Алчинбек снял очки, протёр их байковой тряпочкой, снова надел.
- Что скажет уважаемый профессор?
- Я скажу одно... Хамза отравлял мне жизнь в Хорезме, теперь отравляет здесь. Ведёт себя действительно как скорпион - кусает и преследует, преследует и кусает... Если так будет продолжаться, я подам заявление об уходе из Наркомпроса. Я и так слишком много времени отдаю административной работе в ущерб своим научным интересам. А тут ещё почти ежедневные столкновения и скандалы с Хамзой. Вы должны оградить меня, товарищ Назири, от его постоянных наскоков. Хватит, половину моей крови он уже выпил в Хорезме!
- Садриддин Айни присутствовал на обсуждении? - спросил заместитель народного комиссара.
- Присутствовал.
- Что он сказал?
- Айни поддержал Хамзу.
- Вот как? - неопределённо поднял брови Алчинбек.
- Ваш Садриддин Айни, - буркнул Шавкат, - назвал Хамзу поэтом-богатырём новой эпохи...
- Бред! - фыркнул Урфон.
Алчинбек Назири внимательно посмотрел на нового сотрудника Наркомата просвещения.
- Товарищ Урфон, - спросил Алчинбек, - а что это за рукописи у вас в руках?
- Это пьесы Хамзы.
- Рукопись его книги?
- Да.
- А зачем вы её носите с собой?
- После обсуждения, - объяснил Урфон, - Хамза спросил у меня о судьбе своей рукописи. Я ответил ему, что согласно коллегиальному решению издательского подотдела мы возвращаем рукопись автору на доработку...
- А он?
- А он сказал, что хотел бы услышать эти слова лично от вас.
И Урфон положил на стол хозяина кабинета пухлую пачку рукописи.
Алчинбек посмотрел на дверь. Перевёл взгляд на Шавката, слегка прищурил правый глаз... Шавкат, вздохнув, кивнул головой: понял.
- Товарищ Урфон, - назидательно начал заместитель народного комиссара, - а ведь вы, пожалуй, не правы, заявляя, что между узбеками не может быть классовой борьбы... Вот, например, вам не нравятся стихи Хамзы, а Садриддину Айни они нравятся. Он даже назвал Хамзу поэтом-богатырём новой эпохи. И это, на мой взгляд, справедливо. В семнадцатом году в Ташкенте и в Коканде стихи и песни Хамзы стоили многих баррикад и пулемётов. - Алчинбек посмотрел на дверь, перевёл взгляд на Шавката, улыбнулся. - Жизнь состоит из противоречий, товарищ Урфон, - продолжал заместитель народного комиссара, - борьба противоположностей составляет основу человеческого бытия. Это называется диалектикой. Впервые эти мысли были высказаны очень давно, ещё в Древней Греции... Слыхали о таком учёном - Гераклите?
Урфон метался немым взглядом между Шавкатом и Назири, как бы спрашивая: что происходит? как мне вести себя? что говорить?
Шавкат встал, подошёл к Урфону, шепнул: "Поедешь учиться в Стамбул, а сейчас сядь и молчи". И вернулся в кресло.
- А я что-то не испытываю больших симпатий к Гераклиту, - громко подал голос из угла Шавкат. - Ни к Гераклиту, ни к Демокриту. В своё время их идеи, а также взгляды Анансагора и Аристотеля поколебали убеждения даже таких могучих личностей, как Алишер Навои и Улугбек... Нет, мне ближе дух Платона, Пифагора, Сократа...
- Не хотите ли вы, Шавкат-эфенди, подобно Сократу, умереть в тюрьме, приняв яд? Ха-ха-ха! - засмеялся Алчинбек Назири.
Урфон недоумевал. Для кого играется весь этот спектакль? Для него? Или для кого-то другого?
В коридоре послышались шаги.
- Если хотите избежать превратностей судьбы, профессор, - громко сказал заместитель наркома просвещения, - то читайте на ночь не Сократа, а Маркса и Энгельса...
В дверь постучали.
- Войдите! - встал из-за стола Алчинбек.
Дверь открылась, и в кабинет товарища Назири вошёл Хамза Ниязи.
- О-о, дорогой друг! - широко раскинув в стороны руки, пошёл навстречу Хамзе Алчинбек. - Какая неожиданность! Сколько лет, сколько зим? Ассалям алейкум!
Хамза, увидев в комнате Шавката и Урфона, задержался было на пороге, но товарищ Назири уже заключил его в свои объятья.
- Проходите, садитесь! - гостеприимно приглашал заместитель народного комиссара. - А ко мне вот тут зашли мои сотрудники, обсуждаем новости... Говорят, вы сегодня крепко поспорили с товарищем Шавкатом на обсуждении его книги?
- Не поспорили, а сразились, - хмуро произнёс Хамза, опускаясь на диван.
- Вам не нравится книга профессора Шавката? - Широкая улыбка лучезарно озаряла приветливое лицо товарища Назири.
- Шавкат перечёркивает нашу классику. В его книге написано, что произведения Алишера Навои не нужны народу...
- В моей книге написано, что Навои - мистик! А мистицизм идейно чужд нам, большевикам!
- Продолжим? - прищурился Хамза. - А Лейл и и Меджнун? А Фархад и Ширин? Это тоже мистика? Это тоже не нужно народу?.. Вы хотите отсечь нашу тысячелетнюю культуру от нового читателя. Но у вас ничего не выйдет! Ленин говорит, что культурное наследие нужно беречь как зеницу ока, что...
- Не вы один читали Ленина, - перебил Шавкат, - мы тоже знаем, что согласно ленинской формулировке в каждой национальной культуре, пусть даже неразвитой, есть элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящиеся и эксплуатируемые массы, условия жизни которых порождают демократическую и социалистическую идеологию. И поэтому...
- Ленина цитируете? - резко оборвал Шавката Хамза. - Вспомните лучше Хорезм!.. Какую культуру вы насаждали там как нарком просвещения Хорезмской республики? Социалистическую? Или турецкую, буржуазную?
- Друзья, друзья! - забеспокоился хозяин кабинета. - Зачем ворошить прошлое?
Он понял, что Шавката надо срочно выводить из разговора, чтобы снять турецкую тему, чтобы она вообще забылась, и выразительно посмотрел на Урфона, как бы давая ему команду в бой! И злее, острее! Комедия кончилась.
И Урфон внял.
- Товарищ Хамза, - вмешался в разговор Урфон, - а почему вы присваиваете себе единоличное право судить о поэзии Навои? Сейчас не семнадцатый год, пришло другое время. Литература требует новых оценок, мнений, приёмов. Нельзя же ограничивать поэзию только двумя словами - да здравствует! Да здравствует!..
- Не нравится? - усмехнулся Хамза.
- Не нравится! - с вызовом ответил Урфон. - Эпоха лозунговой поэзии кончилась!
- А Маяковский?
- Я не знаток русской поэзии.
- Вас иногда называют у нас главой новой поэтической школы, - внимательно разглядывал Урфона Хамза. - Что же вам нравится в современной поэзии? И кто?
- Никто!! - скрестил руки на груди Урфон.
"Такой ответ он считает, наверное, наиболее достойным для главы поэтической школы, - подумал Алчинбек. - Позер... Нет, это не та фигура, которую можно противопоставить Хамзе. Жидковат".
- Человек, которому никто не нравится, - сказал Хамза, - должен быть более несчастливым, чем даже тот, который никому не нравится.
"Хорошая мысль, - отметил про себя Алчинбек. - Опять он прав. И тем опаснее".
- Газели Навои, против которых выступает профессор Шавкат, - откинул назад голову Урфон, делая вид, что не понял слов Хамзы, - написаны в пятнадцатом веке. Они наполнены средневековыми предрассудками. Наш современник ничего не поймёт в них, если мы издадим сейчас книгу Навои.
- А вы собираетесь вообще что-либо издавать? - повернулся Хамза к Алчинбеку. - В последнее время на прилавках книжных магазинов не появилось ни одной художественной книги.
- По вполне понятной причине, - улыбнулся товарищ Назири, - готовится новый алфавит.
- Сколько же может это продолжаться? - покачал головой Хамза. - Если профессор Шавкат по-прежнему останется во главе комитета по новому алфавиту, наши внуки вырастут неграмотными.
Алчинбек деланно засмеялся.
- Ничего, ничего, потерпите, - сказал он, снимая очки и протирая их байковой тряпочкой. - Идёт работа огромной государственной важности - целый народ получает новую письменность...
- Не по этой ли причине вы хотите вернуть мне на доработку мою рукопись? Я вижу, что она уже лежит у вас на столе.
