Еще в 1948 году профессору философии Тошима, японскому христианину, приснился сон, в котором к нему явился Господь и повелел помогать вновь созданному еврейскому государству.

Почему? Потому что евреи – народ Книги, народ Библии.

Профессор стал проповедовать свои идеи, и сегодня в Японии их придерживаются более семидесяти тысяч его последователей.

Будучи, видимо, человеком небедным, Тошима собрал деньги и купил в Изриале у горы Гильбоа участок земли, куда ежегодно на время приезжают молодые макуевцы. Они учат иврит, соблюдают субботу и принимают еврейские имена. Их вера – синтез христианства и иудаизма.

Мало того, в Японии есть и еще одна такая же секта – «Бейт Шалом» («Дом мира»). Но у нее около десяти тысяч последователей, штаб-квартира в Киото, и найти их можно только там.

Я связался с раввином-хабадником, объяснил, что к чему, а главное, сослался на их центр, и попросил хотя бы встретить нас в Токио. Из опыта кругосветки с рюкзаком я знал, что самое трудное, и психологически, и физически, – это первые часы в новой стране. Когда ты выходишь из аэропорта – и на все четыре стороны.

Но с оператором была просто катастрофа. Я уже смирился, что первый фильм, о еврейской общине Японии, встанет мне приличным минусом. Но уж очень не хотелось обламываться из-за каких-то там внешних обстоятельств.

И тут в дверях появился Сеня.

Смуглый и шустрый «молдаванин», оператор от Бога, но с еврейским счастьем. Засел с семьей в отдаленном кибуце, далеко-далеко на севере страны, и тринадцать лет, как один день, урывками снимал, где понадобится, про тот же север.

– Заплачу, насколько получится и если…- честно сказал я ему. – Но Японию на неделю обещаю.

– А мне главное – поработать с тобой, – ответил он.

И мы поехали.

С моей стороны это была полная авантюра, поскольку как снимает этот парень, я не знал, и как он будет реагировать на мои требования, да еще «в поле», – тоже. Привыкший считать каждый грамм веса при поездках, чтобы не стеснять передвижение, я чуть не упал в обморок, когда увидел его в аэропорту перед отлетом под грузом двух чемоданов и еще с маленькой тележкой.

Над всем этим похабством возлежал штатив.

В одном чемодане-футляре покоилась камера. В другом – запасные причиндалы на всякий случай. И еще сумка с вещами, среди которых меня больше всего умилил большой (и тяжелый) флакон туалетной воды после бритья и махровое банное полотенце.

– Я готов, – сказал Сеня, и сердце мое забилось, как многоголосие невысказанного отчаяния в воротах Расемон.

При пересадке в Москве на российской таможне в тот раз попались удивительной доброты люди – обыска и вымогательств не было, и я подумал, что это хорошее предзнаменование.

И уже в Токио мы начали снимать встречу с раввином сразу, на выходе к встречающим, вживую. Как, впрочем, и все остальное.

Раввина узнали. Других таких не было. Было жарко.

– Шалом, – сказал я и наклонился.

И ему ничего не оставалось, как меня обнять, защищаясь.

Первый еврей, ступивший на эту землю, был купцом по фамилии Маркс. Но японцы в этом не разбирались. Да и звали его Александр. Он был для них просто европейцем.

Вскоре здесь осели пятьдесят еврейских семей купцов из Польши и США, а в Нагасаки – и первые русские.

Но сегодня в Японии живут около пяти тысяч евреев, и все они – приезжие бизнесмены или работники западных фирм. Коренных не было и нет. Это не Китай и не Индия. Это Хонсю.

Рабби жил в Японии уже несколько лет. И был для местных необъяснимой загадкой. Японцы вообще не представляют, кто такие евреи. Израильтянин – это понятно. Русский – значит из России – тоже. Но уже русский израильтянин становился для них чем-то логически запредельным.

Так все-таки русский или израильтянин?

А тем более еврей. Такой, как рабби, – в своей черно-белой униформе, широкой шляпе и с какими-то постоянными «нельзя».

А нас уже несло в сторону Токио по скоростной дороге, переходящей в бетонные пейсы трехъярусных развязок и лежбище домов, домов, домов.

И раввин, до пупа окольцованный микрофоном, вселял в нас оптимизм библейской героики прошлого и тоску будущей вечной жизни.

Хотелось есть. И даже выпить. Какой же еврей не любит российской водки?

– Кормить не будут, – предупредил Сеня, сняв камеру. – Раввин-то нерусский…

– Японский городовой, – сказал я, показав на полицейского, и подумал: «Во глубине сибирских руд давайте соблюдать кашрут…».

И оранжевое солнце, похожее на желток еще не испитого яйца, зыбкого, как радость матери-одиночки, зависло вечной еврейской грустью в ветвях индустриальной икебаны двадцатипятимиллионного большого Токио.

– Сегодня еще снимем еврейский центр, кладбище в Йокогаме, посмотрим шабат и утром возьмем машину напрокат, – сказал я. – И поедем в Киото, древнюю столицу.

– Нам, татарам… – ответил Сеня.

Один человек мне сказал, что Христос приземлился в Японии, и есть даже почитаемое место, а традиционные синтоистские храмы – копия храма Иерусалимского.

И еще японцы, возможно, одно из утерянных колен Израиля.

– А они знают? – спросил я и, представив себе еврейского самурая, подумал: «Только этого им не хватало…».

А нам явно не хватало времени.

Несмотря на бессонную ночь на стульях московского аэропорта и многочасовой перелет, Япония прочухивала свободой и вызовом.

Что, на самом деле, одно и то же. О японских евреях рабби почти ничего не знал, да ему и не надо. Он жил в своем мире долгосрочной командировки, привычного регламента жизни и отчетов о проделанной работе.

Отчеты – это и есть работа. А иначе как ее разглядеть?

Проблема для меня, однако, была в том, что в Японии не оказалось антисемитов. Потому эта культура и неподвластна пониманию европейца.

Страна есть, японцы тоже. А вот цементирующих их еврейских обстоятельств и интересантов в этом почему-то не было.

Азиа-с…

Если хочешь узнать новое о евреях – спроси антисемита. Он расскажет о них все и даже больше, чем они сами. Антисемит – еврейское альтерэго, постоянное напоминание об исключительности и несостоятельности.

Если об этом слышать постоянно, то даже самый глупый еврей почувствует себя особенным человеком. Точнее, проникнется в первую очередь.

Еврей без антисемита – такая же крыса, бегающая в поисках траха, пропитания и наслаждений, как в массе своей, и другая, только с иным окрасом.

Все равно выделят и пометят. Избранностью.

Поэтому именно еврею, в отличие от другого, надо постоянно подпитывать и оправдывать навязанное ему звание и стремиться к совершенствованию через творчество, дело или деньги.

Поэтому именно евреи преуспевают в бизнесе – они привыкли выживать и связывать несовместимое.

Поэтому именно евреи охотно идут в творческие профессии – они не умеют подчиняться обстоятельствам.

Поэтому именно еврейка родила Христа, а его еврейские апостолы – все, что с ним связано.

Зато остальные и поныне могут ежедневно стоять перед обрезанным сыном Марии на коленях или создавать ее культ Божьей Матери и затем идти на погромы, вытряхивая из еврейских перин и голов невесомый пух извечно безответного «за что?».

– А за все…

В Китае когда-то тоже были свои евреи – процветающая большая община в городе Кайфень. И где она?

Растворилась. Погромы, геноцид, притеснения? Да ничего такого не было вообще. Жили сначала, как жили, по своим законам. Но отсутствие какого-либо давления эти законы смягчило. Зачем себя самоограничивать постоянно, если это никому вокруг не интересно? А другие собратья-единоверцы слишком далеко, почти абстрактны. Вот и ассимилировались китайские евреи полностью, подчистую. Возникли – и растворились.

Примерно то же, намного позднее, произошло и с евреями Японии. Но наш японский раввин так далеко не заглядывал. Он видел только то, что рядом, перед собой – и в далеком прошлом.

Это русские веками живут завтрашним днем и грядущим счастьем, как расплатой за трагедию их очередной современности.