– И членов?

– И членов, – согласился он, поднимая за глотку трехлитровую банку. Терпкую, как прозрачный полярный спирт, прошибающий до слез, летящий на морозе пронзительной жесткой шелухой, похожей то ли на стылую воду, то ли на живые бриллианты…

– Смотрите, – махнул рукой на окно Палыч. – Какое удивительное сегодня небо. Звезды как драгоценные камни, прямо над снегом. Вам повезло с погодой.

– Не скажи, – хмыкнул оператор, недоверчивый ко всему, с литовской фамилией, отца которого сослали в Воркуту после войны. – Нам как раз метель немного для картинки нужна. Пойдем на улицу, чтоб на завтра не оставлять. Вы, ребята, в четыре руки снег бросайте вдоль окна. Вроде, как полярная пурга, тревожная. А на свету красиво будет крутить.

– И так под минус сорок на дворе… – мне стало себя жалко, запотевшего.

– Ничего, – легко потянулся за камерой литовец. Жмудь, это у них в генах, – спирт прогреет. А Палыч, по своему методу, покажет нам, как пургу по жизни гнать.

Соседка посетовала, что ей трудно выбрать подарок к празднику для знакомого.

– У него вроде все есть. Бытовую мелочь не хочется, а дорогое, но бессмысленное жалко.

– Подберите достойную книгу, прекрасно изданную, по его вкусу, – пожал я плечами.

– Вы что? – обиженно глянула она. – Мы все-таки живем в двадцать первом веке. Подарки бывают либо дорогие, либо хорошие. Все остальное – книги.

Уже много лет назад, еще во времена Советского Союза, задолго до перемен, в скверике моего города каждое воскресенье собирались люди. Они приходили с утра, разворачивали на траве какие-то подстилки, раскладывали книги и ждали покупателей. В основном, там были приключения, детективы и исторические романы. Потрепанные и совсем новые. Их издавали громадными тиражами, в несколько сот тысяч, не меньше, но до прилавков, как правило, они не доходили. Большинство людей хотели иметь дома что-нибудь интересное. Чешский хрусталь или почитать. Считалось, что «книга – лучший подарок», и ее частенько давали в знак благодарности за какую-нибудь услугу. Как набор шоколадных конфет секретарше. Или в знак уважения. Или просто на радость.

Такие импровизированнные книжные рынки были по всей стране, и там можно было найти то, чего не было в магазинах. По цене, правда, во много раз более высокой, чем ее стоимость на обложке. Я иногда ходил в тот сквер, когда появлялись относительно свободные деньги и настроение порадовать и себя, и близких. В тот день мне повезло. Мужчина средних лет, едва за сорок, энергичный и грамотный, по разговору, продавал трехтомник Монтеня, одного из самых любимых моих авторов. Да еще из приличной серии «литературных памятников». Он запросил за них половину моей месячной зарплаты и не уступал, почуяв клиента. Когда я наконец сдался и выложил деньги, продавец сказал, что дома у него много подобной литературы и вообще богатый выбор.

– Вы точно найдете для себя немало интересного. А я развожусь с женой и распродаю библиотеку, которую собирали еще родители. И которая теперь не нужна. Нужны деньги.

И мы поехали…

– Все зло в этом мире от книг. Посмотрите, сколько глупости и мерзости собрано в одном месте, – он махнул рукой на стоящие вдоль стен стеллажи, от пола до потолка. – Эти книги не просто пожиратели жизни. Они ее гробокопатели.

Он не соврал насчет домашней библиотеки. Две комнаты из четырех были заставлены стеллажами, полными книг. Здесь были и собрания сочинений, и серии, и биографии, и старые фолианты, как на подбор, в темных тонах насыщенных плотных корешков. Когда-то книги не оборачивали в яркие фантики обложек, чтобы привлечь папуасов или обезьян, падких на цветастое. Их любили: и читать, и делать.

– Ваше дело, – продолжал хозяин. – Все это не дешево. Но что-то себе найдете и по карману.

– А что, так прижало с деньгами?

Я чувствовал себя, как квартирный вор, попавший в богатый дом. Глаза разбегались, цепляясь за названия и перескакивая дальше, насыщаясь.

– Жена решила уйти. Надо разменивать квартиру, а я хочу купить не хуже, чем эта, доставшаяся от родных. Да и книги уже не нужны.

– Но вы что-то себе оставите? – Я не верил своим ушам. – Есть же любимые книги. Просто для отдыха, наконец.

– Вы меня не слушаете, – обиделся он. – Это все зло. Вместо того, чтобы жить, танцевать, любить женщин, радоваться, мы проводим дни, вечера, часы впустую, поглощая эту иллюзорную писанину. Мы не живем своей жизнью, уходя от нее в чужую, да еще и надуманную. Какое мне дело до Карениной или ее любовника? Что я получаю реально от воспоминаний какого-то революционера или деятеля, жившего пятьдесят или сто пятьдесят лет назад? Это все бегство от действительности. Самообман. Трата жизни и денег.

– А на что их правильно тратить? – Я уже отложил себе несколько книг, нестерпимо желанных, и выжидал, чтобы спросить о цене.

– Деньги надо тратить на себя. Новая машина, красивая удобная одежда, поездка к морю, отдых в приличной гостинице, настоящий коньяк, музыкальная аппаратура. На что-то реальное.

– А разве хорошая книга – не удовольствие?

– Может временами и удовольствие, но пустое. И даже вредное. Все эти морали, идеалы, самокопания… Кому они нужны? Что дают? Иллюзии? Вы уже взрослый парень. Не видите, что мир ни в чем не изменился за сотни лет? А жить надо сегодня. Половина этих книг воспитывает инфантильных болтунов, не способных и не желающих зарабатывать. И к тому же лицемерных. Деньги, мол, зло. Смысл жизни- необходимость. И прочий бред. Смысл, как я понял, должен быть один – заработать и потратить на себя. А не отвлекаться на ерунду, которую писали и пишут те, кто ни на что не годен и хочет заявить о себе. Я еще понимаю приключения или детективы. Там хоть какая-то история заложена, интрига. Можно развлечься и этим. Но вот вы взяли Монтеня. Ваше, конечно, дело. Но чем он вам поможет, развлечет или чему научит? Только уведет в сторону, замылит мозги: правильно – не правильно. Вот увидите, придет время, и многие это поймут.

– Что поймут?

– Что надо жить и зарабатывать. И быть нацеленным на это, не отвлекаясь и не стремясь к слепоте. Куриной…

– Выходит, что хорошие книги, по-вашему, это бельмо на душе?

– Что значит «хорошие»? Что значит «душа»? Бросьте вы это, начитались. Хорошая книга – это инструкция по плаванию. Чтобы выплыть. Или инструкция по применению. Чтобы использовать себе на благо. А лучшая книга – это сберегательная. В ней, в нескольких строчках денежного счета, – все о тебе: и кто ты, и на что способен, и зачем. И никакой депрессивности. Американцы к этому уже пришли – живут, дай Бог каждому. Голову бессмысленным не засоряют. И у нас когда-нибудь поймут, что такое правильно жить.

Мы выпили чаю. Скомканно, потому что он успокоился. Видимо, давно ни с кем не разговаривал. С женой-то не говорят. С ней выговариваются. А она от него ушла. И я уже стал мешать, выслушав. Словно книга, которую пролистали, глянули на пять минут и поставили обратно на полку, чтоб не отвлекала от насущного, реального, занимая, к тому же, жизненное пространство в комнате.

Душное, как макулатура прожитых дней.

– Значит, так, – он замялся. – Ты знаешь, конечно, что Андрей Сахаров находится в ссылке, в Горьком (Нижний Новгород). В полной изоляции. В последнее время оттуда почти нет достоверной информации, как он и в каком состоянии. Кроме того, что переболел. А надо бы узнать. Рискованно, но, может, съездишь?

Этот парень был умницей и занимался созданием культурной сети еврейского подпольного движения по всей стране. В нормальных условиях в подобном не было бы необходимости. Но тогда сотни и тысячи людей по всему Советскому Союзу получали отказы в выезде на Запад. Их называли «отказниками». Потеряв, как правило, работу и оказавшись в изоляции, они тянулись друг к другу. В Москве, Питере или той же Риге, где было много иностранных туристов, они еще могли получать нелегальную литературу, устанавливать или укреплять контакты с внешним миром, но в «остальной» стране им было особенно трудно. Возникла потребность в координации и поддержке именно таких «отказников». В основном, на базе начального изучения иврита и знакомства с обычной периодикой, издаваемой на Западе по-русски, книгами по истории, религии, с песнями на иврите. Все это привозили туристы по просьбе своих общин где-нибудь в США, Англии или Франции. Или те, кто под прикрытием туризма въезжал в СССР с целевой задачей развития контактов и доставки закрытой, только потому, что она не одобрена цензурой, информации.