«Неужто ни у кого нет? — размышляла Аксюта. — Быть того не может. Город большой, щеголих много».

Однажды соседка ей сообщила, что купчиха Кубрина ищет вышивальщицу. Одевшись почище, Аксюта сейчас же побежала к Кубриным с образцами своей работы.

Хозяйка велела позвать в гостиную — там сидели несколько дам.

— Ах, это вы! Напрасно беспокоились! — сказала она, увидев входящую Аксюту. Кубрина была из «благородных» и щеголяла вежливым обращением.

— А мне говорили, что вам нужна вышивальщица, — растерянно произнесла Аксюта.

— Да, нужна, но не вы! — отрезала мадам.

И тогда Аксюта возмутилась. В чем дело? В чем ее вина? Многие из сидевших купчих в прошлом году были ее заказчицами, восторгались работой, а теперь молча и ехидно улыбаются. Устремив гневный взгляд прямо в лицо хозяйки, она спросила:

— Может, вы мне скажете, почему моя работа стала не нужна? Плохо ли вышиваю или нитки ворую?

— Видали? — повернувшись к гостям, бросила Кубрина. — Как она разговаривает и сверкает глазами! Теперь понимаете, что говорят правду…

— Какую правду? — запальчиво перебила ее Аксюта. — Мне кусок хлеба надо заработать, двоих детей да старуху-мать кормлю…

— У ней, может, еще трое без мужа народятся, а мы с вами за то отвечать будем, — с издевательской усмешкой продолжала Кубрина, обращаясь не к Аксюте, а к гостьям.

От обиды у Аксюты потемнело в глазах. «И здесь грязнят…» Сделав шаг вперед и не сдерживая льющихся слез, не помня себя от гнева, она говорила, уже обращаясь ко всем:

— Вы бывали у меня? Видели ли хоть какого-нибудь мужчину близко? Дети мои от законного мужа, да вот отца-то их съел старый кровопийца Мурашев неизвестно за что… И сам зато подох прошлый год, проклятый. Спросите мать моего мужа, свекровь мою, забываю ли я ее сына хоть на минуту…

Опомнившись, Аксюта внезапно смолкла. Перед кем говорит, у кого ищет справедливости?

— Может быть, и так, милая! — презрительно процедила хозяйка. — А отец-то твой кто? Сам признался. Вся семейка у вас ой-ой-ой! Честным людям от таких надо подальше держаться.

Взглянув с ненавистью на Кубрину и ее гостей, Аксюта выскочила из комнаты. Теперь все понятно. И здесь кто-то занялся ею. Но кто?

Валя с подругами перестала забегать, когда почувствовала, что Дмитрий больше думает об Аксюте, чем о ней. Бедная девочка ревновала. Аксюта и сама поняла, что не только по-товарищески относится к ней Дмитрий. Она запретила ему заходить, «в целях конспирации», и Антоныч ее поддержал. Но Валя все же не простила Аксюте первого девичьего горя.

Приток богатых заказчиц начал уменьшаться еще месяцев пять тому назад. «Что ж тогда произошло?» — задала себе вопрос Аксюта и вдруг вспомнила.

Как-то вечером к ним постучали. Думая, что это Антоныч, Аксюта спокойно пошла открывать, но это был Павел Мурашев.

— Вы, Павел Петрович? — удивленно спросила она. — Что это вы так поздно и пешком?

— Да был тут неподалеку, Аксинья Федоровна, и решил зайти, вас весточкой обрадовать, — сказал Павел, идя вслед за хозяйкой в дом.

У Аксюты забилось сердце. Неужели от них?

— В Омске они оба, — наклоняясь к ней и дыша винным перегаром, прошептал Павел. — Им там неплохо, только о доме скучают, письмеца ждут, случайно узнал. Пиши, я сумею отослать…

Если бы не его жадный взгляд и не запах перегара, может быть, Аксюта написала бы.

— Я подумаю, Павел Петрович, потом напишу, а теперь идите. Поздно уж, а мы люди семейные, лучше вечером не заходите. За заботу спасибо! — ответила она Мурашеву.

На другой день с утра побежала к Антонычу и сообщила о позднем посещении.

— Писать не следует, Аксюта! В другие руки может попасть. Павел лютый враг для нас, его берегись! Без расчета он шагу не сделает. И тестя и старшего брата к ногтю гнет, — сказал слесарь, с тревогой взглянув на нее.

Перед вечером Павел подъехал на коляске. Аксюта, поджидавшая его, метнулась на улицу, даже не дав Мурашеву сойти.

— Спасибо, Павел Петрович, за заботу. А только раз по закону писать нельзя, так лучше не буду.

— Что ж, тебе виднее, Аксинья Федоровна! — благодушно промолвил Павел и заботливо осведомился: — Как живешь с детишками? Может, помочь надо? Я ведь старое не забыл…

Аксюта отступила от коляски.

— На добром слове спасибо, а в помощи я не нуждаюсь. Руки, ноги здоровы, голова на плечах, — ответила с вызовом и, поклонившись, пошла в хату, не приглашая гостя.

Вспоминая все по порядку, Аксюта поняла, что после этого разговора и начали уменьшаться заказы. «Значит, его усилиями травят, чтобы за помощью пришла: на все, мол, согласна, Павел Петрович, только корми!» — думала, негодуя, Аксюта.

«Да ведь и в Родионовке невозможно стало жить, как он побывал», — вдруг вспомнилось ей. Возмущение и страх охватили Аксюту. Вот он, настоящий враг.

Не заходя домой, она прямо прошла в соседнюю мастерскую. Там, кроме хозяина, никого не было. Взглянув на молодую женщину, слесарь запер дверь мастерской и провел ее в комнату.

— Ну, рассказывай, Аксюта, какая беда стряслась, — предложил он, садясь напротив.

Антоныч слушал не перебивая взволнованный рассказ молодой женщины, а когда Аксюта смолкла, встал и несколько раз прошелся по комнате.

— Не мытьем, так катаньем хочет своего добиться. Потому тогда свидание устроил и их так быстро отправили дальше. Дмитрий все правильно понял, — произнес он, остановившись перед Аксютой. — Только не выйдет у него, детей Кирюши мы без помощи не оставим. Помогут и мужики хлебом. А ты больше к этим барыням не ходи. Весной найдется другая работа…

— У меня еще немного денег есть. Ваши деньги с Дмитрием на другое нужны, — перебила его Аксюта. — Стирать буду, убирать. Кабы Виктор что новое привез… О том душа изболелась…

— Подождем! Пока не горюй. Придет пора, отольются волку овечьи слезы, говорит народ. А мы не овцы, не ждем, а сами подготовляем эту пору, Аксюта! Оторваны мы сейчас, не знаем, что делается в России, но быть того не может, чтоб большевики сдались, — задумчиво говорил Антоныч, и Аксюта, слушая его, постепенно успокоилась.

Когда она вернулась, Евдоха, прявшая на веретешке, спросила:

— Работы, знать, нема?

— Нет, мамынька! Всем все перевышивала. Отдохну немного, ребятам и нам чулки повяжу, потом за другую работу примусь, — весело ответила Аксюта, поймала сынишку и начала подкидывать его под потолок.

Мальчонка радостно вскрикивал.

— А меня? Меня? — дергала за материну юбку кареглазая, кудрявая Танюшка.

— И тебя, моя цыганушечка, покидаю, — пообещала, смеясь, мать.

Пустив сынка — он сразу направился к бабушке, — Аксюта подхватила дочку, но кинуть не смогла.

— Тяжелая ты, Танюшка! Большая стала.

— Не сглазь смотри! — добродушно проворчала Евдоха. — Обедать пора, а то уж куски таскать начали…

Аксюта, не слушая, шептала что-то на ушко дочке, целуя крутые каштановые завитки. Совсем как у отца, только светлее.

Евдоха посмотрела ласковым взглядом на сноху и внучку и, покачав седой головой, начала накрывать на стол. Скоро маленькая семья, сидя за столом, дружно хлебала борщ, забеленный сметаной.

…Невольный отдых Аксюты продолжался недели две. Однажды, когда Аксюта сидела хмурая, думая, что же дальше делать, — деньги кончились, как ни берегли каждую копейку — к их дому подъехала нарядная кошевка, запряженная парой вороных.

«Неужто опять он? Ну, уж выскажу я ему все напрямик», — подумала она. Но в дверь вошла полная пожилая женщина в богатой шубе.

— Помогите вылезть, закутали, будто на север поехала, — промолвила добродушно вошедшая.

Раздев гостью, Аксюта узнала ее: она сидела тогда молча у Кубриной. Может, с добром приехала.

— Проходите в нашу горенку, — пригласила Аксюта.

— Постой, тут посижу, погляжу. У вас в кухне-то как в горнице чисто, — говорила гостья, усевшись на сундук и осматривая все вокруг умными светлыми глазами.

— Это твои ребятки, а бабушка, видно, свекровь? — спросила она.