— Царь Тиридат убит? — спросил Константин. Он никогда не встречался с армянским царем, но знал о его прекрасной репутации.

— По поступающим ко мне сведениям, не убит, но четкого знания обстановки у меня еще нет. Ходит даже слух, что Галерий с армией, которую я приказал ему собрать, уже движется к восточной границе.

— И оставил дунайскую незащищенной? — воскликнул в ужасе Константин.

— Даже мой зять не сделал бы такой глупости, надеясь при этом сохранить свой пурпурный плащ, — сухо молвил Диоклетиан. — Мне говорят, что он оставил ветеранов в достаточном количестве, чтобы обеспечить дунайские форты. Так что вряд ли, мне кажется, у готов достанет смелости переправиться через реку. Но как только мы соберем достаточно перевозочных средств, я пойду к Антиохии, чтобы быть поближе к восточному фронту.

— Что от меня требуется, доминус?

— Обнаружить линию баталии, если таковая имеется, и поддержать пехоту и вспомогательные части Галерия теми пятьюстами конников, которых я доверяю твоему командованию. Но не забудь, что случилось с Крассом. Персы — искусные кавалеристы.

— Я это помню.

— Как только прибудешь на евфратскую границу, — добавил Диоклетиан, — изучи ситуацию и пришли мне личный отчет.

Теперь цель его миссии стала ясна: фактически его посылают на евфратскую границу шпионить за Галерием. И Галерий тоже — Константин не сомневался в этом — поймет, в чем дело, как только он появится со своими пятью сотнями всадников.

— Твоим помощником будет Даций, — продолжал Диоклетиан. — Он прошел с боем Сирию, Палестину и Месопотамию, так что знает, что к чему.

Константин не сразу пошел к себе, где его ожидала уже налитая ванна, а сначала разыскал Дация, чтобы распорядиться насчет подготовки алы, или «крыла», — флангового подразделения кавалерии, с которым ему предстояло скакать на северо-восток к евфратской границе. Теперь от него исходил дух уверенности и целеустремленности, которых ему недоставало до отъезда из Александрии. Когда он закончил делать распоряжения, Даций одобрительно кивнул:

— Где-то между этим городом и Бусирисом или Коптом ты стал настоящим мужчиной. Насчет Минервины сочувствую, она была прекрасным ребенком.

— Я видел ее в последний раз меньше года назад, а, вот поди ж ты, трудно в точности вспомнить, как она выглядела.

— Это мучит тебя?

— Я ее очень любил — или, мне так казалось. А теперь все думаю: насколько же постоянной может быть любовь между мужчиной и женщиной.

— Время притупляет наши воспоминания, хорошие они или плохие, — заверил его Даций, — И нам повезло, что это так. Ты сильно расстроился, когда приказал солдатам разрушить беззащитные города Бусирис и Копт?

— Я все еще расстроен, — признался Константин. — Казалось, это так ненужно; ведь этим людям можно было сохранить жизнь, чтобы они могли помочь процветанию империи.

— Мир — тоже вещь важная. И зачастую принести его может только пролитая кровь.

— Так-то оно так, но должен быть путь и получше.

— Пока у полководцев достаточно честолюбия, чтобы рисковать, такого пути нет, — многозначительно произнес Даций.

— Значит, действительно Галерий пошел на персов, не посоветовавшись с императором?

Даций кивнул:

— Зная Галерия, могу сказать, что, наверное, слишком уж заманчивой показалась ему эта возможность, чтобы ее упустить. В конце концов, Максимиан завоевал Мавританию за несколько месяцев, в Британии твой отец постоянно наращивает свой успех, а Диоклетиан и мы вместе с ним застряли тут, под Александрией, чуть ли не на год. Когда персы выставили Тиридата и стали отодвигать евфратскую границу снова на запад, Диоклетиан приказал Галерию собрать в Антиохии армию. Но Галерий увидел тут шанс прославиться самому, пока народ еще недоволен тем, что Диоклетиан истратил так много денег на эту египетскую кампанию.

— Какие шансы на быструю победу у Галерия?

— Да все, если он станет действовать с умом. Уж он наверняка прихватил с собой царя Тиридата и как только возьмется отвоевывать Армению, народ этого царства соберется к нему под знамена. А это — множество вспомогательных войск, от которых здорово пополнится его армия, так что персам придется для удержания Армении слать войска на север, ослабляя свои силы в Месопотамии. Немного везения — и Галерий сможет обойти их северный фланг. Нарсех тогда поневоле запросит мира, и вся слава достанется Галерию.

— Неужели у него хватает глупости, чтобы помышлять об утверждении себя императором вместо Диоклетиана?

— Пока еще нет. Но он ждет не дождется того времени, когда Диоклетиан в конце своего двадцатилетнего царствования сложит с себя свои полномочия и заставит Максимиана сделать то же самое. Тогда твой отец, возможно, все еще будет скован в Британии и Галлии, и Галерий сможет претендовать на всю империю, провозглашая себя единственным августом. Ты же станешь одной из первых его жертв.

Константин улыбнулся:

— Иногда я удивляюсь, и чего я слушаю твои дикие бредни…

— Да потому что ты знаешь, что это правда. Империи создаются и удерживаются интригами, подобными той, которой сейчас занят Галерий. Твое счастье, что он туп даже для военачальника, и ты можешь легко его перехитрить.

— Как?

— Это мы решим, когда доберемся до границы и увидим, что там происходи!. Но боги явно благоволят тебе.

— И когда же ты в этом убедился?

— Да в тот день, когда ты одолел Крока и выиграл первый раунд у Галерия. Есть люди, Константин, у которых на лбу написано, что им назначено быть правителями; это проявляется уже в самом начале жизни. Я полагаю, что ты и есть один из таких, вот только хочется дожить до того времени, когда я действительно окажусь пророком.

Константин любовно ткнул седеющего центуриона кулаком в плечо.

— Когда придет это время — уж не знаю, придет ли, — ты торжественно поедешь рядом со мной, старина, — пообещал он, — Но завтра нам лучше выступить пораньше, не то судьба возьмет и оставит нас позади.

Отряд в пятьсот всадников на расстоянии более чем недельного пути от Александрии переправился через реку Иордан близ Иерихона и поскакал дорогой, ведущей чуть на северо-восток, к древнему городу Амман, названному теперь Филадельфией. Дацию уже случалось тут ездить и раньше, и он убедил Константина, что до Дамаска этот путь короче, чем тот, что проходил вдоль извилистого русла узкой и грязной реки.

Все они были рады, когда вновь оказались среди заросших зеленью холмов: уж и впрямь нелегкая им выпала дорога с тех пор, как возле городка под названием Рафия они сошли с древнего «морского пути», ведущего на север вдоль берега моря. От Рафии они ехали по такой труднопроходимой и пустынной местности, каких Константин еще никогда не видел, пробираясь к городу Хеврон и далее к поселку Эн-Гади, из которого открывался вид на свинцово-голубую поверхность странного моря, которое, как объяснил Даций, не имело в себе никакой жизни из-за чрезмерной солености своих вод.

Рядом с Эн-Гади из земли выбивались большие источники, превращая поселок в оазис. Но, продвигаясь вдоль берега Мертвого моря на север, они снова оказались в местности все с теми же застывшими волнами камня, с разломами ущелий и пропастей, подобной скомканному в руке листу пергамента. Зеленые орошаемые поля вокруг Иерихона явились приятной переменой рельефа, и теперь, когда их путь за рекой постепенно уходил вверх, характер местности стал более походить на родную Константину Иллирику: вокруг были заросли кедра, лавра, серебристого тополя, акации, фисташки и олеандра.

Стаи птиц взлетали в воздух, потревоженные во время кормежки такой многочисленной группой проезжающих мимо всадников. А из зарослей, с берегов реки, до них изредка доносились то рычание льва, то глухое ворчание медведя, то пронзительный визг кабана. Несколько раз они мельком замечали странного вида зверька — Даций назвал его тушканчиком — с задними конечностями той же длины, как и тело, и с еще более длинным хвостом, которые позволяют ему преодолевать земное пространство с помощью ряда удивительно легких прыжков, создающих впечатление полета.