Спрыгнув с саней — больно мороз кусает, — Топорков размашисто зашагал по дороге, думая о том, как начнет работу на месте.

В Акмолинске пока связываться не с кем. Город купцов, мещан и станичников. Надо сразу же искать попутчиков в Родионовку. Интересно, каков этот Федор, которому он должен передать прокламацию, достаточно ли смел, не испугается ли? Нужно рассказать ему обо всем, что творится в России. Исхак поможет переселенцу связаться с киргизскими бедняками.

…Через пять дней шахтеры добрались до Родионовки.

— Тетка, скажи, где тут живет Федор Карпов? — спросил Топорков, выбравшись из центра села на окраинную улицу.

У своего подводчика он не хотел спрашивать. Не понравился ему этот толстопузый хитрый мужик, всю дорогу пытавшийся выспросить, кто они да куда и зачем едут…

— А вон белая хата, третья отсюда, — ответила молодая бабенка и, когда они пошли, остановилась и посмотрела им вслед.

«Кто ж таки? Кажись, чужие…»

Войдя через калитку во двор, Иван и Исхак увидели высокого мужика, чистившего навоз. По описанию Антоныча Топорков сразу узнал Федора.

— Бог помочь! — сказал он.

— Спасибо! — ответил Федор, внимательно всматриваясь в нежданных посетителей.

— Степаныча не забыл? — спросил Топорков.

Федор, уронив из рук вилы, кинулся к гостям, потом, вспомнив, ответил: «Как же, помню», — и, радостно поздоровавшись, повел их в дом.

В большой кухне Карповых стоял стан, за которым сидела Аксюта. Прасковья пряла шерсть, а Маша вязала чулок. Путники, поздоровавшись, сняли зипуны. Прасковья вопросительно взглянула на мужа.

— Заезжие, из города, у нас постоят, пока подводу найдут дальше ехать, — ответил Федор на немой вопрос жены и приказал: — Самовар ставьте, люди, поди, замерзли с дороги.

Аксюта кинулась в чулан. Загремело ведро, и вскоре зашумел самовар. Прасковья с недовольным видом продолжала прясть.

«Свои басурманы надоели, а тут еще этих нелегкая принесла, — думала она. — Один киргиз, и другой не краше: зашел в избу — лба не перекрестил».

Топорков подошел к печи и стал греть руки об ее теплый бок. Среднего роста, с худощавым, подвижным лицом, он казался моложе своих тридцати лет. Федору не терпелось расспросить его, но надо было ждать, пока уйдет жена. Хорошо, что суббота, скоро к вечерне зазвонят.

Исхак сел на переднюю лавку недалеко от стана и глядел на Аксюту, не скрывая своего восхищения. Таких ему не приходилось еще видеть.

Пока самовар вскипел, послышались глухие удары о металл. Два года назад родионовцы выстроили деревянную моленную. Не имея права повесить колокол, они на столбе перед моленной прикрепили квадратную железную плиту — по ней стучал медным стержнем дед Памфил, созывая верующих к богослужению.

Прасковья встала и взглянула на дочерей. Маша, отложив вязанье на окно, быстро утащила пряжу в другую комнату. Аксюта, стукнув последний раз бердами, вылезла из-за кросен.

— Собирайтесь в моленную, — подходя к сундуку, приказала Прасковья дочерям.

— Иди с Машей! Аксюта нас чаем напоит, — непривычно строго сказал Федор жене, и она, сердито глянув на него, не посмела возражать.

Когда хозяйка с младшей дочерью ушли к вечерне и гости с хозяином сели за стол, Федор предложил:

— Ну, теперь говорите обо всем и давайте, коль что привезли. Дочка у меня умница, при ней можно.

Не стало село Родионовка «однаковерующим», как мечтали старые родионовцы, уезжая из Приволжья, но все же большинство жителей его старообрядцы. С первыми ударами деда Памфила со всех концов села потянулись к моленной цепочки людей. Возле порога моленной все чинно останавливались. Мужчины, сняв шапки и перекрестившись истово большим крестом, проходили вперед, к алтарю, некоторые становились на клиросах, за ними выстраивались рядами замужние женщины, а девушки сбивались кучей у порога и частенько выбегали на улицу.

Торжественно, не спеша служит отец Гурьян. Басы мужиков тянут однообразные напевы, все в один голос. Петр Андреевич Мурашев благолепно читает священное писание, заменяя дьякона. Это не мешает ему внимательно рассматривать молящихся. Вон стоят три его сына, Никита Дубняк, Кондрат Юрченко, Коробченко Павло…

«А Федора Карпова опять нет», — думает он, с благочестивым видом проходя перед рядами молящихся и взмахивая кадилом. Синие струйки душистого ладана текут на толпу в такт с его мыслями, то быстрей, то медленней.

«Уж не к нему ль привез городских гостей Аким? Узнать бы, кто такие, — размышлял старый начетчик. — Но как это сделать?..»

Проходя мимо Акима, он быстро шепнул ему:

— Скажи Наталье, пусть Прасковью Карпову зазовет к нам с вечерни.

Аким, выждав немного, перекрестился и начал пробираться к двери; молящиеся оглядывались, но не осуждали: что ж, со всяким случиться может!

Проходя между женщинами, он незаметно дернул за рукав жену и глазами указал ей на выход. Она вскоре вышла вслед за ним.

— Стань возле Прасковьи Карповой и уведи ее после службы к нам с девчонкой, да поласковее. Намекни, что, может, еще породниться придется, — приказал Аким жене и вернулся на свое место.

Наталья от порога углядела Карповых и прошла прямо к ним.

— Уж как нынче служба долго шла — прямо стоять устала, — говорила Наталья, выходя из дверей. — Петровнушка, зайдем к нам, отдохните с Машенькой, вам ведь далеко до дома.

— Да что ты, Натальюшка! Беспокоить-то вас… — отнекивалась Прасковья, польщенная приглашением.

— И что ты, Прасковья Петровна! У нас все рады будут. Может, еще роднёй станем, — засмеялась Наталья. — И где ж это мамаша? Поди-ка, с Варварой вперед ушли. Пойдем, пойдем! Машенька еще не невеста, жениха нашего не застыдится…

Мужики Мурашевы пришли домой, когда женщины вместе с гостями сидели за столом.

— Здравствуй, Прасковья Петровна! Спаси Христос, что нашим домом не брезгуешь, — сказал Петр Андреевич приветливо, здороваясь с гостьей. — Уж как хорошо было бы, чтоб и Федор Палыч зашел! Совсем забыл он нашу дружбу, а надо бы старое вспомнить, — и Мурашев с улыбкой посмотрел на младшего сына.

Павел расцвел. «Видно, правда, отец хочет помириться с Карповыми», — радостно подумал он.

Прасковья слушала, довольная и смущенная. «Знать, правдивы слухи, что Мурашевы Аксюту хотят сватать», — размышляла она.

— Да Палыч сегодня не был в моленной, — ответила она, будто это единственная причина того, что муж не сидит за столом у Мурашевых. «Надо упрямцев к миру вести!»

— Чтой-то он? Аль дел больно много? — благодушно спросил хозяин, усевшись за стол.

— Приезжие у нас ночуют, он и остался, а Аксюта задержалась с самоваром.

— Ишь ты! Знакомые, что ль, какие? Может, те, у которых вы зиму в Петропавловске жили? — потягивая чай из блюдечка, не спеша вел беседу глава семьи Мурашевых.

Остальные почтительно молчали. Аким незаметно наблюдал за отцом. При последнем вопросе он все понял. Павел вдруг почувствовал неприятное беспокойство.

— Нет, Петр Андреевич, этих я никогда и не видывала. Один-то кыргыз какой-то, — простодушно отвечала Прасковья.

Мурашев молча пил чай, соображая, что же это за приезжие. Может, послали те с чем? Но тогда Федор Аксютку отправил бы в моленную. Не станут же они при девке секретные речи вести…

Разговором завладела бойкая Наталья. Она похвалила Машеньку, угощая ее вареньем, справилась, что ткет Аксюта, и смеясь добавила:

— Невеста приданое готовит. Такая красуля не засидится в девках. Не одно, чать, сердечко сушит. — И, улыбнувшись, поглядела на младшего деверя.

Павел вспыхнул и наклонился над стаканом. Наталья подмигнула гостье.

Чаевничали долго. Хозяин был приветлив, Наталья веселая, разговорчивая. Марфа Ниловна, как всегда, больше молчала. Новых порядков в доме она не могла понять и чувствовала себя поглупевшей, несчастной и лишней. Вот хотя бы сейчас. Муж говорил, что Аксюте не место в их доме, а Наталья такой разговор ведет, будто сватов собираются посылать, и старик не обрывает, ласковый…