Крайсик недовольно хмыкнул, но все же отошел от Данлепа. Он показал другим жильцам, что проживает в их доме, и этого пока достаточно. По лицам соседей он понял, те сами ничего не понимают. Вот когда они узнают, что он живет здесь, не уплатив за квартиру, и заявят протест владельцу, а тот выкинет его на улицу вместе с другими неплательщиками. И настанет великий день для всех бездомных. День, когда средства массовой информации зафиксируют выселение жильцов из квартир, которые владелец придерживал и не сдавал внаем.

Данлеп подошел к Мудроу, в немом вопросе подняв брови.

— Забудь пока, — спокойно сказал Мудроу. — Попозже разберемся и с Энтоном Крайсиком. Что касается этого кретина, — он кивнул головой в сторону Руиза, — позвони в сто пятнадцатый участок. Пусть пришлют сюда патрульную машину. Сдай его тому, кто приедет. Пускай они также снимут показания с Андрэ и Майка и используют их для того, чтобы составить протокол. Мы можем выступить в качестве свидетелей. Только давай не будем связываться с Центральным полицейским управлением. Пусть они сидят сиднем, а нас ждет много работы. День сегодня, кажется, не из самых удачных.

Мудроу и Данлеп кратко объяснили двум приехавшим полицейским ситуацию и получили наконец возможность отправиться в квартиру Сильвии Кауфман, куда, собственно, и шли с самого начала, но были остановлены происшедшими ранее событиями. Мудроу не вел официального расследования и не был другом умершей женщины, но злился на себя за то, что оказался одураченным, и на тех, кто был повинен в гибели невинного человека. Это чувство было слишком сильным, чтобы Мудроу мог позволить себе отсидеться в стороне.

У входа в квартиру кто-то поставил небольшой столик и на нем — кофейник с кофе. Невысокий человек средних лет сидел рядом.

— Здравствуйте, — сказал он приветливо, — меня зовут Херб Белчер. Сильвия Кауфман была моей тещей. А вы, наверное, Стенли Мудроу — друг Бетти.

Он протянул руку. Мудроу крепко ее пожал, а затем представил зятю Сильвии Данлепа.

— Бетти там. Вы хотите зайти?

— Да, — ответил Мудроу, — ненадолго.

Первое, что он увидел, войдя внутрь, была толстая свеча внутри стеклянного цилиндра. Это ему напомнило русскую православную церковь, которую он посещал еще мальчиком. И запах походил на тот, который шел от кадила, раскачиваемого священником. Он вспомнил, что последний раз был в церкви на похоронах Риты, и подумал: «Ведь я же не должен чувствовать то же самое, так как мало знал Сильвию Кауфман». Но тут же ему в голову пришла другая мысль: «Этого не должно было случиться. Никогда».

Мерилин Белчер оказалась представительной женщиной. Она сидела на низком стульчике, Бетти стояла рядом с ней на коленях, и обе плакали. На Мерилин были темные колготки, темно-серое платье, ниже левого плеча приколота черная ленточка, на лице никакой косметики. Ее волосы, в которых пробивалась седина, тщательно подстриженные и уложенные в салоне Санта-Барбары, теперь были просто небрежно приглажены.

Бетти рассказала Мудроу, что Мерилин так сильно горюет из-за внезапности кончины матери, а также потому, что много лет жила от нее вдалеке и не использовала возможности, которые имела, чтобы облегчить жизнь Сильвии. Отчаяние женщины было столь горьким, что Мудроу замер у порога, словно остановленный неким силовым полем, как в голливудских научно-фантастических фильмах.

Сержант Данлеп по роду своей деятельности посетил в своей жизни не менее сотни похорон. Вот и теперь он пришел прямо к женщинам и хорошо поставленным голосом выразил им свои соболезнования.

Если бы Бетти не взяла Мудроу за руку, он бы, наверное, ушел. Но теперь Стенли только отвернулся и начал рассматривать печенье и фрукты, разложенные на кофейном столике, белые простыни, закрывающие зеркала. Вскоре все его внимание сконцентрировалось на резком, всепоглощающем запахе дыма. Этот запах был в квартире везде. Он выедал глаза, жег ноздри. И напомнил Мудроу о том, что ему предстояло.

— Ты здесь долго не задерживайся, — сказала Бетти, не подозревая, что ничего более милосердного она не могла придумать. — Мне с Мерилин надо поговорить.

Запах дыма, который преобладал в квартире, в подвальном этаже чувствовался еще сильнее. Мудроу и Данлеп ощутили его, как только открылась дверь лифта. Они одновременно отпрянули от нее, будто увидев в узком коридоре крысу.

— Боже мой! Ты чувствуешь?

Мудроу не ответил. Он принюхивался к гари, так же как и инспектор пожарной охраны. Инспектор был в форме. Он стоял в большом помещении, которое обнаружилось за несколькими перегороженными комнатушками, служившими для хранения различной хозяйственной утвари.

— Сэм Спиннер? — спросил Порки. — Меня зовут Пол Данлеп, сто пятнадцатый полицейский участок, а это — Стенли Мудроу.

Сэм Спиннер подозревал, что двое полицейских (он знал, Данлеп был сержантом, и, разумеется, предположил, будто Мудроу его напарник) пришли, чтобы выдвинуть объективную версию расследования. Его расследования. Он был невысоким и толстым человеком с тяжелым лицом, на котором особенно выделялись голубые глаза, воспаленные от аллергии. Аллергия была проклятием всей его карьеры. Особенно сильно он реагировал на дым.

— В чем дело? — коротко спросил Спиннер. Информация от полицейских являлась непременным условием его работы, но Спиннеру это не нравилось. В его обязанности не входило делать работу этих двух полицейских приятной.

— Я разговаривал вчера с вами по телефону, — как всегда, отчетливо произнес Данлеп, — поэтому вы знаете, о чем речь.

— А, вы тот самый Шерлок Холмс, который говорит о поджоге до осмотра места преступления. Вы, наверное, телепат?

Данлеп быстро взглянул на Мудроу, как бы желая сказать, что, скорее всего, с Сэмом Спиннером им придется не так-то просто. Мудроу, ни минуты не сомневавшийся в доказательствах преднамеренного поджога, которые их здесь ожидают, казалось, не разделял подобного мнения.

— Насколько я понимаю, вы закончили ваше расследование? — спросил Данлеп.

— Да, но нужны лабораторные исследования, — заявил Спиннер.

— Ну, так что вы обо всем этом думаете? — Мудроу расплылся в улыбке, внезапно вступив в разговор. — Ведь наверняка вы уже пришли к каким-нибудь выводам.

— Естественно. Здесь не было поджога. — Спиннер повернулся к Мудроу, который показался ему более симпатичным собеседником. — Я считаю, вы, полицейские, пилите не то дерево.

— Я же тебе говорил, — сказал Мудроу, повернувшись к Данлепу, — я же говорил, это не поджог. Здесь просто не может быть никакого поджога. Так что придется заплатить тебе за мой ленч. Не забудь о нашем пари. — Продолжая ухмыляться, он обратился к Спиннеру: — Такой уж мне достался напарник. На каждом шагу ему чудятся преступления.

Спиннер рассмеялся. Ему не нравились полицейские оба. Он был уверен, что, как правило, детективы просто терпеть не могут инспекторов пожарной охраны, смотрят на них с презрением.

— Он должен тебе купить целых два ленча! Я здесь в подвале осмотрел каждый дюйм, ничего, кроме случайного пожара, и предположить нельзя.

— Но откуда вы знаете? Почему вы так уверены? — воскликнул Данлеп. — Почему, черт возьми?

Спиннер расправил плечи. Если они хотят прослушать лекцию о том, как расследуют пожары, то он доставит им это удовольствие.

— Во-первых, нигде нет признаков зажигательных веществ, ни бензина, ни керосина, ни каких-либо других, вообще ничего такого. Естественно, я соскреб кое-что со стен и пропущу эти пробы через хромотограф, но гарантирую — ничего нового это не даст. Во-вторых, матрас. Именно отсюда начался пожар. Он провалялся здесь много лет, если вы его поднимете и посмотрите на цемент под ним, сами в этом убедитесь. В-третьих, здесь жили бездомные. Кругом мусор, отбросы, а там, за титаном, просто устроили сортир.

— Ну, и как же так получилось, что ничего не сгорело? — Данлеп продолжал задавать свои вопросы ровным голосом, однако с явной злостью уставившись на оппонента. Тот видел — тупой фараон огорчен проигранным спором.