— Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Небесное.

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить на Меня.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.

Феогнид положил на кафедру свиток, с которого он читал, и начал говорить. Слова его были просты, как и слова прочитанной им проповеди. Кратко, но красноречиво он рассказал историю о Боге, который, будучи всесильным, так любил людей, что послал единственного своего сына, чтобы он показал им путь к вечной жизни. Феогнид говорил о служении человека по имени Иисус Христос в далекой Палестине, как народ жаждал той правды, которую он ему принес, как глубоко черпал из его мудрости. Он поведал о том, как власти, религиозные и светские, ополчились против этого простого учителя из неприметного городка под названием Назарет и как они в конце концов предали его суду, ложно обвинив в измене, утверждая, что он возглавляет восстание против Рима. Клятвенно подтвердив свою ложь, они вынудили римского наместника провинции Понтия Пилата приговорить Иисуса из Назарета к самой позорной из казней — к смерти на кресте в окрестностях Иерусалима, известного Константину под римским названием Элия Капитолина.

Под конец Феогнид рассказал чудесную историю о том, как к гробнице, куда положили тело Христа, пришли преданные ему женщины, чтобы совершить последний обряд помазания, и увидели, что гробница пуста. И вот голосом, в котором звучала надежда, принесенная воскрешением Иисуса всем, кто шел за ним, он поведал о явлениях назареянина его сподвижникам, названным апостолами. И в частности об одном человеке по имени Савл из Тарса, который, хотя сначала и являлся гонителем христиан, был переименован в Павла и призван Христом распространять добрую весть за пределами Иудеи и который стал подлинным светочем истины.

— Иисусе говорит в сердце каждого из нас ежедневно, — сказал Феогнид в заключение своей проповеди. — Если мы только прислушаемся и отдадимся ему, то познаем радость апостола Павла, когда ему наконец была указана цель, предначертанная Богом. И что бы тогда ни выпало на нашу долю, мы, уверенные в своей собственной цели, всегда будем преисполнены Святым Духом, с которым мы восторжествуем над смертью, как и было обещано нам Господом нашим Спасителем Иисусом Христом.

Проповедь закончилась, но осталась еще одна часть службы под названием причастие, которую Феогнид объявил как Обедню Любви. Константин с беспокойством подумал, неужели сейчас последует тот ужасный ритуал, о котором он был уже наслышан — питие крови и поедание плоти. Но церемония оказалась простой и прекрасной: в память человека, которого христиане считали сыном своего Бога, они преломляли хлеб и ели его, запивая вином, потому как, по словам Феогнида, во время прощального ужина в Иерусалиме его пил с учениками Иисус перед тем, как претерпеть страшную смерть, к какой обычно приговаривали беглых каторжников, дезертиров и самых низких предателей.

Константин не принимал участия, как и его мать, но Минервина присоединилась к тем, кто встал на колени перед алтарем для принятия причастия. После богослужения множество людей столпилось вокруг Елены и Минервины, а там подошел и сам священник. Без своего внушительного облачения Феогнид не казался таким уж высоким, но в глазах его горел дружелюбный огонь, а когда их представили друг другу, он крепко пожал Константину предплечие руки.

— Поздравляю с назначением в императорскую гвардию, — сказал он, — В Никомедии говорят, что император благоволит тебе и что ты быстро пойдешь вверх.

Когда лицо Константина выразило удивление, он с улыбкой добавил:

— Я не обладаю никаким даром предсказания. Просто твой дядя Марий — мой старый друг, хотя он еще не наш. Твой учитель Лактанций тоже. Скажи-ка мне, как тебе сегодняшняя служба?

— Она была очень интересной — и новой для меня.

— Но во многих отношениях не так уж сильно отличающейся от обряда почитания солдатского бога Митры — это у тебя на уме?

— A-а, как вы догадались?

Феогнид рассмеялся:

— Тут нет никаких дьявольских сил, можешь быть уверен. Видишь ли, я когда-то был поклонником Митры и долгое время разрывался между ним и Христом, пока не увидел тавроболиум — обряд заклания быка.

Обряд, о котором упомянул Феогнид, Константину доводилось видеть уже не раз. Этой дорогостоящей церемонией проситель предположительно должен был завоевать высочайшее расположение солдатского бога; в начале обряда он спускался в яму, поверх которой устанавливали металлическую решетку, а над ней жрец перерезал горло молодому бычку, заливая коленопреклоненного в яме кровью и символически очищая его в служении Митре, позволяя ему выйти из ямы новым и освященным человеком.

— Я спросил себя, какая польза человеку от крови бычка, когда Божий Сын отдал жизнь свою как жертву за всех, кто идет за ним и называет его Господь и Спаситель, — продолжал Феогнид. — И тогда я понял, что ни Митра с Юпитером, ни любые другие боги не смогут предложить мне дара вечной жизни, которую дает Иисус Христос.

— Вы пытаетесь обратить меня в свою веру? — спросил Константин.

Феогнид покачал головой.

— Судя по тому, что говорят твоя мать и Марий, ты мыслишь самостоятельно и тебя нелегко переубедить. Я уверен, центурион Константин, что в один прекрасный день ты увидишь свет, но, сдается мне, это произойдет только тогда, когда Иисус Христос пожелает, чтобы ты прозрел.

В задумчивости возвращался Константин назад в Никомедию к своим обязанностям во дворце. Но на этом коротком пути его мысли были не столько о виденной им в Дрепануме службе и проникновенных словах священника, сколько о тоненькой девушке, стоящей под солнцем со светлым ореолом волос, обрамляющих прекрасные черты лица. И он уже подумывал, скоро ли ему удастся найти благовидный предлог, чтобы оставить свои обязанности во дворце и еще раз приехать в Дрепанум.

Три года, проведенные Константином в Никомедии, пока он достигал своего совершеннолетия, были для него во многих отношениях периодом неудовлетворенности. Ибо хотя ему и оказали честь служить в личной гвардии императора, он бы с радостью все это обменял на возможность принимать участие в увлекательных событиях, разворачивающихся на Западе, под умелым и энергичным руководством Констанция.

Гезориак, главный морской порт Галлии, расположенный напротив Британии, пал, когда Констанций, следуя примеру, поданному Александром Великим при осаде Тира, построил огромную дамбу, сделавшую гавань досягаемой для его военных машин. С переходом порта к Риму самозваный август Караузий лишился базы, из которой его флот нападал на торговые суда в проливе Фретум-Галликум и держал в частичном подчинении северные племена аллеманов. А имея Гезориак в своих руках, Констанций мог уже подготовить флот для вторжения в Британию.

Главный удар предстояло нанести непосредственно по ближайшему британскому берегу, переправившись через канал, но Констанций применил диверсионную тактику, послав из устья реки Сены эскадру под командованием префекта Асклепиодата. Этот небольшой флот добился успехов сверх всяких ожиданий, когда под покровом густого тумана смог войти в одну из главных рек Британии и подняться до города Лондиния. Тем временем Караузия убил его заместитель Аллект, который сам, захваченный врасплох близ Лондиния, был скоро побежден войсками под началом Асклепиодата. В результате Констанций высадился с главными силами, почти не встретив сопротивления, и Британия пала без какого-либо серьезного сражения.