- Борьбу против паранджи, - снова заговорил с трибуны товарищ Назири, - против этого символа нашей вековой отсталости мы должны вести неукоснительно. Мы должны навсегда покончить с паранджой!.. Но как это сделать? Методом напора, методом грубой агитации или методом постепенного убеждения? Конечно, методом постепенного убеждения. Борьба с паранджой требует величайшей осторожности. Не надо забывать, что паранджу носят женщины. А их внутренний мир очень раним, очень хрупок...

- А мы думали, что паранджу носят мужчины! - крикнули из зала под общий смех. - Спасибо, что напомнили!

- Товарищи! - возвысил голос Алчинбек, давая понять, что сбить его никому не удастся. - Мы должны вести борьбу с паранджой так, чтобы не задевать чести наших женщин. Наши женщины и девушки воспитаны в условиях, присущих Востоку, и поэтому опрометчивые действия в этом вопросе могут принести только вред!

- Товарищ председатель! - встала недалеко от Хамзы девушка-узбечка с комсомольским значком на лацкане жакетки. - Наши женщины готовы снять паранджу все сразу, одновременно! Но этому мешают мужчины! Это мужчин надо убеждать в том, что надо покончить с паранджой! Если бы вы, товарищ Назири, половину жизни прожили, просунув голову в мешок, то к вам, я думаю, не надо было бы применять метода постепенного убеждения, чтобы вы этот мешок со своей головы сбросили!

- Вы меня не так поняли, уважаемая, - развёл руками на трибуне Алчинбек. - Я хотел сказать, что...

- Ваше время кончилось, товарищ Назири, - перебил его и показал на часы председатель.

Алчинбек пожал плечами и сошёл с трибуны.

И вдруг он словно растаял в воздухе.

Его нигде не было - ни на том месте, где он только что стоял, ни на его стуле в президиуме, на который он должен был сесть после своего выступления.

В зрительный зал он не спускался.

"Что за чертовщина, - забеспокоился Хамза, - куда же он делся?"

И вдруг понял - Назири просто сделал один шаг в сторону, за кулисы, и складки раздвинутого занавеса, около которого находилась трибуна, мгновенно поглотили его, скрыли его уход, позволили исчезнуть почти незаметно.

И неожиданно Хамза догадался, для чего Алчинбеку понадобилось это его нелепое сегодняшнее выступление. Он надел на себя маску. Чтобы, уйдя со сцены, тут же сбросить с себя эту маску и сделать то, что ему нужно было сделать, - встретиться с людьми, которых хотел засечь Рустам Пулатов.

Хамза чуть было не рванулся за Алчинбеком из зала, но вовремя сдержался и заставил себя сидеть на месте. "Только бы Рустам не поддался на этот маневр, - думал Хамза, - только бы он не пропустил этот внезапный уход "товарища" Назири".

Но Рустам Пулатов не пропустил.

Сидя за портьерой в служебной ложе и наблюдая за Алчинбеком, Рустам Пулатов заметил, как тот, сходя с трибуны, незаметно посмотрел на часы и тут же шагнул в сторону, за кулисы.

Пулатов стремительно спустился на первый этаж и, дав знак следовать за собой нескольким сотрудникам, дежурившим в вестибюле с красными повязками на рукавах под видом администраторов, бросился за кулисы.

"Монтёр", чинивший выключатель в коридоре за сценой, кивнул на дверь, ведущую в подвал.

Осторожно спустились вниз - лестница оканчивалась единственной дверью. Пулатов прислушался и рывком распахнул дверь.

В небольшой комнате Алчинбек и ещё три человека рассматривали под низко висящей на длинном шнуре электрической лампой какую-то географическую карту.

- Ни с места! - приказал Пулатов. - Одно движение - и будете уничтожены... Руки!

Географическая карта и портфель "товарища" Назири упали на пол.

На этот раз пришли те, кого ждали. Двое из троих были давно разыскиваемые курбаши из отряда Нормата.

"Администраторы" быстро обыскали задержанных - у всех троих было оружие. Только у Алчинбека ничего не было.

Рустам Пулатов нагнулся и поднял с пола географическую карту. Это была крупномасштабная карта одного из районов государственной границы.

- Ну что, собачье отродье! - не выдержал Рустам, глядя в упор на заместителя народного комиссара. - Доигрался?

Алчинбек молчал, не поднимая головы.

В доме шейха Исмаила над пропастью, в большой комнате, собралось вокруг дастархана около двух десятков мужчин.

Святой Миян Кудрат, сидевший на самом почётном месте, сказал, глядя на свои сцепленные и опущенные вниз руки:

- Сегодня нам предстоит решить судьбу человека, преступления которого перед нашей верой неисчислимы. Вы все знаете, о ком идёт речь. Поэтому не будем говорить ничего лишнего. Я буду спрашивать и ждать вашего ответа... Бузрук-ишан?

- Безбожнику Хамзе смерть!..

- Валихан-тура?

- Если бы у него было десять жизней, я бы, отнимая каждую по отдельности, наслаждался бы, убивая его десять раз... Смерть неверу!

- Капланбек?

- Смерть! Тысячу раз смерть!

- Гиясходжа?

Гиясходжа сидел в той же позе, что и хазрат, опустив голову...

Странные мысли возникали в последнее время у Гиясходжи.

Иногда ему не хотелось больше быть шейхом... Ещё недавно он был совсем другим человеком. Работа в артели что-то надломила в нём. Бузрук-ишана он "продал" на колхозном собрании, выполняя замысел Исмаила и англичанина. Но отчасти это была и его собственная инициатива. Он не должен был, конечно, называть всё количество земли, которой владел Бузрук-ишан. Но он назвал. Не без удовольствия. Он мстил этим кому-то. Кому?

Наверное, англичанину, которого невзлюбил с первого дня...

Говоря когда-то Хамзе в горах о своём разочаровании в жизни, Гиясходжа только наполовину был неискренним. Во время войны он действительно во многое перестал верить. Ещё во время учёбы в Турции горькой истиной для него стало понимание того, что представители "сильных" наций, особенно англичане и турки, не считают его, узбека, полноценным человеком. Это во многом определило его жизнь после войны. Он равнодушно жил около гробницы, пользуясь своими наследственными правами. И вот появился англичанин... Паломник презирал его - он чувствовал это. Новоиспечённый шейх относился к нему снисходительно, и это бесило Гиясходжу... А потом приехал Хамза. И это внесло в состояние Гиясходжи какую-то раздвоенность. Хамза был сильным человеком. Он нравился Гиясходже. Гиясходжа в чём-то даже завидовал ему. Хамза умел влиять на поведение людей и на ход событий. Но он был одновременно доверчив... Гиясходжа ненавидел себя за то, что ему пришлось плести интригу вокруг Санобар и что практически из-за него уехала из Шахимардана Зульфизар... Когда Хамза поручил ему проводить канал с холмов Шаланга, Гиясходжа рьяно взялся за дело, стараясь этим как бы снять с себя часть вины перед Хамзой. И это увеличивало раздвоенность в его душе. Работая в артели, он иногда ловил себя на мысли, что здесь, в колхозных делах, он искренен, а у шейха притворяется. Что-то изменилось внутри у Гиясходжи. Ему нравилось быть самостоятельным на строительстве канала Шаланга. Ему не хотелось больше быть на побегушках у Исмаила и англичанина. В артели он забывал о своей разочарованности в жизни. Просто было некогда. А среди шейхов это состояние возвращалось. Артель рождала в нём какие-то новые представления о самом себе, о своих возможностях. Здесь всё было задиристо, драчливо, определённо, полноценно. Здесь возникало ощущение какого-то будущего. А от шейха и его окружения, как и вообще от всей гробницы, несло мертвечиной... Но он сам был шейхом, он долго жил на доходы от гробницы, он присваивал пожертвования мусульман...

Все эти мысли лавиной пронеслись в голове Гиясходжи, когда Миян Кудрат назвал его имя.

- Гиясходжа! - повторил хазрат. - О чём вы думаете?

- Я думаю о том, ваше святейшество, что как бы камень, который мы бросаем в небо, не упал бы обратно, на наши собственные головы. Ум человека получает силу от ума всевышнего. Мудрецы говорили: не плюй против ветра - твой плевок попадёт в тебя же самого. А в нашем кишлаке сейчас дует не просто ветер, а поднялся настоящий буран...