Золотые монеты. Кольца. Серьги. Ожерелья. Нитки жемчуга. Изумруды...

И вдруг байвачча почувствовал, что за ним кто-то стоит...

Паралич ударил в затылок, ладони и колени приросли к земле.

Он не мог шевельнуться, сердце покрылось льдом. Страх пополз за уши, к горлу подступила рвота.

Байвачча оглянулся...

Старый город горел.

Огонь хищно пожирал дома. Пламя гудело, хрустело, плясало над крышами неистовым, дьявольским хороводом. Улицы мерцали черно-красным, нереальным потусторонним свечением. Было светло и жутко.

Где-то трещали выстрелы, рассыпались пулемётные очереди, пробегали люди, проносились растерзанные всадники...

Сажа падала с неба на белую землю.

Старый город горел огромным непотухающим последним пожаром на земле.

Сзади стояла Шахзода. Глаза её были похожи на две гнойные раны. В руках она держала топор.

Взмахнула.

- А-а-а-а-а!! - закричал байвачча нечеловеческим голосом.

Кара-Каплан бешено настёгивал мчащуюся галопом лошадь.

К седлу его был приторочен мешок с драгоценностями Садыкджана.

...Его будто подкинул с места душераздирающий, жуткий крик. Сна как не было. Но он не мог встать.

Какая-то седая, страшная, с чёрным лицом старуха втащила в комнату байваччу. Лицо Садыкджана было разрублено пополам.

Старуха бросила на труп байваччи мешок. Посыпалось на пол золото, ожерелья...

Старуха подняла лампу и вылила на Садыкджана весь керосин. Потом поднесла к нему огонь.

Байвачча вспыхнул.

Старуха подняла голову. Глаза её слезились гноем. Это была Шахзода.

Кара-Каплана подбросило второй раз. Он кинулся к телу Садыкджана, схватил мешок... Старуха вцепилась ему в рукав.

И тогда он ударил её кинжалом в грудь.

Шахзода упала на труп байваччи, и одежда её, коснувшись разлитой на полу лужи керосина, мгновенно загорелась.

Кара-Каплан не помнил, как его вынесло к лошадям. Судорожным движением он оборвал поводья крайней, упал в седло...

Метров через пятьсот оглянулся - дом Садыкджана горел.

Первые жадные языки пламени, спрыгнув с окроплённых керосином тел двух последних его обитателей, нетерпеливо бежали по окнам, стенам, крыше...

А вдалеке пылал Коканд. Пожар, уничтожая старый город, полыхал до неба.

Через два дня, 24 февраля 1918 года, Кокандский мухтариат - призрачное порождение жалкой ненависти к истории кучки людей, пытавшихся остановить её неостановимое движение, - окончательно и навсегда прекратил своё существование.

Весной восемнадцатого года в Туркестане началось формирование первых регулярных частей Красной Армии. Степана Соколова, проявившего в последние дни кокандских событий решительность, смелость и боевую смекалку, назначили командиром большого отряда красногвардейцев. Отряд уходил на Закаспийский фронт. Вместе с отрядом, увозя с собой начало своей первой комедии "Автономия или мухтариат", ехал на фронт политработником и Хамза Ниязи.

Что было?

Лихорадка боёв, дороги через пустыню, красные кубики теплушек, вереницы эшелонов, разрушенные станции, сожжённые кишлаки, палящее солнце, безводье и пески, пески, пески - зыбучие, обжигающие, бесконечные...

Водоворот гражданской войны бросает Хамзу из одного конца Туркестана в другой - от Бухары до Ташкента, от Чарджоу до Ферганы. Начавшаяся английская интервенция застаёт его в Байрам-Али. Очередная вспышка активности басмачей - и он уже в Маргилане. И везде - в теплушках, в седле, у костра в пустыне - он непрерывно пишет. Под грохот канонады, или прислушиваясь к отдаленным выстрелам, или в оглушительной ночной тишине Каракумов, глядя на близкие звёзды, он заполняет карандашом одну тетрадь за другой. Им овладела новая страсть - театр, живое горячее слово, прямо обращённое к человеку - зрителю и слушателю.

Но сцены пока нет, сцена - атаки и перестрелки, рампа - цепочка бойцов, рассыпанная в обороне, драматизм событий хлещет через край, и никакой фантазии не сравниться с тем, что происходит на самом деле в жизни, обнажённой великим конфликтом прошлого и будущего, распахнутой яростным сюжетом смертельной борьбы людей настежь. И он спешит запечатлеть эту жизнь - эту драматургию опоясанных пулемётными лентами характеров, эти непримиримые коллизии сражений, эту правду завязанных и развязанных клинками интриг. Подмостки будущих спектаклей трещат от гула оваций артиллерийских залпов, эхо взрывов сотрясает партер и ложи. Трагический занавес жизни над искорёженными декорациями бытия, над свежими могилами боевых товарищей, остающимися после боёв и сражений, не закрывается ни на минуту.

В походах, в перерывах между боями он заканчивает комедию "Мухтариат", пишет новые пьесы "Бай и батрак" и "Наказание клеветников". В недолгие недели пребывания в Фергане, когда вокруг бушевал огонь басмаческого движения, когда укрывшееся в горах реакционное духовенство объявило Советской власти газават - священную войну, Хамза случайно знакомится с несколькими профессиональными русскими актёрами, заброшенными сюда и застрявшими в Средней Азии по прихоти вольной музы гастролей ещё до революции.

Актёры пробавляются у любителей сценического искусства полулюбительскими спектаклями, взимая единственную форму вознаграждения - кормление на месте. Вокруг них группируется талантливая молодёжь из числа местной узбекской и татарской интеллигенции, в основном - учителя, среди которых популярность Хамзы, как поэта и организатора школы ускоренного обучения грамоте, очень велика.

И у Хамзы возникает счастливая мысль - создать передвижную агитационную труппу для обслуживания частей Туркестанского фронта. (Впоследствии эта труппа своим революционным репертуаром привлечёт к себе внимание одного из работников политотдела Туркестанской армии Дмитрия Фурманова - будущего автора "Чапаева". Он вызовет её в Ташкент, зачислит в штат политотдела, и она получит официальное название - "Первая политическая передвижная труппа Туркестанского края".)

Хамза быстро пишет текст агитационного спектакля "Трагедия Ферганы", посвящённого борьбе с басмачами в Ферганской долине. Считанные дни уходят на репетиции, и вот спектакль готов.

Он имел небывалый успех - сценическое действие сливалось с бушующими вокруг событиями, нередко зрители, бойцы и командиры узнавали среди действующих лиц тех, с кем они всего несколько часов назад сражались неподалёку от города.

Спектакль шёл по нескольку раз в день. И чуть ли не на каждом представлении в первом ряду сидел один из главных персонажей пьесы - лихой командир Красной Армии, друг, товарищ, боевой соратник Степан Соколов, выведенный в пьесе, конечно, под другой фамилией, но тем не менее имеющий со своим реальным прототипом почти фотографическое сходство.

Так начинался узбекский национальный театр. "Трагедия Ферганы" была его "Чайкой". Репертуар складывался под грохот выстрелов. Герои выходили на сцену и входили в зрительный зал одновременно.

Здесь же, в Фергане, у Хамзы произошла ещё одна встреча.

Однажды его пригласили на концерт народной узбекской песни, музыки и танца. Сначала пел Кары Якубов, а потом на сцену под звуки бубна выбежала... Зульфизар.

И у Хамзы мгновенно созрело решение ввести в "Трагедию Ферганы" и песни Якубова, и танцы Зульфизар. Народная, национальная выразительность спектакля от этого должна была сильно выиграть.

Он подошёл к Зульфизар после концерта, они вспомнили Коканд, знакомых, близких... Хамза предложил танцовщице вступить в свою труппу. Зульфизар согласилась.

Эта встреча многое определила в дальнейшей судьбе Хамзы.

Шёл 1919 год. Агитационный поезд "Красный Восток" медленно двигался по пустыне. Три театральных труппы находились в эшелоне - узбекская, татарская и русская. Все артисты, числившиеся в списках личного состава политотдела Туркестанской армии, были одеты в военную форму. Шефство политотдела имело много преимуществ. И самое главное состояло в том, что артисты получали от него финансовую поддержку. И поэтому все спектакли показывались бесплатно. А это увеличивало число зрителей во много раз.