осуществить эту мечту. Насчет англосаксов, правда, не ручаюсь!

– И когда же, по-вашему, все это должно произойти?

– Чем скорее, тем лучше! Для меня, для вас, для всех нас, для немецкого народа, черт возьми!

В ставке Гиммлера встретили главный адъютант Гитлера Шмундт и глава его личной охраны Раттенхубер.

К ночи стало по-настоящему холодно, северный ветер нагнал низких туч. Из лесу несло могильной сыростью и тревогой.

– Господин рейхсфюрер! – по позднему времени не слишком отчетливо приветствовал Гиммлера Шмундт. – Фюрер ждет вас. Он в гостиной.

Гиммлер сквозь бликующее пенсне подозрительно окинул взглядом Шмундта: спросить, что ли, о цели вызова? Но ни о чем спрашивать не стал, согласно кивнул головой и вошел в дверь апартаментов Гитлера.

Было уже далеко за полночь, когда Гиммлер оказался в гостиной фюрера. Тот сидел в кресле у камина и забавлялся с Блонди. Она пыталась лизнуть его в лицо, а он двумя руками хватал ее за уши и, как горный козел, бодал в лоб. Блонди вертела головой, норовя освободить уши. Когда хозяину удавалось соприкоснуться с нею лоб в лоб, он от души хохотал, а Блонди благодушно скалилась.

При виде Гиммлера Гитлер тяжело оторвался от кресла и демонстративно сделал шаг навстречу.

– Не стойте в дверях, Генрих, – проворчал он. – Борман говорит, что у русских и так называемых украинцев здороваться и прощаться через порог считается дурной приметой. Проходите к огню. Сейчас Линге принесет нам горячий кофе. Здесь по ночам чудовищная сырость. Мне трижды за ночь меняют постельное белье! И все равно к утру оно влажное. Вы даже не представляете, Гиммлер, как я устал! Когда в Ландсберге я писал «Майн кампф», мне и в голову не приходило, как это порой мерзко и утомительно.

Гитлер подслеповато сощурил глаза, и Гиммлер был поражен его потрепанным внешним видом.

«Да он постарел на пятнадцать лет! – ударило ему в голову. – Кто бы мог подумать…»

Линге принес кофе и любимые Гитлером пирожные. Фюрер, словно нехотя, отпил крошечный глоток и поморщился: у него снова побаливало горло.

– Из всех живых существ на Земле меня до конца понимает только моя дорогая Блонди!

Лишь сейчас Гиммлер заметил, что Гитлер неотрывно следит за каждым его движением. Рейхсфюрер нервно вдавил пенсне в переносицу. То, что фюрер не спешил сообщить ему о предмете предстоящего разговора, а продолжал болтать о явно второстепенных вещах, как бы рассредоточивая внимание гостя, выворачивало Гиммлеру внутренности.

– Гиммлер, – по-прежнему не отрывая от него взгляд, кружил вокруг да около фюрер, – Раттенхубер только сегодня изволил доложить мне, что Мюллер достает его доносами о каком-то чудовищном заговоре в «Вервольфе». Кто-то готовит на меня покушение. Интересно, кто бы это мог быть? Уж не Борман ли? Хотя, нет! Мюллер пишет о каком-то майоре. Вы, случайно, не в курсе?

«Какого черта! – чуть не вскрикнул возмущенный Гиммлер. – Кто дал право этому болвану Мюллеру за моей спиной выходить прямо на Раттенхубера! Надо разобраться! Но Гитлер что-то темнит…»

Вслух же уверено сказал:

– Мой фюрер! Естественно, я в курсе всего! Все под контролем! Мюллер немножко нервничает. Но его можно понять: речь идет о безопасности вождя рейха!

– Значит, вы лично пока не знакомы с этим таинственным майором, Генрих? – с лукавой полуулыбкой на губах заметил Гитлер. – Жаль-жаль! Когда познакомитесь, дайте знать! Забавно посмотреть на своего потенциального убийцу. Это все равно, что заглянуть в лицо самой смерти, не так ли?

И вновь, пригубив кофе, исподлобья уставился на Гиммлера.

– А скажите, Генрих, вы лично смотрели в лицо смерти? Например, видели, как убивают людей? Нет, не на фронте, а просто безоружных? Впрочем, насколько мне известно, на фронте вы не были.

Гиммлер поперхнулся слюной. Откуда фюреру известно, что он не был на фронте! Ведь по приказу Гиммлера сделано все, чтобы никто и никогда не узнал об этом!

– Да, мой фюрер, вы абсолютно правы! Я видел, как убивают безоружных людей! Мой долг истреблять врагов рейха! С самого начала войны мои люди занимаются санацией оккупированных территорий. Это тяжелый и неблагодарный труд. Иногда я должен быть рядом с ними, чтобы их подбодрить.

– И когда же вы впервые видели это? – зрачки Гитлера потеряли блеск и стали матовыми, а голос – тягучим, как застывающая смола.

– В Минске, мой фюрер, в августе сорок первого. Я был в гостях у командира айнзацгруппы «Б» Артура Небе. Его задачей было зачистить Минск от комиссаров, коммунистов, комсомольцев, военнопленных и, конечно, от евреев. Все это происходило, как выполнение вашего приказа об усилении борьбы с партизанами. К моему приезду парни Небе уже неплохо поработали! 37 810 врагов Германии, – точность цифры, похоже, завораживала Гиммлера, – навсегда отправились к своим варварским праотцам!

Рейхсфюрер, прекрасно зная нелюбовь фюрера к длинным речам других людей, сделал паузу, в ожидании его реакции. Но тот только поощрительно постучал костяшками пальцев по подлокотнику кресла.

Ночные посиделки с Гитлером для Гиммлера были привычны. Конечно, в гости к богу он приглашался не так часто, как Шпеер, но, если бы не недавняя весьма сомнительная во всех отношениях встреча с Шелленбергом, Гиммлер мог бы сейчас чувствовать себя весьма комфортно, а каверзные вопросы Гитлера счесть за знак высочайшего доверия.

Однако, держа камень за пазухой, он все еще ждал какого-нибудь подвоха, по опыту зная, что, если такой подвох фюрером задуман, тот, как всегда откроет его не скоро, причем в самый неподходящий момент.

Гиммлеру ничего не оставалось, как продолжить свой страшный рассказ.

– Небе встретил меня и обергруппенфюрера Вольфа в аэропорту и сразу же отвез на свою штаб-квартиру, где нас уже ждали офицеры айнзацгруппы. В минском гетто была намечена массовая ликвидация, и я захотел лично поприсутствовать при этом, устроить парням своеобразный экзамен. «Начнем с сотни!» – приказал я.

Дальше, мой фюрер, случилось нечто прелюбопытное. Можно сказать, невероятное. Когда отделение солдат подняло винтовки, я заметил в шеренге евреев одного светловолосого молодого мужчину с голубыми глазами. Он показался мне типичным арийцем. Чтобы не допустить ошибки и не пролить благородную кровь, я спросил у него, не еврей ли он. – «Да, еврей», – ответил он, к моему величайшему удивлению. Это меня озадачило. Но я продолжал сомневаться. «И родители евреи?» – спросил я. – «Да», – ответил этот чудак или сумасшедший. – «Но, может быть, кто-нибудь из предков не был евреем?» – мне уже стало казаться, что я цепляюсь за его жизнь больше него самого! – «Нет, – услышал я в ответ, – все мои предки тоже были евреями». Не скрою, я был шокирован! Даже, помнится, топнул ногой. «В таком случае ничем не могу помочь! – сказал ему я. – Горбатого могила исправит!»