— Это не к спеху, — заверил он ее. — Хочу немного побыть в Арелате. Там легче быть в курсе того, что происходит в Италии. — И Константин, и Феодора понимали, что при отсутствии доверия к Максимиану и Максенцию для него было бы благоразумней находиться в таком месте, откуда он быстро смог бы вступить в Италию, пользуясь перевалами через горы, которые иногда называли Приморские Альпы.

Бракосочетание Константина и Фаусты в Арелате явилось искуснейшей церемонией, когда-либо устроенной в Южной Галлии. Его облачение в императорскую порфиру и присвоение ему официального титула августа, которым, по мнению большинства его подданных, он уже обладал, состоялось днем позже и устраивалось наподобие римского триумфа. Туда со своими свитами съехались многие правители из Испании, Галлии, Африки и даже германские вожди, решившие, после того как он наказал в пример другим мятежников Аскарика и Регаиса, поддержать «римский мир».

Константин и Максимиан вместе на золотой колеснице проехали в храм Аполлона, где, по настоянию Максимиана — возможно, потому, что он знал о сочувствии Константина христианам, — новый август председательствовал на обычном жертвоприношении бычка. Только после этого Максимиан официально провозгласил Константина правителем Галлии, Британии и Испании и накинул на плечи молодого человека привезенный им из Рима роскошный пурпурный плащ.

Раздел империи закончился, и шесть августов — Константин, Максимиан и Максенций на Западе и Галерий, Лициний и Максимин Дайя на Востоке — правили ею, теоретически обладая равной властью. То, что при Диоклетиане было единой нацией, теперь раскололось на шесть частей, но перспектива конфликта, хоть он и казался неизбежным, Константина не удручала. Имея у себя под рукой сильнейшую армию и владея самой многолюдной и процветающей территорией империи, он был готов расширить сферу своей деятельности, лишь только бы представился случай. И последний не заставил себя долго ждать.

Сколь ни был Константин зачарован любовью к молодой супруге, от его внимания ни на минуту не ускользала развернувшаяся в империи борьба за власть. И вот, проводя свой медовый месяц в Арелате, этом маленьком, купающемся на солнце городе, известном гражданам провинции как «маленький галльский Рим», он снова на время стал зрителем, наблюдая за развитием событий в Италии и на Востоке. В Арелате это оказалось делать очень удобно.

Когда-то жители Массилии во времена первых финикийцев построили здесь важную торговую станцию — это было еще до того, как южнее, на Африканском берегу, невезучая царица Дидона из Тира основала Карфаген. Готовясь к нападению на лежащую неподалеку Массилию, Юлий Цезарь построил на берегах реки галеры, и во многом коммерческое значение Арелата связывалось с важной ролью его как порта, где происходила перегрузка речных и морских судов.

Центр римской администрации в Арелате располагался в западной части города, неподалеку от Роны, а между ним и широкой вялотекущей рекой стояла гигантская арка, строительство которой было завершено Констанцией незадолго до его кончины. Весной и летом в городе царила жара, но громадная конструкция с сетью подземных переходов давала возможность не только скрыться в прохладу, но и хранить быстропортящиеся товары. В целом Арелат являлся счастливым местечком, расположенным вдалеке от постоянной угрозы вторжения из-за Рейна, что делало Треверы при всем его великолепии приграничным городом.

Когда Фауста забеременела их первым ребенком, Константин несказанно обрадовался. Родилась девочка, и он испытал чувство не только радости, но и облегчения, ибо знал, что Фауста будет бороться за сохранение преемственности власти для своего потомства; он же всегда считал, что его преемником у кормила правления должен стать Крисп.

Елена на свадьбу не приехала, хотя Константин и оповестил ее о дате торжества и предоставил в ее распоряжение возможности императорской почты. В письме, где она сообщала, что не может приехать, не говорилось о причине, но он был уверен, что отсутствие матери диктовалось ее недоверием к Фаусте как дочери Максимиана. Околдованный любовью к юной жене, Константин не мог сочувствовать такому к ней отношению, но зато мог понять свою мать в том, что она не хотела встречаться с Максимианом, ответственным — вместе с Диоклетианом — за ее развод с Констанцием. В письме его мать сообщала, что Крисп становится рослым и сильным и с нетерпением ждет того часа, когда сможет приступить к военному обучению.

Хрупкое согласие между Максимианом и Максенцием скоро лопнуло из-за неуравновешенности их характеров. Максимиан считал, что его положение экс-императора помогло Максенцию захватить власть в Италии. Сын же ссылался на поддержку сената и преторианской гвардии при выборе его в августы. Спор между ними, о котором шпионы прилежно докладывали Константину, привел наконец к бегству Максимиана из Рима в Иллирик.

Галерий же, однако, вовсе не намеревался предоставлять убежище старому забияке, поэтому Максимиану снова пришлось бежать — на этот раз в Арелат, где Константин принял своего тестя со всем подобающим его сану почтением. Максимиан поселился с дочерью и ее мужем, уверенный в том, что он объединяется с величайшей силой в империи, — и, разумеется, так оно и было.

Однако пока Константин играл в политику осторожного выжидания в Арелате, коалиция германских вождей решила воспользоваться тем, что значительная часть его армии находится на юге, и начать один из своих периодических набегов на Галлию. Крок проворно отразил нападение, но Константин решил предпринять марш-бросок на север и подавить восстание до того, как оно успеет ослабить его собственное положение в империи. И вот, оставив Арелат и находясь в Аргенторате, городе, расположенном в верховьях одного из главных притоков Роны, он получил ошеломительное известие.

Максимиан, говорилось в депеше от Дация, объявил, что Константин мертв, и провозгласил себя августом Галлии, Испании и Британии. Кроме того, он прибрал к рукам значительную казну, собранную Константином в Арелате во время его пребывания там, и щедро осыпал легионы дарами, явно стараясь купить их верность. Сам Даций, отказавшись передать командование Максимиану, оказался в заточении, но старый вояка ухитрился-таки послать с армейскими друзьями весточку Константину о предательстве тестя вместе с заверением, что Фауста с маленькой дочерью в целости и сохранности.

Константин с трудом прочел это письмо: глаза застилало кровавой дымкой ярости, буквы расплывались перед глазами. Бросив его Кроку, он подошел к окну и уставился невидящим взглядом на оживленную суету гарнизона, стараясь взять себя в руки.

— Так вот как твой тесть отплатил тебе за то, что ты дал ему убежище! — Крок разразился проклятиями. — Что будешь делать?

— Отправлюсь в Арелат — и как можно скорее. Завтра же выступаем на юг.

— Есть дорога покороче — по реке: в верховьях у Роны очень быстрое течение. Если Максимиан и впрямь считает, что ты умер, то, быстро спустившись по воде, ты захватишь его врасплох.

— Да, река — это лучшая дорога, — согласился с ним Константин. — Реквизируй все, что способно держаться на плаву. Я устрою своему тестю хороший сюрприз.

У Константина были все причины для того, чтобы со всеми войсками, которые он мог взять с собой, не подвергая опасности рейнскую границу, предпринять стремительный бросок на юг, ибо, несомненно, в качестве следующего шага Максимиан попытался бы заключить пакт с Максенцием в Риме, дающий им обоим власть над всей западной частью империи. Затем они могли бы пойти войной на Лициния и захватить плодородные провинции Иллирика, прежде чем Галерий собрался бы с силами, чтобы оказать им сколь-либо серьезное сопротивление.

Чтобы спуститься по реке к Арелату, требовалось менее недели, но известие о приближении Константина дошло до Максимиана раньше, когда кто-то с берега заметил плывущую на юг гигантскую армаду и, чтобы предупредить его, мчался день и ночь, уверенный, что получит хорошее вознаграждение. Войдя в Арелат, Константин узнал, что его тесть отступил в Массилию, лежащую на берегу моря, забрав с собой Фаусту с дочерью.