— Он давно овдовел и не имеет детей. Все его дела находятся в ведении адвоката Уильяма Хольтца.

Мудроу попытался не проявить волнения. Может быть, их усилия и не напрасны.

— А мы могли хотя бы взглянуть на мистера Чемберза? — спросил он. — Мне нужно удостовериться, что он — именно тот самый человек, который нам нужен.

Луиза Элле нажала кнопку и попросила секретаря прислать медсестру Роулинз. Через несколько минут без стука вошла немолодая негритянка.

— Вы меня звали, Луиза? — спросила она.

— Я хочу, чтобы вы провели этих офицеров к палате Симона Чемберза. Пусть они на него посмотрят. Полиции требуется удостоверить его личность. Это займет несколько минут.

Им дали понять, что они должны быстро взглянуть на Чемберза и уйти, а медсестра Роулинз при этом отвечает за то, чтобы все прошло нормально. Собственно, у Мудроу не было против такого подхода никаких возражений. Ему действительно требовалось всего-навсего определить, что между домом престарелых и компанией «Болт Реалти» нет ничего общего, и Чемберз в этой игре — подставная фигура.

Медсестра с равнодушным видом провела их по цепочке коридоров к одноместной палате в южной части здания.

— Одну секунду, мисс Роулинз, — сказал Мудроу перед тем, как им войти. — Я могу задать вам пару вопросов?

— Про Адольфа? — Медсестра улыбнулась.

— Кто такой Адольф?

— Мы так называем Чемберза. Он был порядочным сукиным сыном, пока его не хватил удар.

— Вы называете этого человека Адольфом, потому что он был подлецом?

Роулинз опять улыбнулась.

— Мы называем его Адольфом потому, что он чертов нацист. У него татуировка на руке. Даже целых две. На правом плече свастика, а на левом — две молнии. Эта символика связана с политикой. В аварии он получил переломы обеих ног и стал абсолютно беспомощным. Однако все время говорит о том, что бы случилось с людьми, которые за ним ухаживают, если бы его партия пришла к власти. Этот человек просто сумасшедший! Когда у него случились инсульты, весь персонал возрадовался.

Тиллей нервно рассмеялся: его нервы, как и Мудроу, были напряжены.

— А у него бывают посетители? — спросил Тиллей.

— Только юрист. Я не знаю, как его зовут.

— А Чемберз может писать? Он способен подписать документ?

— Да что вы, конечно нет! — уверенно сказала Роулинз. — Он полностью парализован.

— Кажется, вы не очень-то ему сочувствуете? — заметил Мудроу.

— Пока Чемберз мог говорить, он называл нас презренными ничтожествами. Мы только и слышали: «А, вот идет презренное ничтожество. Оно думает, что способно работать». Когда такое слышишь постоянно в течение нескольких месяцев, приберегаешь свою жалость для людей, которым она и в самом деле необходима.

Двадцать пятое апреля 

Открыв глаза, Бетти Халука поняла, что идет очень сильный дождь. Несмотря на закрытые окна и задернутые гардины в квартире Стенли Мудроу, она это поняла, потому что ее приятель вошел в комнату промокший до нитки. Он был такой мокрый, что даже кончики пальцев стали морщинистыми, как у ребенка, которого слишком долго держали в ванне.

— Что с тобой случилось? — Она еще не до конца проснулась, но почувствовала: Мудроу сильно расстроен.

— Помнишь, какой великолепный летний день был вчера? С утра до вечера светило солнце. Разве можно предвидеть, что так похолодает всего лишь за шесть часов? Мы с Джимом решили забросить удочку и поймать на крючок Беббита. Обошли бары, потом клубы. Около четырех часов утра Джим сел в машину и поехал домой, к Розе, а я решил поискать бывшего заключенного по имени Монтроз, который обычно ошивается в известном мне клубе. Но его там не оказалось, а когда я вышел на улицу, полил настоящий ливень. А я ведь больше не могу бегать, Бетти. Пришлось идти домой пешком.

— Но хоть какие-то следы Беббита ты нашел?

— Нет, совсем ничего, — ответил Мудроу с невозмутимым видом. — Может, теперь он просто не бывает в этом районе. Сейчас восточная часть города — рай для поджигателей, с тех пор как городские власти объявили продажу пустующих зданий с аукциона. А бары, сама знаешь, как колонки скандальной хроники в газетах. Только в газетах пишут о звездах киноэкрана, а там обсуждают, кто где напакостил. Я не хочу сказать, что сегодня же найду Беббита, но, рано или поздно, если парень — профессионал, а это так и есть, он выплывет на поверхность.

— И ты что же, всю ночь только этим и занимался?

— Знаешь, такое дело делается медленно, — объяснил Мудроу. — Прошлая ночь была всего лишь началом. Вчера мы провели всю подготовительную работу: поговорили с барменами, завсегдатаями. А сегодня вечером поищем кое-каких стукачей, которые работали на меня, когда я еще был полицейским. Джим мне поможет. Мы их откопаем и немного прижмем.

— Ладно, ты бы лучше шел в душ, — сказала Бетти, направляясь на кухню. — Простудишься, если сейчас же не поменяешь одежду.

— Да, ты права. — Мудроу медленно встал со стула. — Пойду переоденусь, пока не приехала Леонора. — И он отправился в ванную комнату, оставляя за собой лужицы воды.

— А при чем здесь Леонора? — спросила Бетти.

— Кажется, мы можем прижать Хольтца.

Бетти налила в чашку кофе, добавила чуть-чуть молока, бескалорийного сахара из пакетика и понесла ее Мудроу. Он сидел в ванне в клубах пара, и на него лилась горячая вода.

— Господи! — воскликнул он. — Я даже не подозревал, как промерз и устал! Десять лет назад мог работать подряд сорок восемь часов и даже не думать об этом. А теперь всего лишь после одной бессонной ночи чувствую себя куском говядины в морозильнике.

— Почему бы тебе не рассказать мне обо всем, что произошло? — спросила Бетти.

Мудроу прислонился к стенке ванны. Воды становилось все больше, а от тепла его клонило ко сну.

— Ну предположим, под одним важным документом есть подпись некоего Симона Чемберза. Тем самым Симон Чемберз письменно клянется, будто вся информация о компании — «Болт Реалти» — чистая правда. Предположим, Симон Чемберз находится в доме престарелых в Бруклине. Пятнадцать месяцев назад у него был удар. Он не только не может подписать своего имени, но доктор говорит, его мозги абсолютно отключены. Я лично видел Чемберза, и, по-моему, врач совсем не шутит.

Бетти опустила крышку унитаза и присела на нее, потом спросила:

— Ты считаешь, Хольтц виновен в подделке официальных документов?

— Я вчера вечером заехал к Леоноре. Отдал ей пленку, на которой записан мой разговор с Розенкрантцем, и рассказал ей то, что сейчас тебе. Она считает, можно возбудить дело. В любом случае собирается поставить об этом в известность прокурора штата.

Бетти предложила Мудроу позавтракать. Этим утром она собиралась пойти на похороны Инэ Алмейды, побаивалась этого испытания и хотела провести хотя бы несколько минут наедине со своим другом перед тем, как он заснет. Бетти положила на сковородку масло и начала разбивать яйца в чашечку, несмотря на слабые протесты Мудроу.

— Стенли, — спросила она, когда яичница уже шипела на сковороде, — как ты думаешь, тебе действительно удастся найти людей, которые несут ответственность за все, что произошло?

Мудроу с удивлением взглянул на нее.

— Конечно, я найду их, а ты как думала? Послушай, Бетти, такого рода работа всегда полна разочарований. Надо быть к этому готовым, но ты не должен идти по следу с ощущением, что все бесполезно и ничего нельзя найти. Иначе можно сойти с ума.

— Не уходи от ответа на мой вопрос, — настаивала Бетти, и ее голос становился все более твердым. — Я хочу знать, поймаешь ли ты их?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

Мудроу был искренне удивлен, и Бетти, почувствовав это, поняла, что ей необходимо рассказать ему о своих переживаниях.

— С тех пор как все произошло, — начала она, — я только и думаю, что о подлецах, которые это запланировали. Мне бы хотелось оказаться на месте Пола Данлепа и застрелить этих трех братьев. Черт возьми, иногда даже хочется, чтобы они были живы, потому что тогда я знала бы, на ком сосредоточить свою ненависть. Да, Стенли, именно это я чувствую. Самую обычную ненависть. Как только закрываю глаза, передо мной отчетливо возникает эта сцена — словно в кино. И в уме постоянно прокручивается то, что случилось. Только Данлепа там нет. Я стою около микроавтобуса, я спускаю курок, и я их убиваю. И от этого мне становится легче.