– Фюрер занят. Ждите.

Раттенхубер, как всевидящий пророк, сохранял ледяное спокойствие, время от времени отдавал своим подчиненным короткие приказы и выслушивал их столь же лаконичные доклады. На все вопросы нацистских бонз он отвечал загадочно-неопределенно, типа: фюрер бог, пути господни неисповедимы, одному фюреру известно, где он сейчас и когда вновь явит свой лик людям.

Верный Ланге с трудом успокаивал Блонди, собака нервничала, словно предчувствовала недоброе.

К вечеру в ставке воцарилось уныние. Все гадали, что будет, если, упаси бог, Гитлер не вернется. Срочно вызванный в «Вервольф» Геринг, в отсутствие Гитлера на правах его преемника чувствующий себя первой персоной рейха, подражая фюреру, в узком кругу философствовал о судьбе русского народа.

– Я всегда настаивал, что следует предотвратить перемещение продовольствия из черноземной зоны России в индустриальные районы, в которой вся промышленность должна быть уничтожена. Я не ортодокс и не варвар! Я готов предоставить выбор рабочим русских заводов: умереть голодной смертью или переселиться в Сибирь.

При этом Геринг звонко хлопал себя по жирным ляжкам и, от души хохоча, уточнял:

– И там умереть от того же!

Сегодня рейхсмаршал был весел как никогда.

– А что вы хотите, господа?! Любое мероприятие по спасению местного населения от голодной смерти мы можем осуществить только за счет запасов, предназначенных Германии и Европе, ответственность за судьбу которой мы целиком взяли на себя после ее оккупации. Да и с какой стати мы должны кормить своих врагов, даже покоренных?! Вы не в курсе, что я сказал министру иностранных дел Италии Чиано, излишне переживавшему по поводу голода в Греции? Не стоит чересчур волноваться за греков! Подобные несчастья поджидают многие народы! В своих лагерях русские военнопленные уже стали есть друг друга. По моим данным, в этом году в России погибнут от голода от двадцати до тридцати миллионов человек. Не думаю, что это так уж плохо, так как иначе Земле скоро грозит перенаселение. Так вот, господин Чиано, если человечество приговорено к тому, чтобы умереть от голода, последними в этом списке пусть будут наши народы! Я готов донести до каждого немецкого солдата: не говорите, а делайте! Русских вам все равно не переговорить! Говорить они, черти, умеют лучше вашего, так как от природы они прирожденные диалектики и унаследовали от своих разнокалиберных предков склонность к философствованию. Русским импонирует только действие, так как сами они обладают бабьей натурой и крайне сентиментальны. Почитайте, о чем они писали в древности нашим предкам! «Земля наша широка и обильна, да нет в ней порядка! Приходите и владейте нами!» Эта установка проходит красной нитью через всю их историю! Русские всегда хотят быть массой, которой правят сильные мира сего. Ну что ж, господа, мы пришли исполнить их заветное желание! Нищета, голод и непритязательность – удел русского человека во все века! Его желудок переварит все, а потому – никакого ложного сострадания! Мы принесли им новый немецкий порядок! Самый лучший порядок в мире! Они должны быть нам благодарны до гробовой доски! Как говорят коммунисты на своих партсобраниях, принято единогласно!

Кейтель в приватных беседах настойчиво спрашивал сослуживцев, мог бы он после всего, что было, остаться на своем посту, не потеряв при этом уважения к самому себе. Все отвечали, что это дело его совести и чести. Кейтель выглядел побитым и совсем непредставительным. Йодль с грустью признал, что, видимо, по отношению к фюреру вел себя без должного понимания.

– Никогда, – в который раз сокрушался головой он, – не следует указывать диктатору, где тот допускает ошибку, так как это подрывает его уверенность в себе – главное, на чем зиждутся его личность и поступки.

И, словно подводя итог сказанному, обреченно разводил руками:

– Следует теперь держаться подальше от всех этих инструктивных совещаний. Слишком тяжко переживать все это! Но как это сделать?

Часа через три со стороны ближайшей лесной опушки показался Гитлер. Он был в наглухо застегнутой шинели с поднятым воротником, черных брюках и форменной фуражке. Шел сгорбившись, как-то боком, глубоко засунув руки в карманы шинели.

Его никто не сопровождал, но по негласному приказу Раттенхубера многочисленная охрана незримо вела его до самого порога резиденции, а на пути не встретилась ни одна живая душа.

Ни на кого не глядя, фюрер прошел в гостиную. И когда через несколько минут Линге со всеми предосторожностями заглянул в неплотно прикрытую дверь, то увидел Гитлера, сидящего в кресле. У ног его вальяжно разлеглась Блонди. Фюрер неотрывно смотрел на патефон, поглощенный льющимися из него волшебными звуками знакомой Линге песни[1].

Вид у него был измученный, почти несчастный.

Линге печально поджал губы и плотно прикрыл дверь.

Из дневника адъютанта Гитлера фон Белова:

«В эти дни мне пришлось на длительное время вылетать на Сталинградский фронт. Моей первой целью была 71-я пехотная дивизия, которая продвигалась к Волге южнее Сталинграда. Начальником дивизии был мой брат. Он принял меня очень тепло и дал исчерпывающее представление о положении на фронте.

Следующей целью был штаб 6-й армии, где я имел беседу с его начальником генерал-лейтенантом Шмидтом. Он рассказал мне о ежедневно усиливающемся сосредоточении русских дивизий севернее Дона в весьма трудно просматриваемом районе котла. Это известие я счел тревожным. После короткой встречи с генерал-полковником Паулюсом я полетел дальше и посетил генерала Хубе, который только что принял командование 24-м танковым корпусом.

По возвращении в Винницу меня ожидала совсем новая ситуация в ставке фюрера. Все окружение Гитлера производит впечатление людей совершенно удрученных. Фюрер вдруг стал жить совсем уединенно. Обсуждение обстановки происходит теперь не в штабе оперативного руководства вермахта, а в большом рабочем кабинете Гитлера. Входя в помещение, он никому теперь не подает руки, а приветствует участников обсуждения лишь коротким взмахом руки. Не появляется он больше и на совместных трапезах в офицерской столовой-казино и ест в одиночестве в своем бункере. Стул его за обеденным столом какое-то время пустовал, пока его не занял Мартин Борман.

Новшеством стало и то, что все совещания у фюрера, включая и обсуждения обстановки, стенографируются теперь специально вызванными в ставку стенографами рейхстага. Военным адъютантам поручена проверка напечатанного со стенограммы текста, а это для нас дополнительная нагрузка.

Что же произошло? Оказывается, после посещения ставки фюрера Листом генерал Йодль вылетел в группу армий “А”, чтобы на месте разобраться в ситуации. По возвращении он обо всем доложил фюреру. При этом в разговоре вспыхнул резкий спор. Фюрер будто бы обвинил Йодля в том, что послал его в Сталино вовсе не для того, чтобы тот потом сообщил ему об опасениях войск, а всего-навсего передать Листу категорический приказ о наступлении. Йодль, сильно повысив голос, возразил: к сожалению, он не передатчик невыполнимых приказов! В ответ якобы фюрер в страшном гневе покинул помещение штаба и с тех пор больше туда ни ногой! Он больше не садится с Йодлем за обеденный стол и даже не подает ему руки!

Ходят слухи, что фюрер намерен заменить Йодля на Паулюса, но лишь после падения Сталинграда.

Вся жизнь в ставке кажется полностью парализованной. Фюрер выходит из своего мрачного бункера лишь с наступлением темноты. А генерал Йодль при встрече очень доверительно и с несвойственной ему горечью сказал мне: “Война с Россией – это такая война, где знаешь, как начать, но не знаешь, чем она кончится”. Уж если и Йодль так говорит, тогда и в самом деле тут есть над чем задуматься!»