Но одноцветный дым или нет, он тем не менее был красив. Да, красив, и не так уж и страшен. Сильвия прислушалась, не доносится ли вой пожарных машин — этих звуков спасения, но подумала, что теперь это не имеет большого значения. Потребуется слишком много времени, чтобы найти ее, потому что скорее всего они начнут с подвала. Пожарные спустятся в подвал, потушат огонь и лишь потом станут искать старушек, попавших в капкан на собственных квартирах: Через несколько минут к Сильвии вернулось ее сновидение. Мерилин аккомпанировала плохо, но ее неуклюжие попытки подобрать мелодию остались незамеченными, так как все трое не могли вспомнить слов песни и все время смеялись. Наблюдая за девочками, которые сидели рядом на стульчиках перед пианино, Сильвия думала: «Почему это не может продолжаться вечно?»

Мерилин с энтузиазмом доигрывала последние аккорды, когда раздался звонок в дверь и напомнил удар гонга, разносясь эхом по всему дому.

— Я открою, — сказала Сильвия. — Это ко мне.

Она не спросила себя, откуда такая уверенность. У Мерилин было очень много друзей, и они часто заходили к ним в дом. Но каким-то образом она точно знала, что это пришли к ней.

— А сейчас что ты хочешь спеть? — спросила Мерилин у Бетти.

— «Переменчивый ветерок», — ответила кузина не колеблясь. Она нашла лист с нотами и развернула его на подставке пианино. — Вот эта песня.

— Ну ладно, тогда ты будешь свистеть вместо поезда, — скомандовала Мерилин, подбирая первые аккорды.

Все еще улыбаясь, Сильвия вдруг оказалась около открытой двери. Она удивилась, увидев своего мужа. Он редко появлялся дома раньше шести часов.

— Бенни, — воскликнула она радостно, — ты уже дома? Ведь всего лишь полпятого.

— Я пришел за тобой, — ответил он.

— Я никуда не хочу идти, — ответила Сильвия. — Мы с девочками славно проводим время. Так весело нам не было уже давно.

— Не беспокойся за них. — Муж протянул руку и сжал ее ладонь знакомым жестом, который Сильвия наяву уже, наверное, не вспомнила бы. — С детьми все будет хорошо. А ты иди за мной, Сильвия. Мне надо тебе кое-что показать.

Третье апреля 

— Ты понимаешь, я больше никогда не смогу ходить на похороны. — Мудроу стоял возле окна. Он смотрел на улицу, повернувшись спиной к кухонному столу, за которым Джим Тиллей вертел в руках кофейную чашку. — Когда четыре года назад умерла Рита, я просидел подле нее двое суток, не смыкая глаз. Это было самое ужасное из всего, что со мной когда-либо случалось. Не сама смерть, Джим. Просто сидеть все эти часы возле ее тела, прямотам — в комнате. Это было сущим кошмаром. Я весь горел. Мне казалось, если я останусь там еще на минуту, то взорвусь изнутри, но все равно — сидел. Это было ужасно. После тех двух дней я уже больше не могу присутствовать на похоронах.

Тиллей, который никогда не видел своего друга в таком состоянии, попытался что-то сказать в ответ, но сразу же понял: отвечать не нужно. Мудроу нуждался в слушателях, а не советчиках.

— Меня сводит с ума то, что я сам послал все это в тартарары, — сказал Мудроу.

— Подожди минуточку, — прервал его Тиллей, — но ведь там был пожар.

— Там был поджог, — ответил Мудроу. — Имя женщины, которая погибла, — Сильвия Кауфман. Сейчас ее хоронят.

— Откуда ты знаешь про поджог? Ты что, нашел факел или газовый баллон? — Тиллей, как и все полицейские, предпочитал иметь дело в конкретными деталями расследования. Это всегда проще — глядя на труп изнасилованной и убитой женщины, думать о следах спермы и генетическом коде, а также о проникающих и непроникающих ранениях, вместо того чтобы размышлять про Богом данную и людьми отнятую жизнь.

— Это поджог, Джимми, поверь мне на слово. Там был только дым и никакого огня. Это предупреждение, выполненное профессионалом. Никаких газовых емкостей, никаких зажигательных смесей, ничего, что приводит к убыткам, Джимми. Тот, кто сделал этот пожар, не хотел наносить владельцу материальный ущерб.

— А что думает инспектор пожарной охраны?

— Я с ним еще не разговаривал. — Мудроу налил себе чашку кофе, пятую за этот день, и сел напротив Тиллея. — Видишь ли, у меня нет суверенности, что это получится. Может быть, он откажется разговаривать с бывшим полицейским. Уж наверняка не станет выслушивать мои аргументы, если посчитает возникновение пожара случайностью.

— Я тебе помогу, — сказал Тиллей, — пойду с тобой.

Мудроу с благодарностью посмотрел на друга.

— Спасибо, Джимми. Но я решил попытаться привлечь к этому делу кое-кого со сто пятнадцатого участка. Может быть, удастся открыть официальное полицейское расследование.

Тиллей почувствовал облегчение, когда Мудроу отказался от его помощи, и сам удивился: надо бы обдумать, почему это так, сказал он себе.

— Надеюсь, ты не имеешь в виду офицера по профилактике преступлений? Как так его зовут?

— Данлеп. Пол Данлеп. Но я слышал, полицейские в участке зовут его Порки.

— Может, найти настоящего полицейского?

— Где? — махнул рукой Мудроу. — Сойдет и Данлеп, если позволит мне заняться всем самому. Его работа состоит в том, чтобы произносить речи, да и тех не так много. Обычно он не занят целый день, и это тоже большой плюс. Утром я с ним разговаривал по телефону, и мне показалось, он горит желанием начать расследование.

— Он что, заедет сегодня днем?

— Они все будут здесь немного позже. Сейчас уехали на похороны. Оказывается, Сильвия — еврейка и по законам ее религии должна быть похоронена в течение сорока восьми часов. Потом вся семья не будет выходить из квартиры, соблюдая траур. Наверное, соблюдение траурного обряда после похорон приносит какое-то облегчение. Вчера Мерилин, дочь Сильвии, прилетела из Лос-Анджелеса. Я думаю заглянуть туда завтра. Это уже не будет для меня столь ужасно.

И снова Джим Тиллей предпочел промолчать. Он встал, подошел к холодильнику и отрезал себе кусочек пирога.

Мудроу не мог остановиться.

— Я должен был знать, что там происходит. Вот идиотизм! Мне все это даже казалось немного смешным. Целый дом паникует из-за того, что мы видим каждый день в восточной части города. Нашел двух продавцов наркотиков, двух проституток и считал себя молодцом, считал, что спас «Джексон Армз». — Мудроу замолчал, вытянул вперед правую руку и сжал пальцы в кулак.

— Ты и сейчас не знаешь, что там происходит, — решился возразить Тиллей.

— Проститутки и продавцы наркотиков — это всего лишь игра на публику. Для них в работе там не было никакого смысла. Я должен был это понять. — Мудроу помолчал и посмотрел на Тиллея, уставившегося в свой кофе. — Джим, эту мразь — я имею в виду продавцов наркотиков — я застал тогда в квартире. И даже не спросил, откуда они взялись. Не спросил, кто их прислал. Этот китайчонок был так испуган, что продал бы родную мать, чтобы только не попасть в тюрягу, а я ничем не интересовался.

Тиллей подумал, что надо бы ответить помягче, но все же решил лучше сказать правду.

— Ты должен был спросить, — признал он. — Безусловно, ты должен был спросить.

Мудроу опять подошел к окну. Он высматривал Бегти. Внезапно Стенли подумал о том, какой великолепный весенний день за окном. Первый по-настоящему теплый день в этом году, и жители сразу выползли из своих квартир на улицы. Отовсюду доносились звуки радиоприемников и визг детей. Уличные продавцы наркотиков, которые работали в любую погоду, сбросили теплые куртки.

— Похоже, бездомным больше не надо волноваться, что они замерзнут. По крайней мере, в этом году, — заметил Мудроу.

— Что? — переспросил Тиллей.

— Теплеет, — ответил Мудроу. — В парке больше не будет замерзших людей.

Но Тиллей вернул его к прежней теме.

— Ты и вправду не взял дело в свои руки. Может быть, Сильвия провела бы сигнализацию в свою спальню, если бы ты хоть предположил, что ее жизнь в опасности.

Казалось, Мудроу его не слышал. Он отвернулся от окна, прошелся по комнате и опять сел за стол.