— Значит, это распоряжение отменяется, август? — Константин надеялся, что разыграл достаточно искреннее удивление, чтобы Галерий не догадался о его осведомленности.

— Тебе надлежит ехать в Галлию к своему отцу. Уверен, что эта новость тебя обрадует.

— Я не видел его уже столько лет! За это время он снова женился, у него родилось трое сыновей и дочери.

— Тогда ты, несомненно, захочешь убедиться в своем собственном положении как сына. Тебе известно, что он болеет?

Константин был уверен, что этим вопросом Галерий хотел застать его врасплох. Но, зная августа, он заранее ожидал какой-нибудь неожиданный выпад в этом словес ном поединке и приготовился к его Отражению.

— От отца я за много месяцев не получил ни Одного письма, — Он говорил чистую правду — и ничего больше, — Надеюсь, его болезнь не очень серьезна?

— Наверное, всего лишь рецидив лихорадки; такое случается у нас у всех, воевавших в других частях света. Твой отец снова готовится к переправе через Фретум-Галликум, чтобы покарать бунтарей среди пиктов Эти несговорчивые дикари прячутся среди холмов и в глубоких ущельях Северной Британии. Наверное, Констанций чувствует, что легче за ними гоняться ногам, что помоложе.

Галерий взял свиток, лежавший рядом на столике, и вручил его Константину.

— Вот ваши пропуска. Они дают тебе с центурионом Дацием право приобретать по пути лошадей и требовать еду и жилье на почтовых императорских станциях. — Затем он спросил расчетливо безразличным тоном: — Когда вам желательно выезжать?

— Да хоть сразу же август. Ведь мы с Дацием еще и распаковаться-то не успели с тех пор, как вернулись из Салон.

— Ну, тогда сойдет и завтра, — заверил его Галерий. — Сейчас мои писари готовят послания, которые ты отвезешь Констанцию. Их передадут тебе, как только они будут готовы. Кстати, — добавил он, — император Максимиан, когда правил Медиоланом, не очень-то хорошо очистил от разбойников альпийские перевалы, а цезарь Север еще не успел закончить это дело. Так что будьте там поосторожней.

— Мы с Дацием все время будем начеку — пообещал Константин.

Придя к себе, Константин схватил Дация за плечи и кружил его в танце.

— У нас у обоих пропуска! — ликовал он. — Мы едем к отцу в Галлию и будем сопровождать его в Британию, чтобы подавить восстание среди пиктов.

— Через месяц-другой в том климате твой восторг немного поубавится — особенно когда придет зима, — предупредил Даций. — По утрам там такой густой туман, что приходится пробираться на ощупь. А одежда редко просыхает, разве что деревенеет на морозе.

— Ну и пускай. Главное, что я буду с отцом и у меня появится возможность делать хоть что-то, а не только прислуживать.

— Да уж навоюешься себе в удовольствие, — пообещал Даций. — Когда Констанций увидит, на что ты способен, он непременно назначит тебя полководцем, и тогда твое будущее на Западе будет обеспечено.

— Да, но пока мы еще здесь. — Константин заставил себя успокоиться. — Дядя Марий считает, что по пути нас попытаются убить. Да и сам Галерий предупредил меня насчет разбойников на альпийских перевалах.

Даций протянул было руку за флягой с вином, чтобы налить себе, но остановился, чуть не дотянувшись.

— А был ли там кто-нибудь еще?

— Придворный посыльный и двое писарей. А что?

— Свидетелей достаточно, чтобы освободить Галерия от всяких обвинений, когда на нас нападут и убьют, — сухо проговорил Даций. — Дай-ка взглянуть на пропуска.

Он внимательно прочел переданный ему Константином свиток, потом свернул его и связал пурпурной лентой, указывающей на то, что это императорский документ.

— Так я и думал — маршрут не указан. Скоро ли мы отбудем?

— Завтра, как только писари подготовят письма, которые я должен вручить отцу. А что?

— Если я не ошибаюсь, в письмах будет выражена обеспокоенность Галерия твоим благополучным прибытием в Галлию. Из них твоему отцу станет ясно, что он предупреждал тебя об альпийских перевалах. И можешь быть уверен, что, после того как нас убьют якобы разбойники, эти письма так или иначе окажутся у Констанция, дабы очистить Галерия от всякой виновности в нашей смерти.

— И впрямь все совпадает, — согласился Константин.

— К счастью, тебя предупредили, поэтому у нас есть шанс избежать западни, — Даций задумчиво поскреб седую щетину на подбородке, — Альпийские перевалы тяжелы для лошадей, а менять мы их сможем, только оставаясь на дорогах императорской почты, где, конечно, и будет поджидать нас засада. На это Галерий как раз и рассчитывает. Теперь надо подумать, как его перехитрить.

— На Евфрате, с царем Тиридатом и его командой, наше положение казалось безнадежным, когда мы очутились в тылу у персидской конницы, — напомнил ему Константин, — И мы решили атаковать.

— Это решил ты, остальные же только согласились.

— Мы выиграли, поскольку сделали то, чего противник от нас не ожидал.

Хмурое лицо Дация слегка просветлело.

— Итак, мы выберем путь, неожиданный для врага — в данном случае для Галерия и его наемных убийц. Но какой именно?

— Так ведь ты, кажется, должен знать эту местность, — сказал Константин. — Надеюсь, что ты мне подскажешь.

— Тогда нам лучше засесть за карты.

Даций, покопавшись в углу комнаты, извлек на свет цилиндрический футляр, в котором всегда носил свои бумаги. Час спустя они оба с одинаковым чувством удовлетворения и с возбужденными лицами оторвались от расстеленной на полу карты, и Даций спросил:

— Значит, решено?

Константин утвердительно кивнул головой.

— Галерий уверен, что мы поедем дорогой на северо-запад, в прежнюю его столицу Сирмий на реке Саве, там, где она впадает в Дунай, а оттуда прямо на запад через альпийские перевалы в Галлию и в Треверы. Как раз теперь он, наверное, шлет приказ своим приспешникам в Сирмии, чтобы они устроили нам засаду где-нибудь к западу от этого города.

— Уж они это организуют как следует, можешь мне поверить, — согласился Даций, — Но мы еще посмотрим, чья возьмет. А теперь нам бы как следует выспаться. Завтра предстоит долгий путь.

Константин проснулся оттого, что почувствовал на плече чью-то руку; о том, сколько сейчас времени, он не имел ни малейшего представления. Он быстро перевернулся на другой бок, инстинктивно потянувшись к гвоздю, на который повесил свой меч, но рука его опустилась, когда в свете луны, льющемся сквозь единственное окно кубикулы, Константин узнал лицо главнокомандующего Лициния.

Лициний, заметил он, был без оружия. Сообразив, что, какова бы ни была цель этого ночного визита, нападением тут и не пахнет, Константин сел на своем тюфяке.

— Говори только шепотом, — предупредил Лициний, — У меня письма, которые ты должен доставить отцу. Август Галерий перед сном выпил больше нормы и уж наверняка не скоро проснется. Я думаю, вам следует отправиться пораньше.

— Насколько пораньше? — Константин не мог не заметить ударения на слове «следует».

— Да прямо сейчас. Центурион Лонгин седлает двух лошадей. Они будут готовы, как только вы соберетесь. Да хранят вас Юпитер и Митра.

Рука ночного гостя уже лежала на ручке двери, когда Константин полюбопытствовал:

— А почему вы это делаете для меня?

— Мы с твоим отцом давнишние друзья.

Он ушел, и Константин, не теряя ни минуты, разбудил Дация и рассказал ему о странном визите.

— Лициний — порядочный человек, — говорил центурион, поспешно одеваясь. — Галерий явно намеревался задержать тебя еще на один день — сослался бы на то, что письма еще не готовы, — чтобы его посланцы, которых он отправил вперед, уж наверняка бы вовремя добрались до Сирмия и успели бы все подготовить для нашей «встречи».

— Хотел бы я посмотреть на его физиономию, когда он узнает, какой мы выбрали путь, — говорил Константин, цепляя к поясу меч и снимая с гвоздя свой плащ. — Но к тому времени мы уж должны быть в Треверах, в целости и сохранности.

Спустя немногим более двух недель Константин стоял в верхнем этаже гостиницы на окраине итальянского города Неаполя, нетерпеливо ожидая возвращения Дация: он должен был выяснить, проживает ли госпожа Фауста там неподалеку, в загородном доме своего отца, в чудесном местечке в Кампании. Как он и предвидел, Даций так и вскипел, узнав о действительной причине включения Неаполя в их маршрут, утверждая — и не без веских оснований, — что Константину пытаться встретиться с Фаустой после категорического запрета Максимиана было бы просто глупо.