Но пока на острове Свободы стало одним свободным человеком больше. В конце концов, к русской жене оттуда выпускают. И все у них должно быть хорошо – век воли не видать.

Один человек мне сказал, что рад гостям в своем городе.

И я вдруг почувствовал, насколько трудно жить без пистолета.

Мы оба стояли в дверях моего номера центральной гостиницы провинциального российского города. На втором этаже вдоль длинного и довольно сумрачного коридора носился неистребимый запах казенной мебели и какой-то невысказанной прохладной тоски. Я едва открыл дверь и переступил порог, как в проеме, выставив ногу вперед, возник Он. Невысокий, крепкий, почти насмешливый.

– Мы рады приличным гостям в нашем городе. Вы у нас по делам?

– По делам. Извините…

Дверь уперлась в носок его ноги.

– Вы, наверное, у нас впервые, – доброжелательно сказал он. – И не знаете, что за пребывание по делам в нашем городе надо платить налог. Совсем небольшой, всего десять процентов. Независимо от времени проживания. Но вы ведь ненадолго?

– Вы смеетесь, – я уже понял, что влип, и, похоже, зря обрадовался недорогим ценам за отдельный суточный номер.

– Ну что вы, – почти обиженно сказал он и подвинулся. Через проход за ним, упершись в стену плечом, небрежно стоял второй человек и безразлично ковырял в ногтях убедительным таким ножом с зубчиками в верхней части лезвия. – Налог – это святое. Не думаю, что вы хотите неприятностей. Тут один начал грозить, типа «милиция», так нос сломал от крика и еще порезался о казенный стакан. Пришлось платить… Можно ваш кошелек?

Я достал лопатник и с ужасом осознал, что там лежат две тысячи долларов. Привычка брать денег про запас – мало ли что. Вышло, что мало не будет…

– Оставь на дорогу, инспектор. Да и выпить придется по такому случаю…

Мне стало смешно. Мы говорили, словно старые знакомые, обсуждающие общие бытовые дела.

Он хмыкнул на кредитную карточку, вытащил деньги и быстро пересчитал, словно почесав пальцы.

Я подхватил сумку, прошел в номер и бросил ее на деревянную кровать. Все было прилично, застелено, чистенько и даже уютно. Злости не было. Страха тоже. Только усталость.

– Возьмите, – вдруг сказал Он, укладывая доллары обратно в кошелек и протягивая его мне. – Ваши деньги за вычетом десяти процентов, двести долларов. Нам чужого не надо…

Они оба словно растворились в полумраке коридора, бесшумно до кошмара.

Привязанный крученым шнуром пульт к телевизору не работал. Зато за окном красовалась аккуратненькая луковица недавно отреставрированной церкви.

Почему-то хотелось жить.

– Хороший город. Нашел почти две тысячи баксов, – подумал я. – Повезло…

Подруги завидовали. Ей повезло в жизни – она удачно развелась.

А иначе зачем надо было выходить замуж?

Домик на окраине Сиднея достался от бывшего мужа. Пособия от государства и мелких подработок было достаточно, чтобы содержать в порядке и хозяйство, и себя. Без излишеств.

Мужа в Австралии она нашла через брачное агентство. Мужики в этой стране, как и повсюду в мире, о русских женщинах знали по книгам и западным фильмам. Их считали светлыми, открытыми и преданными. Как дореволюционные дворянки или медсестрички времен Первой мировой войны. Мужчины – те же дети, до самых седин им хочется самоутверждаться в чем-то.

Или на ком-то. Если первое не получается.

Так нередко становятся неудачниками. Их затем называют людьми с жизненным опытом.

Ее бывшему мужу было за шестьдесят, и он хотел рядом с собой чистое и относительно молодое существо. Считал, что жизнь со временем человека засоряет. А местные женщины изначально меркантильны и эгоистичны. Как бизнес: не вложишь – не получишь. Вот и перевез ее на свою голову. Если честно, и на кое-что еще.

Но она предпочла сесть только на голову. Не сразу, а уже потом…

Сначала он водил ее по друзьям, соседям и родственникам. Русская – это так экзотично. Она, между тем, натурализовалась. Потом он оплатил ей курсы языка и учебу в колледже. Это заняло четыре года.

– За все в жизни надо платить, правда, Слава? – уверенно сказала она, обращаясь к еще одному земляку, и я подумал: «Пиво здесь хорошее…».

Славу я знал еще по студенческой жизни. Он всегда где-то зарабатывал. На то и учился. Со временем перебрался в Австралию. А я, объезжая вокруг света с рюкзаком, тогда залетел случайно в Сидней. И мы пересеклись.

Вот он и водил меня по гостям. Как повод для разнообразия.

– Австралия – замечательная для жизни страна, но для русских смертельно скучная.

Не о чем говорить, кроме себя. А о себе – не с кем.

Итак, мы сидели в садике у дома, жарили куриные крылышки и пили пиво. И они оба хотели, чтобы я рассказывал, как плохо жить в той же Беларуси.

А я не мог их порадовать – было трудно. Иногда до тошноты. Но не плохо.

Плохо было ей. И, наверное, ее бывшему мужу. Душа, видать, требовала позитива.

Это когда весело потому, что тоскливо.

А мне было хорошо: и там, и здесь. Я ведь везде, как рюкзак, носил сам себя. Но разве это объяснишь?

– Итак, за все в жизни надо платить, – сказала она.

– Красивым платить нигде не надо, – подстелил Слава, поскольку давно нацеливался с ней переспать. Но боялся, что потом не отцепится.

А она смотрела на него как на подружку. Чувствовала, что ничего не даст. Женщины – они чувственные.

И оба хотели, чтобы я восхищался.

И я восхищался. Страна мне понравилась, комфортная для туриста, что и говорить.

– В Беларуси, – продолжила она, – у меня никогда не было бы такого дома, и машины, и таких закатов, и голубого океана. И мне не надо вкалывать, и жить среди хамства, и думать о хлебе насущном. Все есть.

– Это Австралия, – весомо поддержал Слава, который имел работу, правда, не по специальности. И еще двадцатилетний кредит на свое жилье. И жену, ушедшую даже не к другому, а хуже. В никуда. – Здесь не жизнь, а сплошной отдых.

– Интересно, когда «не жизнь», – честно сказал я и остро, как чили на скрюченных огнем чьих-то крылышках, захотел лететь дальше. И еще дальше. По кругосветке. Домой.

Не понимаю мужчин, которые разводятся.

Я бы никогда не женился повторно.

Зачем делать оставленную женщину счастливой, а новую – несчастной?

Объявление о том, что в лучшем зале миллионного Окленда хор гомосексуалистов и лесбиянок исполняет на гала-концерте седьмую симфонию Бетховена, вызвало у меня подзабытый здоровый холостяцкий интерес. Но так случилось, что в этот вечер мы договорились встретиться с мужиками из новозеландского «Фронта освобождения мужчин». Да еще на острове Вайоки, в получасе езды на катере от гавани Окленда.

На этом острове, одном из многих в округе, проживает несколько тысяч жителей. А первые поселенцы, согласно легенде маори, спустились сюда с неба в XIII веке. На одном из мысов они построили бастион, где поначалу жили только изгнанные из общины. Много позже невысокий каменный полукруг стал местом обороны от врагов. Куда бы человек ни ступил на этой земле, выйдя из своего дома, он сразу же наживает новых врагов. Маори, как пришельцы, тоже кому-то мешали. Как им, много веков спустя, белые…

В 1820 году сюда, на эту землю, ступил и первый европеец, английский священник-миссионер. Что с ним стало, неизвестно. Съели, наверное. Но за ним появились другие, которые тоже хотели есть…

Местные сегодня здесь живут туризмом и ремеслами. Каждый третий занимается на дому каким-либо делом. Я видел домик преподавателя университета, чья жена большую комнату оборудовала под мастерскую керамиста. И лепит себе в удовольствие. Что-то для местных туристических лавочек, что-то – в дом. Один – рисует, другой – вяжет, третий – плетет, а государство вкладывает деньги в стимулирование туризма. И ему хорошо, и людям, и все при деле.