Джаксыбай выпил после гостя пиалу пенящегося кумыса и важно разгладил седую реденькую бородку.
— Почему так плохо живется беднякам? — спросил и поглядел на Федора, хитро прищурив глаза.
Федор улыбнулся.
— Ты больше моего жил на свете, отец, вот и скажи нам: у вашего бая Калкена всегда было столько скота, как сейчас?
— Нет, — ответил Джаксыбай. — Я помню, когда у него были сотни голов, а теперь тысячи…
— И у вас тоже прибавилось?
Вокруг засмеялись. Они давно байский скот пасли и вот только сейчас не пошли, с Мамедом остались, бидай посеяли. Мулла их за это ругал, назвал нечестивыми.
— У Калкенбая много стало скота потому, что он ваш себе забирал каждый год понемногу, пока весь не забрал. Русские богачи тоже богатеют, разоряя бедняков, — заговорил Федор.
Все подвинулись к нему ближе. Долго длилась беседа.
Гость с тонким юмором пересказывал русские сказки про жадных богачей, о том, как они попадали впросак из-за своей жадности. Говорил по-казахски Федор хорошо и ловко изменял положения, приближая их к бытовым условиям своих слушателей. Смех не смолкал.
— Наш Калкенбай так же делает! — кричал кто-нибудь, и хохот усиливался.
— Если мы станем умнее, то баи перестанут ездить на нас верхом, — серьезно сказал Мамед. — Расскажи, Подор, как ваши бедняки заставили вернуть вспаханную землю…
Федор очень живо передал сцену схода.
— Мы верх над своими богачами взяли потому, что все стояли заодно. Бедняков ведь больше, чем богатых, они, если объединятся, сильнее их, — закончил Федор свой рассказ под одобрительные восклицания всех собеседников.
Потом Джаксыбай взял домбру и запел неожиданно сильным голосом. В песне переплетались рассказы гостя со старинными легендами о справедливых батырах, защищавших народ от несправедливости жадных баев. Акын звал свой народ вместе с русскими батырами, братьями казахов, идти бороться за правду, за хорошую жизнь.
Слушая импровизацию, Федор думал о том, что песня далеко разнесется по степи, новое будет проникать в юрты кочевников. Плохо, что у него, Федора, мало опыта и в Акмолинске нет таких, кто мог бы помочь. Степаныч недавно прислал письмо. Пишет, что скоро будет свадьба — значит победа близка…
«Что сейчас Ваня и Исхак на рудниках делают? — вспомнил он. — Писать Топорков не велел. Надо будет попросить Мамеда съездить в кочевья братьев Исхака. Там близко. А осенью он приедет и расскажет все», — решил Федор.
В следующие три дня Карпов с Мамедом побыли в трех ближайших кочевьях, будто искали лошадь для Федора. Вечерами, сидя возле юрт гостеприимных хозяев, Мамед пел песню своего отца. Потом дружески беседовали. Многие жаловались на волостного управителя, важного и богатого Калкенбая. Весь кибиточный сбор он разложил на бедняков, освободив себя и всех своих родичей. Да еще требует с каждой кибитки по барану — для покрытия расходов по управлению.
— Что будешь делать? «Все звезды, вместе взятые, не составляют блеска месяца, все бедняки не сравняются с одним богачом», — промолвил старик в порванном халате, сидевший у костра. — Эту пословицу не мы придумали…
— Неверно, ата-джан! Разве ты не слышал, что пел Мамед-оке? — раздался чей-то молодой, ломкий голос из темноты.
Старик покачал головой.
— Я слушал песню. Хорошая песня! Но я, старый человек, помню старинные наказы: «С богатым нельзя ссориться, с деревом — бороться». Разве может человек побороть дерево?
— Голыми руками — нет, но срубить дерево человек может легко, — вставил Федор.
— Правильно! Правильно! — послышались восклицания — С деревом справиться можно, значит и с богачами…
— Да, можно! Если бы соединить звездный свет, месяца не стало бы видно, но звезды не соединишь, а мы соединиться можем, и нас много, как звезд на небе. Что делал бы бай, если бы бедняки на него не работали? Что делал бы царь без солдат? А они дети бедняков, — сказал Федор, вспомнив слова Федулова, и смолк.
Минуту длилось молчание, а затем начался бурный спор. Молодежь повторяла слова Федора. Они представляли, как Калкенбай один пас бы свои стада, и заливались смехом. Старики возражали, говоря, что чем же кормились бы бедняки, если бы не работали на богатых. Мамед настраивал домбру, по-видимому собираясь петь новую песню.
Федор думал о том, что не слишком ли много сказал. Ведь товарищи велели не забывать про осторожность. Напрасно он царя помянул.
На следующий день, договорившись обо всем с Мамедом, Федор поехал домой.
3
Петр Андреевич приехал из города через день после возвращения Карпова. Павла с ним не было.
— А Паша что же, совсем, что ль, там остался? — спросила Ниловна.
Мурашев посмотрел на нее с усмешкой.
— Павел Петрович стал компаньоном своего бывшего хозяина. Живет в собственном доме. Что ему здесь делать? Завтра пойду из обчества выпишу, — сказал он. — Недельки через три мы к нему на свадьбу поедем.
— Поди, вперед надо невесту засватать, — ответила Марфа Ниловна, дивуясь, что муж больно весел.
— Засватали уже, старуха! Запой сделали и приданое получили, — похлопав жену по плечу, торжествующе сообщил Петр Андреевич.
— Что ж, и Павка согласился? — недоверчиво протянула жена, отстраняясь от него.
— Павел не дурак, понимает, что надо. Ты, мать, хоть сама не больно умна, а сынов мне умных народила. Ха-ха-ха! — раскатился Петр Андреевич и пошел в горницу.
Вечером он поведал Акиму, как «обтяпал» выгодное дельце:
— Привел я Павла к Василию Моисеевичу. Посадил он нас за стол, а потом начал рассказывать про бунтарей, что против царя идут, да и говорит: «У вас в селе тоже есть такой… как его? — порылся в бумагах. — Вот: Федор Карпов». Павка в лице переменился, а тот, будто ничего не замечая, продолжает: «Дочь свою Аксинью Федоровну тоже втянул. Обоим скоро придется с тюрьмой познакомиться…» — «Да что вы, Василий Моисеевич! — перебил я. — Ведь сын-то у меня эту Аксинью сватать хочет. Неужто правда?» А он поглядел на нас, покачал головой, да и сказал: «И думать забудьте, молодой человек, коль не хотите с ней вместе в преступники попасть! Сведения у нас из самых верных источников. Берегитесь, чтобы вас не затянули». Посидели мы у уездного с часок, потом вернулись на постоялый двор. «Ну что теперь будем делать, Пава?» — спрашиваю я. Он было сначала на меня: «Ты донес!» — «Перекрестись, Павел! Не я ли осенью девку сватать за тебя собирался?» — говорю ему. Плакал ведь, поверишь? Потом успокоился. Купили мы дом у Косеева. Павка в нем сейчас живет, принял его компаньоном Самонов. О дочери-то мы с Антоном Афанасьевичем в первый же день договорились. Она хоть и не больно красивая, эта Зина, а все ж девка бойкая, за неделю закрутила Павку. Да и сто тысяч не шутка. Запили мы их. К свадьбе теперь готовятся. Поедем с тобой да Натальей. Пусть она платья шьет. Материю и образец я привез. Мать-то не поедет. Что ей там делать? Скажем — занедужила.
Аким слушал отца не перебивая. Такая развязка с младшим братом его вполне устраивала. Года через два-три и самому можно податься в город. Хозяйство пусть Демьяну останется. Сами с отцом поднаживут, да и Павел, поди, поможет. «То, что Аксюту оговорил, не беда! Никто не слышал. Но до чего же хитер отец! — Акиму на минуту даже страшно стало. — Коль что задумает, ни перед чем не остановится», — подумал он.
— А «дружок»-то мой что тут поделывал? — спросил Петр Андреевич с усмешкой.
— Вчера только из города вернулся. С Родионом ездили хлеб продавать да узнавали, как лобогрейку купить, — сообщил Аким.
Мурашев быстро взглянул на сына, потом молча принялся утюжить бороду. Мысль его напряженно работала. «Интересно! Неужели правда, что в город ездил? Но ведь хлеб возили вдвоем с Родионом. Компания-то у них одна. Но Федор хитер, вряд ли с Дедовым поедет к киргизцам смутьянить. Как же узнать? Родьку не спросишь, сердит он на меня, — думал Петр Андреевич. — А что, если самому еще раз к Федору зайти?»
У Карповых вся семья сидела за ужином, когда Мурашев, пройдя бочком мимо яростно лаявшего Верного, зашел к ним в избу. Помолившись на передний угол, гость сказал:
