— Императрица Феодора — прекрасная женщина, мама. Тебе бы она понравилась. Она хорошо воспитала детей.

— Констанция кажется очень милой. Она несколько раз навещала меня, когда они жили в Никомедии.

— Я этого не знал! — воскликнул Константин. — Она никогда об этом не говорила.

— Это было после того, как у Лициния осталась в управлении только Азия. Знаешь, наверное, что ее старшую дочь назвали в мою честь?

— Знаю. Императрица Феодора не возражала.

— Что скажешь о своих собственных детях?

— У нас трое мальчиков и три девочки. Теперь, когда войне конец, Фауста приедет с ними в Никомедию.

— Где она теперь?

— В Риме. Ей там больше нравится, поэтому я построил ей там прекрасный дворец. Фауста говорит, что в Риме у детей лучшие учителя, и, думаю, она права.

— Место жены — рядом с мужем. — Елена проследила глазами за Криспом, с новым интересом изучавшим дом, где прошло его детство. — Как твоя жена ладит с мальчиком?

— Они в самых дружеских отношениях; в конце концов, возрастная разница между ними невелика. — Эти слова вызвали в памяти тот случай, когда он в последний раз видел Криспа и Фаусту вместе, на празднике пятилетия цезарей, где отмечалось избрание на этот пост Криспа и сына Лициния Лициниана. Он припомнил жадный, восторженный взгляд на лице болтающего с Фаустой Криспа и с какой усладой она смотрела на юношу — ведь точно так же она смотрела на него на приеме в честь окончания двадцатилетнего правления Диоклетиана и Максимиана.

— Ты уверен, что счастлив с ней? — Слова матери прервали ход его размышлений, — Она столько времени проводит в Риме. И ходят слухи…

— Не слушай пустых сплетен. — Это прозвучало резче, чем он хотел, и вдруг, почувствовав раскаяние, Константин сунул руку в карман туники и извлек оттуда небольшой свиток, — Это тебе, мама, или, я бы сказал, августа. Я издал указ, и со вчерашнего дня этот титул принадлежит тебе.

Прошло уже более четверти века с тех пор, как Елена подписала в Наиссе постановление о разводе, позволявшее Констанцию жениться на Феодоре и лишавшее ее саму всех почестей и благ, достигнутых впоследствии человеком, за которого она вышла замуж, когда он был младшим военачальником в римской армии. Теперь же декретом, присваивавшим ей титул августы, или императрицы, Константин, пусть и запоздало, вернул ей назад то, от чего она так давно отказалась.

— Какая мне польза от титулов в моем-то возрасте? — хрипловато проговорила она, когда подходили поздравить ее Крисп и Даций. Но глаза ее сияли от непролитых слез, и Константин не сомневался, что сделал ее счастливой.

— Ты должна приехать ко мне в Галлию, бабушка, — сказал Крисп. — Я в твою честь устрою великий праздник.

— Слишком уж я стара для дальних-то путешествий, если только не в Галилею и Иудею, где ходил Спаситель. — Голос ее вдруг зазвенел от возмущения, — Ты знаешь, что над гробницей в Иерусалиме, куда положили тело нашего Господа, когда его сняли с креста, теперь стоит языческий храм?

— Я этого не знал, — признался Константин, — Почему бы тебе не поехать туда и выяснить, так ли это. Если это так, то храм нужно снести, а гробнице воздать соответствующие почести.

На следующее утро Крисп с Дацием отплыли на галере, которой предстояло пройти по морю Мармара и Геллеспонту, где юный цезарь одержал первую из двух своих великих морских побед. Оттуда они намеревались отправиться в Галлию на судне покрупней. Тем временем Константин продолжил свой путь в Никомедию, где ему предстояло принять тысячи решений, связанных с реорганизацией управления в соответствии со стратегией, которую он уже решил осуществлять здесь, на Востоке: она основывалась на реформах, которые впервые начал проводить в Галлии Эвмений и впоследствии распространившихся на Италию и Иллирию.

Но, однако, не успел он еще приступить к работе, как столкнулся с новым предательством Со стороны Лициния, который, даже будучи в изгнании в Фессалониках, продолжал строить козни против своего благодетеля. В конце концов не оставалось ничего другого, как предать казни бывшего императора Востока, а Констанция с сыном, юным цезарем Лицинианом, получили убежище во временном дворце ее брата в Никомедии.

Теперь царство Константина распростерлось от самой восточной окраины Армении до района обитания пиктов в Северной Британии и от верховьев Дуная и устья Рейна на юг, в Египет, за пределы города Сиены, далеко вверх по течению Нила. Одному человеку управлять такой обширной империей стало явно невозможно, и, чтобы снять бремя повседневных решений с его плеч, был составлен план реорганизации управления.

По плану Константина Римская империя делилась на четыре префектуры, которыми управляли назначенные императором высшие чиновники в звании префектов претория. Префектура Галлии, уже имевшая правителя в лице Криспа, состояла из трех диоцезов: Британии, Испании и Галлии, каждым из которых управлял викарий. Далее диоцезы подразделялись на провинции, или округа, во главе с проконсулами и консулярами. Префектура Италии состояла из трех диоцезов, включая город Рим, собственно Италию и Африку. Префектура Иллирии подразделялась на диоцезы Македонии и Дакии, префектура Востока включала в себя пять диоцезов.

Более мелкие территориальные единицы управлялись чиновниками, называемыми по-разному: консулярами, преторами, графами и иными — в убывающем ранговом порядке. Императорский двор также подвергся реорганизации с целью повышения его эффективности и ослабления внутриполитической борьбы, столь характерной для двора при Диоклетиане и других его предшественниках.

Во главе двора стояли семь высших магистратов: префект дворца с подчиненными смотрителями кухни и гардероба императора; магистр оффиций, чьи обязанности касались судов и дел, имеющих отношение к иностранным державам; квестор — высший авторитет в вопросах закона ности, составлявший также императорские эдикты; главный казначей, который ведал государственными доходами и издержками; частный казначей, заправляющий личными делами императора — должность, перешедшая к Адриану, в прошлом так чудесно проявившему себя в ней; и двое командующих гвардией, или дворцовой стражей, — начальник конницы и начальник пехоты.

Одно из самых поразительных нововведений Константина касалось деления высших чинов и аристократов на сиятельных, почтеннейших и светлейших. В категорию сиятельных попадали консулы в период их службы, патриции, префекты претория, городские префекты Рима и Византия, начальники конницы и пехоты, семеро дворцовых магистратов и главы тринадцати диоцезов, а также различные высшие армейские чины, входящие в категории графов и герцогов. Реорганизации подверглась и армия, которая все также делилась на пограничные и маневренные войска, но из общей массы последних были выделены привилегированные дворцовые части, расположенные в главных городах. И те и другие делились на пехоту и конницу под командованием соответствующих военачальников или магистров.

До завершения этих реформ из Рима прибыла делегация сенаторов и важных титулованных особ, обеспокоенных слухами о том, что Константин якобы намерен перенести центр империи на Восток, лишив этой чести город, давший ей это название. Возглавлял делегацию Марцеллин, старый сенатор, приезжавший когда-то в Треверы, чтобы просить Константина убрать Максенция. Хотя прошло уже почти десять лет со времен итальянской кампании, Марцеллин, казалось, нисколько не постарел. И он без колебаний немедленно взялся за дело, приведшее его с делегацией в Никомедию.

— Оставляешь Рим погибать на корню, август? Он заслуживает лучшего отношения с твоей стороны, — укоризненно начал он. — После битвы у Мильвиева моста мы устроили тебе один из величайших триумфальных праздников в нашей истории. Мы отдали наши сердца императрице Фаусте и твоим детям. И хоть ты решил не приезжать в Рим после своей победы над подлым изменником Лицинием, наш город всего лишь несколько месяцев назад превзошел себя, чествуя твоего сына, цезаря Криспа, когда он побывал у нас.