Недаром 1 июня на совещании в Полтаве фюрер недвусмысленно сказал:

– Если мы не получим нефть Кавказа, то вынуждены будем покончить с этой войной. Основной нашей задачей теперь становится реализация плана «Блау».

Сталинград тогда почти не упоминался. Для всех он был лишь очередной точкой на карте, которую всевластному и самовлюбленному азиатскому деспоту вздумалось назвать своим именем.

Гитлеру докладывали, что точно так же именем вождя названы десятки городов и сел СССР. А Сталинград на Волге – отнюдь не Ленинград на Неве! Глухая провинция, которую русским после потери нефтепромыслов просто нечем будет защищать.

Так почему, черт возьми, буквально час назад на своеобразной «тайной вечере» он недвусмысленно дал понять своим генералам, что «Блау» – Сталинград, а о Кавказе, как в апреле о Сталинграде, даже не упомянул?

Гитлер фанатично верил в свою божественную интуицию, искренне полагал, что каждое его слово – вещее, а каждая мысль – судьбоносная.

Встав с кресла, он прошелся по гостиной. Походка была шаркающей, слегка заваливающейся на бок. На людях он старался ходить ровно, и пока ему это удавалось.

Пришло время с помощью камердинера Линге переодеваться ко сну. Но последняя мысль заворожила его. Внутренний голос упорно твердил, что тост, произнесенный накануне, был неслучаен.

– Сталинград, Сталинград, Сталинград! – раздраженно самому себе повторял Гитлер. – Какого черта?! Операция «Блау» завтра. Нет, уже сегодня! Пять моих лучших армий нацелены на Кавказ! Война не шахматная доска, за пять минут не переставишь все фигуры! Но мои глупые генералы думают именно так! Они все время путаются у меня под ногами, подкидывают разные вздорные идеи, и никогда не знаешь, что это – очередной генеральский кунштюк или подлое предательство! Подумать только, эти олухи в погонах даже не способны хранить военную тайну! Возят с собой секретнейшие документы, как письма своих грязных шлюх, умудряются попадать с ними живыми и мертвыми в плен к русским, как этот самый… майор Рейхель из штаба 23-й танковой дивизии! Осел летчик «нечаянно» залетел на сторону врага, а осел майор не додумался сперва сжечь документы и только потом с чистой совестью умереть! Какое свинство! Если бы он попал в русский плен живым, я лично написал бы письмо Сталину с требованием повесить мерзавца! Тысячу раз прав Сталин, когда говорит, что все пленные – предатели родины!

Гитлер гневно стукнул кулаком по столу, в дверном проеме на миг показалась голова верного Линге, но фюрер раздраженно отмахнулся, и тот исчез. Гитлер плюхнулся в кресло и, прижмурив глаза, попытался припомнить тот позорный, с непредсказуемыми последствиями, инцидент.

То, что он прочитал в этот день в срочном донесении генерала Йодля, повергло его в шок и неописуемую ярость. Он читал, перечитывал, чувствуя, что медленно сходит с ума.

«19 июня 1942 года на даче бывшего секретаря советского обкома партии, на окраине Харькова, командир 40-го танкового корпуса генерал Штумме устроил корпоративный ужин. В числе приглашенных были командиры всех трех дивизий корпуса, начальник штаба корпуса Франк, командир артиллерии и многие другие. Отлично поужинав и выпив, гости потеряли контроль над собой и, даже забыв, что находятся в присутствии командира корпуса, решили пригласить дам. Штумме пресек эту недопустимую вольность младших офицеров.

Через минуту штабной писарь доложил начальнику оперативного отдела корпуса полковнику Гессу, что его срочно вызывают к телефону. В коридоре писарь сообщил:

– У них что-то случилось в 23-й танковой дивизии.

На проводе был начальник штаба дивизии Гайсгебер. Переговорив с ним, Гесс тут же доложил генералу Штумме и командиру 23-й танковой дивизии генералу фон Байденбургу, что в 9 часов утра начальник оперативного отдела 23-й дивизии майор Рейхель и пилот лейтенант Дохант на самолете “Физелер Шторх” вылетели с аэродрома “Харьков Северный” в штаб 17-го армейского корпуса для уточнения плана совместных действий и осмотра района дислокации дивизии.

– Сейчас уже 22 часа, а они туда не прибыли, – мрачно доложил Штумме Гесс. – Обзвонили всех, никто их не видел.

– Что у них было при себе? – спросил Штумме.

– Планшеты с картами и документы по “Блау”.

– Мобилизовать всех на поиски! Если они попали к русским, нас всех ждет суд!

Вскоре из штаба 336-й пехотной дивизии сообщили, что видели немецкий самолет в районе передовых позиций русских. Разведрота тут же вышла на поиски пропавших. Оказалось, что самолет с лейтенантом Дохантом и майором Рейхелем на борту из-за тумана и ошибки летчика очутился над нейтральной полосой и был сбит русскими зенитчиками. Майор погиб, а портфель с секретнейшими документами, относящимися к операции “Блау”, попал в руки противника. Тогда Гитлер был беспощаден. Из-за какой-то мелкой штабной сволочи ставилась под угрозу судьба величайшей операции Второй мировой, а возможно, и самого рейха!

– Они все хотят украсть у меня победу! – фюрер от возмущения ломал руки и топал ногами, давление тут же подскочило до крайнего предела, пришлось вызвать врача.

С тех пор эта горькая фраза будет повторяться Гитлером не раз, благо, что поводов для нее будет все больше и больше. Командир корпуса Штумме, начальник штаба корпуса Франк и командир 23-й танковой дивизии были сняты с постов и отданы под суд. Их дело рассматривал имперский военный суд под председательством самого Геринга. За них попытались вступиться Кейтель и Паулюс, но фюрер был неумолим. Штумме дали пять лет, а Франку – три года.

Однако вскоре, как это случалось не раз, Гитлер передумал. Оба были не только помилованы, но и пошли на повышение.

Так, Штумме сменил на посту командующего армии «Африка» заболевшего Роммеля, а Франк стал начальником его штаба. Через четыре дня после вступления в должность и в первый же день наступления англичан под Эль-Аламейном, Штумме внезапно умер от сердечного приступа. Фюрер расценил это как вопиющую неблагодарность.

Чтобы хоть как-то дезориентировать противника, волею случая перехватившего ценную информацию, и спасти план «Блау», немецкое командование в кратчайшие сроки разработало и осуществило операцию по дезинформации русских под кодовым названием «Кремль».

Если бы Гитлер знал, что, когда командующий Юго-Западным фронтом маршал Тимошенко сразу же после захвата документов позвонил по прямому проводу Сталину, и для отражения уже неизбежного удара немцев попросил «хотя бы одну дивизию» из резерва Ставки – то Сталин полушутя, полувсерьез ответил:

– Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для вас не одну, а пять-шесть дивизий, но их, к сожалению, не продают. Все. Всего хорошего. Желаю успеха!

Если бы Гитлер это знал!

Сам Гитлер в подобных случаях поступал точно так же.

Из-за несусветной жары весь день домик Гитлера поливали водой. Но к ночи стало промозгло и холодно. Несмотря на включенное паровое отопление и вовсю пылающий камин, ноги Гитлера мерзли и немели нестерпимо. Временами он чувствовал сильное головокружение. Предметы предательски перемещались по комнате, иногда надвигались на него, грозя опрокинуть навзничь и раздавить.

– Никому нельзя доверять, Блонди! – жаловался собаке Гитлер. – Немцы ничуть не лучше русских! Такие же неуклюжие, с вытянутыми телами и угловатыми головами! Они даже умереть не могут достойно и своевременно, до конца выполнив свой долг перед рейхом и мою волю! Подумать только, прохвост Рейхель подох, не уничтожив секретнейший документ! Я несчастнее Наполеона, Блонди! Мне приходится возглавлять армию, сплошь состоящую из калек и предателей!

Блонди задумчиво морщила узкий лоб, зевала и пыталась лизнуть руку хозяина.

И вдруг в голове Гитлера отчетливо посветлело. Возникла какая-то предсмертная ясность. Он ощутил, как неудержимо наливаются кровью онемевшие ноги. Гитлер напрягся, пытаясь понять происходящее.