- Вообще, ваше превосходительство, - продолжал чиновник, - просматривая список приглашённых мусульман, я встретил несколько имён, которые вызвали у меня, мягко говоря, удивление. Например, Хамза... Ведь он же общается с нашими ссыльными.

- Ну так что же? - простодушно пожал плечами Медынский. - Расстрелять его за это прикажете?

- Да уж во всяком случае не приглашать туда, где будут многие уважаемые люди и настоящие друзья центральной власти.

- Вы хотите сказать, - снова улыбнулся полицмейстер, - что мы отпустили вожжи?.. Считаете, что их и дальше надо было бы натягивать сильнее?.. Нет, это сейчас не в духе времени. Мода на строгости прошла. Определённый демократизм теперь просто необходим... Нужно прислушиваться к либерально настроенной интеллигенции, искать с ней контакты...

Ёлка была украшена разноцветными гирляндами. Традиционный Дед Мороз осыпал гостей блёстками. Снегурочка - одна из самых красивых женщин Коканда, актриса татарского театра Ольга Яруллина - активно помогала Деду Морозу.

Полковник Медынский приступил к осуществлению своей новой программы - налаживанию контактов с местной интеллигенцией - буквально с первой же минуты. Едва только Хамза вместе с Завки вошёл в главный зал военного собрания, как полицмейстер подошёл к нему.

- Я очень рад, что вы пришли, - радушно приветствовал Хамзу Медынский. - Вы хороший поэт, а теперь ещё и драматург. К сожалению, я не видел вашей пьесы, но слышал о ней много лестных слов. Поздравляю!

- Рахмат, ваше превосходительство, - учтиво наклонил Хамза голову. - Рахмат за ваши тёплые слова о моём скромном сочинении.

Завки с удивлением посмотрел на своего обычно вспыльчивого, строптивого ученика - Хамза держался сегодня как заправский дипломат.

- Кстати, хочу познакомить вас с одним человеком... Уважаемый Каримбай! - позвал полковник стоявшего неподалёку низкорослого толстяка в европейском костюме. - Прошу, господа поэты, любить и жаловать будущего редактора и одновременно хозяина новой газеты, которая после первого января начнёт выходить в Маргилане на узбекском языке.

Толстяк, приложив правую руку к сердцу, поклонился.

- Господин Каримбай, - журчал Медынский, - расскажите нам о планах вашей газеты. Кого вы будете ругать, кого хвалить?.. Перед вами, возможно, ваши будущие сотрудники.

- Моя газета предполагает уделять внимание прежде всего вопросам торговли, - густым басом сказал Каримбай. - Мы хотим оживить деловые связи наших узбекских предпринимателей и сделать их известными всему Туркестанскому краю. Торговля - двигатель прогресса. Тот, кто хорошо торгует, обогащает себя и способствует процветанию своего народа.

- Ну, а просвещение, знания? Надеюсь, об этом вы тоже не будете забывать?.. Взять хотя бы новометодные школы. Я думаю, что они принесут огромную пользу. И в первую очередь детям, молодёжи... Не так ли, господин Хамза?

- Вы совершенно правы, господин полковник, - согласился Хамза. - Новометодные школы ускорят образование в несколько раз.

- Скажите, почтенный, - вступил в разговор Завки, обращаясь к Каримбаю, - собираетесь ли вы показывать своим читателям некоторые неблаговидные дела людей торговли - обман, например, взяточничество или какие-то другие злоупотребления?

- Я бы, конечно, мог печатать в своей газете и такие статьи, - загудел толстяк, - но зачем они мне?.. Если я буду высмеивать торговцев и купцов, они не станут печатать у меня рекламу своих товаров. И доходы мои начнут уменьшаться, а потом и вовсе придётся газету закрывать... Я, господа, смотрю на газету прежде всего как на прибыльное коммерческое предприятие. А коммерция убытков не любит, она требует только дохода, причём постоянно растущего. Иначе не стоит и дело начинать... Так что ни о каких злоупотреблениях я в своей газете писать не собираюсь, зачем же заранее намечать себе убытки? Это невыгодно. Я хочу издавать газету, продавать её читателям и за это получать прибыль. Другое меня не интересует.

- Вот видите, господин полковник, - усмехнулся Хамза, - а вы говорили о пропаганде знаний... Новая газета в Маргилане замышляется её будущим издателем только как торговое дело... Но почему бы вам тогда не купить себе завод и не начать торговать хлопком? С газетой много хлопот...

- Завод или газета - какая разница? Был бы хороший доход...

- Ну что уж вы так всё измеряете только деньгами! - с неподдельным возмущением воскликнул Медынский. - Есть же идеалы, высокие цели и помыслы, есть прекрасное служение делу народного просвещения!

Полицмейстер говорил с таким пафосом, что Завки даже отвёл в сторону взгляд.

- Вся наша беда заключается в том, - серьёзно сказал Хамза, - что дело просвещения находится в руках людей, для которых, кроме прибыли, ничего больше не существует на свете... Нет, видно, не дождаться нам от новой газеты защиты наук и знаний... Что ж, придётся продолжать бороться за просвещение там, где это даёт конкретный результат, - в школах для детей бедняков и неимущих.

- Кстати, о вашей воскресной школе, - элегантно, по-светски переменил неприятную тему полицмейстер. - До меня дошли слухи, что против неё строят какие-то козни, хотят закрыть... Почему? Отчего?

- Наверное, потому, что я обучаю вместе мальчиков и девочек.

- Вместе? - удивился Каримбай. - Ну, это уж слишком... Как правило, наши женщины редко используют образование, если даже получают его. Выучилась читать и писать - и слава аллаху!.. Вот, скажем, живёт у вас в Коканде грамотная женщина. Но разве книги у неё на уме? Совсем нет. Да ведь это и естественно! Женщина создана для продолжения рода человеческого, а не для того, чтобы двигать вперёд науки. Это занятие для мужчин.

Завки вдруг увидел, как лицо Хамзы начало покрываться красными пятнами. Он взял Хамзу под руку, как бы говоря ему: успокойся, успокойся...

Но Хамза весь уже был во власти своего нового настроения.

- И вы хотите, чтобы так было всегда? - впился Хамза своими ставшими острыми как иголки зрачками в лицо Каримбая. - И с такими идеями вы собираетесь издавать серьёзную газету?.. Вот вам уровень просвещения, господин Медынский! Деньги, деньги, только деньги, и ничего больше!.. Но вы, Каримбай, конечно, никогда не осмелитесь написать об этом в своей газете...

- А кому это интересно знать? - нахмурился Каримбай.

- Большинству нашего народа!.. - взорвался Хамза. - Тем, кого вы считаете людьми низкого происхождения!!

- Но они не будут читать мою газету! Они неграмотны!

- Сейчас не будут, сейчас неграмотны, но уже близок день, когда они избавятся от своей темноты...

- Не знаю, чему уж вы там учите детей в своей школе, - воинственно надулся Каримбай, - но ни один уважающий себя мусульманин не отдаст своего ребёнка вам на обучение...

- Вы-то, конечно, не отдадите!

- А зачем? Я человек богатый. Мои дети учатся в других школах. Им нечего делать среди детей босяков и нищих!

Хамза побледнел. Лицо его заострилось. Ненависть душила.

Он сдерживался из последних сил.

- Да, двери моей школы и моей души всегда будут открыты только для детей бедняков, потому что им нет места там, где учатся ваши дети! - Он обернулся к Медынскому. - Вы напрасно меня пригласили сюда, ваше превосходительство... Мне нечего здесь делать. Я рабочий! Я работаю на заводе, а не торгую хлопком, газетами, мыслями, людьми! У всех ваших гостей один бог - нажива! Я же верую в других богов - в правду, в справедливость, в честность, в народ! И поэтому мне нечего здесь делать... Извините за резкий тон.

И, круто повернувшись, Хамим пошёл к выходу.

Завки поспешил за ним. Теперь это был его ученик - тот самый поэт Хамза, через сердце которого проходили все беды, вся боль мира.

Садыкджан-байвачча после неудачи на улаке снова впал в тяжёлый запой. Но теперь он пил не дома, а ездил из ресторана в ресторан, занимал отдельные номера, заказывал ящиками шампанское, шумел, бушевал, бил посуду, плакал, забывался хмельным сном, чтобы утром всё повторялось сначала.