— Петро повез шестьдесят подвод, — ответил Антон Афанасьевич, — да погнали три гурта. Теперь придется ждать товаров, мало что осталось, все склады опустошили. А у вас как дела в аулах?

Но Петр Андреевич не успел ответить. Вошли Ненила Карповна с принаряженной Зиной. Отец, бросив взгляд на дочь, сразу понял, что жена покорилась, и чуть заметно улыбнулся. Но как ни мимолетен был взгляд хозяина, а Мурашев поймал его. Не пропустил он без внимания и наряд предполагаемой невесты сына и то, что Зина вышла с матерью одна, без сестер.

«Эге, да дело-то, видно, на мази», — решил он.

Когда женщины уселись, Петр Андреевич сказал:

— Мы ведь к вам за советом, Антон Афанасьевич, пришли. Хочу Павла в город совсем перевести, на торговое дело поставить. В селе-то с Акимом справимся.

— Доброе дело придумал, — ласково отозвался хозяин. — Пойдем ко мне, по-стариковски потолкуем, пока хозяйка к столу позовет, а Павел Петрович с женщинами поболтает. Ты, Зина, не давай молодому гостю скучать, — добавил Антон Афанасьевич с добродушной усмешкой.

Вслед за мужчинами вскоре ушла и Ненила Карповна — распорядиться по хозяйству. Молодые люди остались одни.

— Где-то Аня с Лизой сегодня загулялись, оставили меня одну скучать, — начала разговор Зина. — Хорошо, что вы с вашим папенькой пришли, — она мило улыбнулась гостю.

Павел почувствовал себя польщенным, и рыжая Зина представилась ему не такой уж некрасивой, какой казалась, когда он видел ее издали, работая приказчиком у Самонова.

Зина рассказывала про вечерние гулянья в молодом городском парке, про оркестр, постепенно втягивая гостя в разговор. Когда Павел обратил внимание на клавикорды, хозяйка скромно призналась, что немного играет, и по его просьбе подошла к музыкальному инструменту.

Играла Зина только польки, вальсы и несколько песен, но на Павла ее игра произвела впечатление. «Этого от Аксюты не дождешься», — подумал он, глядя на белые, холеные пальцы, бегающие по клавишам.

Когда старшие вернулись в гостиную, Павел в насмешливом тоне рассказывал Зине о деревенских вечеринках, а она звонко смеялась. Самонов и Петр Андреевич, посмотрев на молодую пару, довольно переглянулись.

Оставшись вдвоем, они не так долго ходили вокруг да около. Скоро открыли свои карты и обо всем договорились напрямик.

Решили сделать так. Через три квартала от Самонова продается дом о шести комнатах, уезжает купец Косеев — намяли ему бока старожилы на ярмарке, едва кости унес, Петр Андреевич купит его для сына. Тысяч за пять отдаст Косеев и с обстановкой — торопится очень. Лавку свою Мурашевы открывать не будут, Самонов берет Павла сразу же компаньоном с капиталом в десять тысяч, а когда он женится на Зине, тесть перепишет на него еще сто.

— Торопить их не будем, — добродушно говорил Мурашев. — Пусть обзнакомятся хорошенько… — Он боялся, что не сразу уломает сына.

Самонов согласился. Даже лучше. В городе привыкнут считать Павла его компаньоном, не будут судачить, что дочь за деревенского парня отдал.

Стол был накрыт по-купечески, на широкую ногу; меж разнообразных холодных и горячих закусок отсвечивали янтарем бутылки с коньяком, блестело серебряными головками шампанское. В конце ужина чуть охмелевшая Зина, вспомнив намек матери, пригласила Павла ехать кататься, а там в купеческий клуб заедут потанцевать. Ее все поддержали, и молодые люди ушли.

— Не гляди, сваха, на то, что у нас сегодня есть, а посчитай, что потом будет, — убеждал Петр Андреевич хозяйку, притворяясь пьяным. — Павел парень с головой, купцом родился…

Ненила Карповна уже примирилась с тем, что Зина выйдет за Мурашева. Все же не за приказчика отец отдает, а за компаньона.

Вернувшись от Самоновых, Петр Андреевич пошел к своему дружку, уездному начальнику, не забыв захватить с собой солидный узел.

— Приведи сына ко мне завтра вечерком, я ему растолкую, кто такой Федор Карпов. А какой отец, такая и дочь, — посоветовал, прощаясь, Нехорошко. — У Павла Петровича большое будущее. Нельзя ему связывать себя с такими, для которых одна дорога — в тюрьму. А сам, вернувшись в село, раскрой глаза и уши. Ты правильно думаешь заняться друзьями этого Федора. Вот что около себя мало хороших хозяев объединил — это твоя ошибка, они тебе должны быть помощниками, да попа настрой хорошенько…

Отъезд Мурашева с младшим сыном обрадовал Федора. Как раз вовремя. Он со своими товарищами отсеялся, огороды засадили, можно и в ближние аулы съездить, заодно Мамеда проведать, посмотреть, как у них с посевом вышло.

…Мамед со своей семьей и еще несколькими решил не кочевать летом, а заняться земледелием. Зимовка их расположена возле речки Кара-Нуры, есть место для пашни, и сено можно будет накосить на зиму.

— На пять семей осталось семь коров, десять лошадей и пять коз. Если кочевать, то один выход — идти батраками к баю, — говорил он Федору, когда тот возвращался зимой из Нельды.

Перед весной Мамед приезжал в Родионовку. Вместе со своими супряжниками Палыч собрал для него немудрый инвентарь — две сохи, борону и еще кое-что по мелочи. Насыпали и несколько мешков семенного зерна; уродит — так рассчитаются…

Но Федору не хотелось, чтобы жена знала, куда он поедет: расскажет кому, до Акима дойдет, а тот в батюшку удался, пожалуй, опять по следам кинется.

Прасковья, не дождавшись сватов от Мурашевых на красную горку, сначала почувствовала себя обескураженной. Но Наталья при встрече сумела ее успокоить, ввернув к месту, что «тятенька поехал в город Павлу дом покупать, а уж осенью и женить его будем», и так на нее посмотрела, что без слов сказала, к кому сватать пойдут.

Когда пришли было староверы Нехотины сватать Аксюту за своего Егора, мать заговорила о том, что невеста-де еще молода, да сама она все хворает, нельзя до осени дочь отдавать — кто отцу поможет в покос и жнитво?.. «Нехотины побогаче средних, но разве с Мурашевыми сравнять?» — думала она.

— Осенью — что бог пошлет, а пока не отдам. Торопиться нечего, не перестарок, — отказала наотрез сватам Прасковья.

Федор не возражал: давно уже понял, кого выбрала Аксюта, и от души одобрял этот выбор.

После долгих размышлений и тайного совета с товарищами и Аксютой Федор объявил, что поедет на недельку в город.

— Чегой-то? — спросила Прасковья.

— До покоса дома делать нечего, поедем с Родионом. Может, подработаем какую копейку да поговорим, нельзя ли лобогрейку в рассрочку купить, не нынче, так к будущему году. По пути можно возок зерна отвезти продать, вдруг деньги потребуются, — словоохотливо объяснил он.

Через два дня Федор выехал с полным возом со двора, и никто не видел, как за селом переложили мешки на телегу Родиона. Карпов, объехав село, подался в Ереминские сопки, а Родион направился в город. Встретиться они должны были здесь же через неделю.

— …Вот, Подор, смотри! Хорошо взошла пшеница? Здесь мы посеяли ту, что вы мне дали, — пояснил Мамед, ведя Карпова по засеянным полоскам.

Всходы были хорошие. Плохо, что мелко вспахана целина сохой, но зато земля впервые приняла в свое лоно крупное, чистое зерно.

За Федором и Мамедом шли остальные владельцы посева. Сеяли они все вместе, но Мамеда считали за старшего. Он два года работал у русского купца, научился пахать, боронить, сеять, ему дал все Федор. Когда пшеница вырастет, тогда разделят всем поровну — так сказал Мамед. У всех на зиму будет свой хлеб. Тяжело было им жить прошлую зиму, ой, тяжело! За каждую чашку пшеницы надо было много работать. Бай хоть и родич, а дорого берет…

Вечером собрались возле юрты Мамеда. Кочевать не пошли, а летом жить в полутемных землянках никто не хотел, все поставили юрты. Отец Мамеда, старый Джаксыбай, хотел в честь гостя зарезать барана, но Федор уговорил его не делать этого.

Кобыл на пять семейств осталось две, но хозяйки все же приготовили кумыс. Прямо в бурдюке принесли его к юрте, где сидели старшие и гость.