Как обычно, по всей трассе следования была выставлена усиленная охрана. Вдоль железной дороги устроена живая изгородь.

Чтобы исключить непредвиденное, по путям сперва прошел товарный «состав-болванка». За товарным на всех парах пронесся курьерский – точная копия поезда Гитлера, и тоже из ставки. Даже номера вагонов, в отличие от обычных пассажирских поездов, были помечены белой краской, а окна – красной каймой.

Мощный локомотив, шутя, сдвинул с места пятнадцать вагонов литерного поезда: вагон-салон, вагон-штаб, два вагона-столовых, вагон для личной охраны, два для гостей, два спальных, два багажных и специальный вагон для представителей германской прессы.

Все пассажиры спецпоезда были зарегистрированы в личной адъютантюре фюрера. Экипаж не менялся годами – все знали друг друга в лицо.

Как всегда, маршрут поездки был строжайше засекречен. В нем все было расписано до мелочей, кроме одного – на каких станциях будет входить и выходить фюрер. Об этом знали только Раттенхубер и Шмундт.

Поезд был оснащен суперсовременной радиосвязью, телетайпом и телефонным коммутатором.

Кроме Шпеера в этот раз Гитлера сопровождали генерал Йодль, адъютант фон Белов и несколько офицеров Генштаба.

Поздно вечером Гитлер пригласил Шпеера в вагон-ресторан, обшитый панелями из красного дерева. Здесь ничто не напоминало офицерскую столовую «Вервольфа». Уникальные серебряные столовые приборы и букеты цветов, хрусталь и дорогой фарфор… Гитлер, еще совсем недавно в ставке призывавший всех к военному аскетизму, в своем спецпоезде не выражал ни малейшего несогласия с окружавшей его роскошью.

Ужин был под стать обстановке – обильный и отнюдь не вегетарианский. Гитлер выглядел перевозбужденным, говорил быстро и с надрывом. Настроение его менялось, как ландшафт за окнами поезда. Он то затравленно вскакивал с места и начинал стремительно перемещаться по вагону взад-вперед, то замирал на несколько минут, вперив взгляд в нетронутый бокал с шампанским.

Как всегда во время таких совместных путешествий, Шпеер стремился посвятить фюрера в насущные, но требующие длительного обсуждения вопросы производства оружия. Но в этот вечер Гитлеру явно было не до проблем министра вооружений. На каждой станции поезд надолго останавливался для подсоединения телефонного кабеля к железнодорожной телеграфной системе.

С раннего утра мощная армада транспортных судов союзников в сопровождении военных кораблей проходила через Гибралтарский пролив в Средиземное море. И на каждой станции Гитлеру докладывали данные авиаразведки о все новых соединениях судов, миновавших Гибралтар.

Последнее донесение поспело прямо к ужину. Шпеер посмотрел на Гитлера с тревогой и любопытством. Но вместо очередной истерики фюрер неожиданно торжественно изрек:

– Это величайшая десантная операция в истории человечества!

Шпееру показалось, что фюрера обуяла гордость, что именно он явился причиной столь величественного мероприятия. Удивленный странным проявлением уважения к противнику перед лицом надвигающейся катастрофы, Шпеер, чтобы ободрить Гитлера, припомнил трагический конец Непобедимой Армады в Гравелинском сражении.

– К чему вы это рассказали, Шпеер? – мгновенно помрачнел фюрер. – На что вы изволите намекать?

– Намек ясен, мой фюрер, – не заметив перемены в настроении Гитлера, весело улыбнулся энергичный Шпеер, – бесславная гибель Непобедимой – печальная судьба всех армад!

Гитлер раздраженно защелкал пальцами и приблизился вплотную к темному окну. По странной случайности в этот вечер окно не было задернуто шторой.

– А кто победил испанцев, Шпеер? – язвительно спросил он. – Кто заставил их повернуть вспять?

– Я полагаю, – все так же беззаботно отозвался личный архитектор Гитлера, – прежде всего страшный шторм над Атлантикой!

– Шторм! – голова Гитлера резко откинулась назад так, что хрустнули позвонки. – Не вздумайте меня утешать, Шпеер! Я не сопливая институтка! Шторм лишь довершил дело! А разгромили испанцев англичане! Да-да-да! Те самые, чьи корабли уже вошли в Средиземное море, шайсе!

В это мгновенье прямо напротив спецпоезда Гитлера остановился на запасном пути товарный состав. Из вагона для перевозки скота на Гитлера, Шпеера, стол, уставленный хрусталем, фарфором и заморскими яствами, в упор уставились десятки голодных глаз оборванных немецких солдат.

Гитлер заметно вздрогнул и, даже не поприветствовав фронтовиков, велел лакею задернуть шторы.

Привычка на всех остановках показываться народу из окна исчезла вместе с желанием выслушивать чужие мнения.

Ужин затянулся до глубокой ночи. Уже через час Шпеер понял, что сегодня заполучить Гитлера для решения проблем его ведомства не удастся, и целиком отдался во власть стихии.

На самом деле вошедший в раж фюрер был страшнее любого стихийного бедствия. Гораздо непредсказуемее, неудержимее и беспощаднее. В отличие от ураганного ветра, который, натолкнувшись на естественное препятствие, теряет свою первозданную силу, Гитлер, заведясь, даже не мог натолкнуться на очевидное невнимание своего слушателя, поскольку с первых же секунд вообще терял его из виду, а скорее всего, никогда не имел в виду. Во время застольных бесед, когда фюрера обуревала неуемная жажда говорения, Шпеер привычно уходил в себя, при этом ни на миг не переставая пожирать его глазами. Собственно, так в ставке, и не только, делали многие.

Но в эту ночь ситуация в Средиземном море волновала Шпеера не меньше Гитлера, и, не имея возможности, за редким исключением, вставить хотя бы слово, он тем не менее слушал божественные откровения Гитлера и чем глубже вникал в суть сказанного, тем больше удивлялся способности вождя даже в такие критические для всей страны и для него самого минуты размышлять о событиях поистине с божественным высокомерием и хладнокровием, как будто ни Германии, ни его самого это совершенно не касалось. Иногда казалось, что он, как Нерон на фоне горящего Рима, наслаждается звуками собственного голоса и стихийными порывами собственных мыслей.

Ночью Гитлер, словно после многокилометрового бега, обрел второе дыхание и выдвинул несколько различных предположений загадочного ввода Великой Армады союзников в воды Средиземного моря.

– Шпеер, попомните мои слова, это операция по широкомасштабному обеспечению всем необходимым англо-американских соединений, теснящих Африканский корпус Роммеля. Вот и ответ на вопрос, почему корабли держатся вместе! Они собираются пройти узкий пролив между Сицилией и Африкой под прикрытием темноты, защищающей их от нашей авиации.

Он самодовольно стал потирать руки, но уже через минуту выдал новую, еще более шокирующую версию.

– Сегодня вечером противник высадится в Центральной Италии, где не встретит никакого сопротивления. Немецких войск там нет, а итальянцы просто разбегутся. В результате противник отрежет Северную Италию от Южной. И что тогда станется с Роммелем?

Гитлер торжествующе глянул на Шпеера. А тот, пораженный его первобытным цинизмом, только, как эхо, повторил вопрос.

– И что же тогда станется с Роммелем, мой фюрер?

– Он будет разгромлен! У него нет резервов! А доставлять ему боеприпасы, продовольствие и горючее… – тут Гитлер патетически развел руками, – мы попросту не можем!

– Но, мой фюрер, – не удержался Шпеер, – вы говорите об этом так спокойно и, я бы сказал, даже с радостью, как будто вы, – министр вооружений на секунду запнулся перед тем, как сказать непоправимое, но по инерции все же выпалил, – как будто вы… Черчилль!

– Черчилль?! – презрительно крикнул Гитлер. – Этот вечно надутый толстяк с изжеванной сигарой во рту! Черчилль – раб своего глупого парламента! Да он попросту политический и военный импотент! На его месте я бы сейчас сразу занял Рим и сформировал итальянское правительство! Или – и это третий вариант– я бы воспользовался этим огромным флотом для десанта в Южной Франции! Но Черчилль все сделает наоборот! Он, скорее всего, погонится за Роммелем и будет сорок лет бегать за ним по пустыне, как евреи за Моисеем! Мы, Шпеер, всегда вели себя слишком благородно! И вот результат! В Южной Франции у нас нет никаких войск! Мы совершили огромную ошибку, не оставив там гарнизоны! И правительство Петена не окажет англичанам никакого сопротивления!