- Боже праведный, как замечательно! - захлопал ладонями по собственному животу Юсуфджан. - Неужели это возможно? Неужели мы все явимся на тот свет в ещё более интересном виде, чем живём на этом свете?

И снова, хватаясь за бока, громко смеялись гости, снова вытирали весёлые слёзы даже самые угрюмые и неулыбчивые.

Хамза, давно знавший Юсуфджана-кизикчи, много раз видевший его в цирковых представлениях, был поражён смелостью и находчивостью знаменитого народного острослова. Ему даже захотелось записать некоторые из его шуток, чтобы потом использовать их в каком-нибудь стихотворении или в статье в газете. И даже использовать не саму шутку, а тот принцип, по которому она строилась, - постоянная нацеленность против общественного зла и несправедливости.

Но не было с собой ни карандаша, ни тетради. И в памяти запечатлевались только бесстрашие и какая-то молодая, не знающая ограничений дерзкая задиристость весёлого смуглого человека.

На какое-то время Хамза забыл о своих личных горестях и печалях.

- Хе-хе, Юсуфджан, - задрал вверх бороду маленький толстый бай с надменным выражением лица, - вы хорошо веселите нас и показали свою большую учёность. Рахмат, катта рахмат... А вот скажите-ка нам, уважаемый: если через луч утренней зари переползёт чёрный паук?..

- Охотно отвечу на ваш вопрос, уважаемый. Но перед этим разрешите тоже задать вопрос: если на завтрак вместо тёплой лепёшки, свежего сыра и душистого чая вам подадут душистое мыло, шипучую известь и ведро отбросов, то какие чувства посетят вашу душу?

Маленький толстый бай растерянно молчал. Безмолвствовало и всё остальное общество.

Миркамилбая давно уже раздражало невнимание застолицы к его персоне. Андижанский богач привык сам направлять течение всех разговоров за дастарханом.

- Эй, Юсуфджан! Ваши масхарабозские остроты сегодня что-то очень уж длинны!.. У нас у всех разгулялся аппетит, мы уже давно хотим зарезать парочку дынь, а вы всё ещё шутите... Жаль, что святой Миян Кудрат опаздывает на угощение, некому прочитать молитву над едой... Впрочем, вы тут говорили, Юсуфджан, что знаете все молитвы корана назубок. Так, может быть, вы прочитаете нам молитву, если, конечно, совершили омовение?

"Если совершили омовение..." Трудно сильнее оскорбить мусульманина, чем заподозрить его в том, что он сел за дастархан, не совершив омовения.

Напряжённая тишина повисла в комнате. Хамза повернулся к Юсуфджану. Что ответит кизикчи?

- Не судите по себе, господин Муминбаев, - сдвинув брови, сказал Юсуфджан, - мы все пришли сюда, совершив омовение... - Это был хороший ответ на коварную провокацию бая. - Что же касается молитвы над едой, - продолжал кизикчи уже в обычной для себя шутливой манере, - то я с удовольствием прочту её. Ведь мы же со святым Мияном Кудратом очень часто заменяем друг друга. Мы с ним души друг в друге не чаем, каждый день советуемся, делим всегда поровну наши доходы... Да что там скрывать? Святой Миян Кудрат и я - теперь об этом можно сказать смело - мы же как два рога на лбу у одного быка.

Так дружны, что мне хотелось бы впиться колючкой в его ногу или пиявкой в его глаза!.. Готов вскочить болячкой на каждой его болячке, только бы святой человек, славный своим имамским родом, не обрёк нас на вечные муки в день страшного суда!.. Вот как мы уважаем и любим друг друга - ну просто все мухи дохнут вокруг нас от нашей дружбы...

Как ни крепились гости Садыкджана-байваччи, чтобы смехом своим не обидеть Миркамилбая, - хохот обвалом грохнул в большой комнате. Даже хрустальные люстры жалобно звякнули под потолком. Смеялся, отвернувшись и закрыв лицо рукавом халата, и сам байвачча.

Но громче всех хохотал рядом с Юсуфджаном, конечно, Хамза. Он обнял кизикчи и припал головой к его плечу.

Пришлось признать себя побеждённым и Миркамилбаю. Он понимал, что было бы глупо продолжать под всеобщий хохот словесную перепалку с кизикчи, шутки которого вот уже многие годы веселили многолюдные толпы на базарах, народных гуляниях и цирковых представлениях.

- Ладно, Юсуфджан, сегодня твоя взяла, - махнул рукой Миркамилбай.

Но не таким человеком был миллионер Муминбаев из Андижана, чтобы окончательно смириться со своим поражением.

- Послушайте, Садыкджан, - толкнул Миркамилбай локтем в бок хозяина дома, - а вон тот, с маленькими усиками, рядом с кизикчи, который целый вечер заливается поросячьим визгом... Это и есть ваш знаменитый поэт Хамза?

- Он самый, - подтвердил байвачча, - работает у меня в конторе писарем.

- Ах, писарем! - усмехнулся Миркамилбай. - Значит, вы платите ему жалованье за то, что он сидит у вас в конторе на заводе и пишет свои статейки?

- Статейки? - удивлённо переспросил Садыкджан. - Какие статейки?.. Он пишет газели о любви.

- Выходит, вы не знаете, чем занимаются ваши служащие? - ехидно улыбнулся Миркамилбай. - У вас есть в доме последний номер газеты "Голос Туркестана"?

- Конечно.

- Нельзя ли принести его сюда?

Байвачча подозвал слугу, шепнул ему на ухо несколько слов.

Потом внимательно посмотрел в ту сторону, где сидел Хамза.

И вдруг его будто уколол пылающий ненавистью взгляд. Два зрачка, словно две иглы, были устремлены на него.

Это были глаза Хамзы.

Мгновенно мелькнула мысль: он всё знает о Зубейде!.. Нет, ничего не знает, иначе бы не пришёл сюда...

Но откуда тогда эта ненависть, такая же, какая уже была сегодня в глазах у этого проклятого старика Пулата из Гандижирована и его сына Умара с уродливо огромной головой и кулаками, похожими на верблюжьи копыта?

Слуга бесшумно положил рядом газету.

- Вот она, вот она! - злорадно зашуршал страницами Миркамилбай, быстро разворачивая номер. - Вот она, статья вашего распрекрасного Хамзы о благотворительном зякете!.. А рядом ещё одна. И обе подписаны одним и тем же именем.

Всё было правильно - в двух небольших заметках, объединённых общим названием "Случайные наблюдения", автор описывал несколько эпизодов народной жизни, которые он видел на улицах Коканда. Вот сидят бедняки у ворот богатого дома. Чего они ждут? Зякета, благотворительной милости, которой одаривают богачи нищих по случаю уразы - окончания религиозного поста. Вот выходит на улицу бай и бросает в пыль горсть мелких монет. Несчастные люди, давя друг друга, бросаются за ними, ползают, собирая медные гроши. А бай доволен - за несколько таньга ему прощены все его грехи, и теперь он может снова грешить - бить людей, обижать слабых, заставлять других работать на себя. Всё это он опять потом искупит за небольшую цену.

- Ну, что вы скажете? - толкнул Садыкджана локтем Миркамилбай. - У нас в Андижане эта статья вызвала негодование духовенства. Зякет - обычай, освящённый шариатом. А что пишет ваш поэт-писарь, которому вы платите деньги?

Вторая заметка рассказывала о женщине Мариам, муж которой проиграл все деньги в азартную игру и уже давно исчез.

Вот идёт Мариам по улице, а за ней идут её дети. Семья возвращается с базара, где Мариам купила мясо, фрукты и овощи.

Сейчас все они придут к своему очагу, и мать будет кормить своих детей. Но как же они живут без отца и без мужа, откуда у них деньги - ведь семья разрушена? Нет, не разрушена! Женщина Мариам своей находчивостью, образованностью и трудолюбием сумела спасти семью. Она сама зарабатывает деньги.

- Ваш Хамза сровнял честь мужчин с землёй, а женщину, у которой волосы длинные, а ум короткий, вознёс до небес! - шипел Миркамилбай. - Я удивлён, уважаемый Садыкджан, - как вы можете держать у себя на службе противника нашей религии?

Байвачча молчал.

- Хорошеньких гостей вы пригласили сегодня, - бубнил Муминбаев, - один оскорбляет почтенных людей, другой пишет статьи в газеты... А вы даже не догадываетесь, какой умный писарь сидит в конторе вашего завода. Как же мы будем вести с вами общие финансовые дела, если вы не знаете, что у вас делается под носом?