— Ты боишься смерти? — спросила вдруг она. Ее голос звучал более мягко, чем обычно, но в нем проскальзывало любопытство.

— Да нет, — быстро ответил Мудроу. — Наверное, трудно быть уверенным в чем-либо подобном, но я, скорее всего, больше боюсь, когда умирают другие люди.

— А ты когда-нибудь попадал в такие ситуации, когда мог умереть? — настаивала она. — Например, когда надо было кого-нибудь арестовать, а человек оказывался вооруженным?

— Пожар — самое худшее, что может случиться. С этим я не особо-то могу совладать. Когда надо войти в горящий дом и попытаться предостеречь людей. Не знаешь, что может случиться, а у тебя никакой поддержки.

— Тебе бывало страшно во время пожаров?

— Конечно! Но, пожалуй, самый страшный случай в моей жизни, пострашнее пожара, произошел, когда мне пришлось драться на крыше с тем, кого официально называют эмоционально неуравновешенным человеком. Этот парень думал, что я дьявол, и поэтому называл меня Молохом и все время кричал: «Мы умрем вместе, Молох!»

Бетти обернулась и посмотрела в глаза своего друга.

— Ты думал, он столкнет тебя с крыши?

— Да. Он все время гонялся за мной, а я пытался увильнуть. Это случилось поздно ночью, и все происходило в тени более высокого здания, чем то, на крыше которого мы находились. И было очень темно. Тогда я еще служил в полиции, и на мне была зимняя форма: она сильно затрудняла мои движения.

— Ты думал…

— Я мог тогда думать только о том, как мне хочется пристрелить этого сукина сына. Но у придурка не было пистолета, и я не мог применить свое оружие. Что этот кретин хотел отправить меня на тот свет вроде бы не имело значения. Если бы я выстрелил в этого бешеного пса и потом заявил о самозащите, то мне необходимо было бы это доказывать на суде. Кроме того, меня вышвырнули бы из полиции независимо от решения суда.

— Ну и что ты сделал? — помолчав с минуту, спросила Бетти. Она повернулась к Мудроу, продолжая сидеть на кровати со скрещенными ногами. — Тебя, наверное, больше пугала мысль о том, что все это происходит на краю крыши?

— Ничего не сделал, — невинно ответил Мудроу. — У этого кретина внезапно начался приступ падучей. Он схватился за грудь, упал и начал биться, как рыба на песке. С ума сойти, правда? Потом выяснилось, он нашел три галлона скипидара в брошенном подвале и пил его почти неделю. Наверное, ему в голову ударило.

— Ты все это сочинил, Стенли? — Бетти за всю свою жизнь проанализировала сотни показаний полицейских и чуяла вранье, как собака чует лисицу. — Я же знаю, что все это выдумки!

— Да, — усмехнулся Мудроу, — на самом деле это произошло совсем не так. На самом деле я сразу пришиб сукина сына и подложил ему нож.

— Ты и сейчас врешь. — Бетти хотела дернуть его за ногу, но вместо этого у нее в руке оказалась простыня, которая прикрывала Мудроу. Какое-то время Бетти пристально смотрела на него, как всегда завороженная увиденным. На теле Стенли не было ни грамма лишнего жира, и Бетти казалось несправедливым, что кто-то достигает этой цели безо всяких хлопот. Бетти провела пальцем по бедру Стенли, а затем по кончикам пальцев ноги. — Мы займемся сегодня любовью? — спросила она наконец.

— Что-то я не особенно в настроении, — ответил Мудроу, — но, кажется, готов постараться.

Четвертое апреля 

Токеру Пуди было тяжело приспосабливаться к новой обстановке. Он давно не чувствовал себя настолько не на своем месте. Наверное, с тех пор как мать вытащила его в десятилетнем возрасте из густонаселенных трущоб Лондона и высадила в перенаселенных трущобах Четвертой авеню Южного Бруклина. Район был испаноговорящий, и ровесники в лучшем случае воспринимали неправильный вариант неправильного английского.

Токер быстро обнаружил, что его диалект Восточного Лондона понимают здесь не лучше венгерского языка. Местные ребятишки из школы номер двести сорок два инстинктивно начали относиться к нему как к недоделанному. Он немедленно превратился в мишень для нападок. Они собирались группами и вместе пытались делать ему всякие гадости. Но, как выяснилось, Токер Пуди — закаленный человек, о чем свидетельствовали даже рубцы на теле. И Пуди начал приживаться. В качестве шага к примирению он выучил пуэрториканский вариант испанского и заработал таким образом прозвище Токер, то есть Разговорчивый. Настоящее его имя было Персиваль — Персиваль Пуди.

После всех превратностей судьбы, пережитых в бурной юности, Токера Пуди беспокоили немногие вещи, и в конце концов он стал молчаливым молодым человеком с криминальными наклонностями. Даже когда эти свиньи в первый раз засадили его в подростковое отделение тюрьмы на Райкерс-Айленд, он терпеливо и с достоинством воспринял происходящее. Конечно, заключенные попытаются его трахнуть. Арестанты, особенно черные, попробуют добраться до его задницы, а также до его имущества. Они захотят прибрать к рукам все, что он имеет, даже кроссовки, потому что таковы законы на этом острове. Но он достаточно хорошо знал жизнь и быстро организовал собственную команду. Пускай выискивают задницу и богатство кого-нибудь другого. Через неделю он уже забил себе место среди тех, кто имел постоянный доступ к тюремным радостям.

До него никак сначала не доходило, что все эти испаноговорящие люди, которые жили рядом с ним, ходят на работу в костюмах. Он знал, что они были испаноговорящие, ведь они объяснялись друг с другом по-испански. Но они так не походили на тех белокожих пожилых людей, которые появлялись в коридоре их дома и глазели на него через затемненные очки с толстыми линзами.

Лучшего друга и учителя Токера в уголовном мире звали Руди Руиз. Все называли его Руди Бичо, хотя bicho по-испански означало «член», и это вряд ли нравилось Руизу. Токер Пуди и Руди Бичо пытались выяснить, как далеко можно зайти в их новом жилище на Холмах Джексона. Они сидели в коридоре на маленькой подставочке, которая в давние-давние времена служила кому-то для комнатных цветов, и слушали (слушал Токер, а Руди витал в облаках) испанский джаз. Громкие звуки духовых инструментов сочетались со стаккато ударников. Все это очень возбуждало Токера Пуди, и он выбивал ногами фантастический ритм без единой ошибки.

— Посмотри на эти ноги, — сказал он Руди совершенно серьезно. — Наверное, я должен был бы стать танцором.

— Тебе надо вытащить голову из собственной задницы и начинать осматриваться.

— Да что с тобой, старина? — Токер удивился совершенно искренне. Два часа назад оба вкатили себе сладкую дозу наркотика и вечером ждали новой порции от поставщика, который жил над ними на пятом этаже. Приятели промышляли вооруженным разбоем, чтобы иметь возможность поддерживать свои скромные привычки. Никаких мелких уличных ограблений — в основном ювелирные магазины, меховые мастерские, конторы ценных бумаг. Человек, на которого они работали, — умник из Бенсонхерста, — снабжал их информацией и покупал добытый товар из расчета двадцать центов с доллара. Немного, конечно, но так как дела приносили большой улов и следовали одно за другим, Руди Бичо и Токер Пуди жили на Холмах Джексона неплохо, к тому же не внося квартирной платы.

— Мне не нравится, что эти сволочи глазеют на меня, как будто я какой-то таракан, — наконец сказал Руди.

Токер Пуди не понимал, что все жильцы его оскорбляли, но теперь он начал это осознавать и залился ярко-красным румянцем. Несмотря на то что смог выучить испанский и избавиться от своего акцента «английского человека со свалки», он не в состоянии был отрешиться от дурацкой привычки — краснеть, когда делал что-нибудь глупое. А это случалось достаточно часто.

— Послушай, старина, да мы квартируем здесь за здорово живешь. И наркотики рядом — просто за соседней дверью! И нет людей, которые могли бы нас обокрасть. Здесь даже полицейских-то нету.

Руди вытянул руку и схватил своего приятеля за рубашку, несмотря на то что тот был гораздо выше ростом. Он сжал рубашку в кулаке и притянул Токера поближе.