— Дай Бог, сударь, чтобы все было хорошо, но только с тех пор, как я недавно увидел лицо короля, я ему больше не верю… На всякий случай позвольте мне приготовиться к худшему и прежде всего вычистить пистолеты.

Хотя Филипп смеялся над опасениями Пьера, но они произвели и на него впечатление; он привык полагаться на наблюдательность своего слуги. Когда он вечером посетил графа де Валькур, прибывшего с адмиралом в Париж, то заметил, что все гости также находятся в тревожном состоянии.

Только с Кларой происходило что-то новое. Она казалась веселее и говорила больше, чем обыкновенно, но Филипп заметил, что делает она это принужденно. Очевидно, случилось что-то неладное. Когда он проходил мимо, она предложила ему сесть на диван рядом с ней.

— Хотите, я сообщу вам новость, сэр Флетчер?

— Пожалуйста, графиня, — сказал Филипп.

— Мне хотелось, чтобы вы от меня первой узнали это. Мой отец сказал мне сегодня, что я должна выйти замуж за господина де Паскаля.

Филипп не мог скрыть своего волнения. Он никогда не признавался даже самому себе в любви к Кларе де Валькур и сознавал, что отец ее никогда не допустит, чтобы его единственная дочь, богатая наследница и представительница древнейшего рода в Дофинэ, вышла замуж за простого английского дворянина.

Видя, что он молчит, девушка снова заговорила:

— Это было не мое желание, сэр Филипп. Во Франции девушки не сами выбирают себе мужей. Мой отец высказал свое желание по этому поводу три месяца тому назад в Дофинэ, но только сегодня объявил мне свое окончательное решение. Отец мудр и добр, и я ничего не имею против монсеньора Паскаля, которого знаю с самого детства. Одно могу сказать только, что я не люблю его. Я сказала это моему отцу, но он ответил, что молодая девушка и не должна любить до замужества.

— И вы дали свое согласие? — спросил Филипп.

— Дала, — ответила она просто. — Дочь обязана повиноваться отцу, в особенности, если он такой хороший и добрый… Вот он зовет меня.

И, поднявшись, она пошла к отцу, который находился в соседней комнате.

Через несколько минут Филипп незаметно удалился, а час спустя к нему зашел Франсуа.

— Я не видел, Филипп, как ты ушел от графа. Слышал ли ты новость? Граф сообщил ее всем вскоре после твоего ухода.

— Его дочь сама сообщила мне ее» — ответил Филипп.

— Жаль, Филипп, я думал… Но теперь уж не стоит об этом говорить.

Филипп заговорил о предстоящей свадьбе короля Наваррского и выразил надежду, что все обойдется благополучно.

— Конечно, — сказал Франсуа. — Что может помешать этому? Венчание будет такое, каких не видывали в Париже. Мне говорили, что с Генрихом приедут семьсот гугенотов-дворян, да здесь в Париже присоединится к нему еще сотня с адмиралом. Зрелище будет великолепное.

— Я бы хотел, чтобы все было уже кончено.

— Что с тобою, Филипп? Ты просто расстроен… Или ты слышал что-нибудь?

— Нет, но Пьер каркает, и хотя я не вижу основания к опасениям, а все-таки беспокоюсь.

— Ну, чего же бояться? — сказал смеясь Франсуа, — не парижской же черни… Я уверен, что она не посмеет возбудить гнев короля и помешать венчанию; а если бы и посмела, так мне кажется, что восемьсот наших, с Колиньи во главе, пробьют себе дорогу через какую угодно толпу.

Въезд короля Наваррского в Париж был, действительно, величественный. Колиньи со своей свитой присоединился к нему еще за городом и ехал по одну сторону молодого короля, а принц Конде — по другую.

Тут же находились и герцоги Анжуйский и Алансонский со своими пышными свитами, выехавшие приветствовать Генриха от имени короля и ввести его в город.

Гугеноты были все еще в трауре по королеве Наваррской, но на них были золотые цепи и другие украшения, придававшие им необыкновенно изящный вид.

Помолвка происходила в Лувре 17 августа, а затем дан был роскошный ужин и бал. После бала Маргариту, как принцессу, по обычаю проводили ее два брата с большой свитой во дворец епископа, примыкавший к собору; там она должна была ночевать перед венчанием.

Церемония следующего дня была великолепна.

На возвышении перед собором Богоматери Генрих Наваррский со свитой дворян-гугенотов ожидал невесту, которую сопровождал король и все члены его двора. Церемония была совершена при стечении громадной толпы народа, кардиналом Бурбоном по обряду, на который предварительно согласились обе стороны. Генрих ввел невесту в собор и удалился с протестантами в епископский дворец, так как в соборе совершалась обедня.

По окончании богослужения в том же дворце состоялся официальный обед.

Вечером в Лувре был дан обед парижской знати и потом бал. Три дня продолжались празднества, и все это время король был любезен с адмиралом и гугенотами.

Тем временем план избиения гугенотов в ночь святого Варфоломея был уже решен. К участию в этом привлекли Гизов, герцогов Анжуйского и Омальского, а также герцогиню Немурскую.

Несмотря на небольшое число заговорщиков и осторожность их, слухи об опасности дошли до гугенотов и некоторые из них поспешили оставить Париж. Большинство гугенотов, однако, решило дождаться близкого выезда из Парижа Колиньи.

Франсуа должен был по желанию Генриха Наваррского переехать в Лувр.

Между тем Пьер становился с каждым днем сумрачнее.

— Что ты хмуришься, Пьер, чем ты недоволен? — спросил его Филипп в пятницу утром. — Ведь на будущей неделе мы покинем Париж и поедем на юг.

— Надо надеяться, сударь. Я бы очень хотел сейчас же уехать отсюда.

— Нельзя, Пьер. У меня нет поместий, где требовалось бы мое присутствие и вообще нет никаких оснований для отъезда. Я приехал сюда с моим кузеном и уеду вместе с ним.

— Ну нельзя, так нельзя.

— Да чего же ты трусишь, Пьер?

— Если находишься, сударь, в одном городе с Екатериной Медичи, ее сыном герцогом Анжуйским и Гизами, то всегда есть чего бояться.

— Но в городе войска, Пьер, и король жестоко наказал бы всякого, кто оскорбил бы его гостей.

— Король очень переменчив, сегодня он с адмиралом, а завтра с Гизами. Во всяком случае я принял свои меры предосторожности. Я осмотрел дом и нашел, что из верхнего окна можно выйти на крышу, а потом добраться до квартиры графа де Валькур, в десятом доме отсюда, — там во всяком случае соберутся некоторые из ваших друзей, — или выйти незаметно на улицу через какой-нибудь дом. Я купил для себя лохмотья, а для вас — монашеское платье и клобук и спрятал все это за трубу на нашей крыше. На всякий случай я также купил, сударь, — глаза Пьера блеснули при этих словах, — женское крестьянское платье, думая, что, быть может, найдется дама, которую вы пожелаете спасти.

— Ты пугаешь меня, Пьер, своими крышами и костюмами, — сказал Филипп, взглянув с удивлением на своего слугу. — Это кошмар какой-то, ты бредишь!

— Может быть, сударь. Если и кошмар, так ведь я ничего худого не сделал, напротив, истратил только несколько крон; но если это не кошмар, то вы уже будете наготове, и эти несколько крон спасут нам жизнь.

Филипп прошелся несколько раз молча по комнате.

— Ты поступил разумно, Пьер. Хотя я и не верю твоему кошмару, но знаю, что ты не трус и не из таких людей, которые фантазируют. Ну, допустим, что все это сбудется, и что ты, я и… и одна дама, переодетые, очутимся в буйной толпе. Что мы будем делать? Куда пойдем? Мне кажется, что ты выбрал для меня неудачный наряд. Как могу я, монах, идти с тобою, нищим, и с женщиной?

— Покупая вам рясу, я еще не думал о женщине, сударь. Но ваше замечание верно, я должен достать вам другой костюм. Вам надо одеться мясником или кузнецом.

— Лучше кузнецом, Пьер, это безопаснее. Я запачкаю себе лицо сажей, да и руки у меня будут грязны от лазанья по крышам. Ну, а что мы дальше будем делать, когда очутимся в толпе?

— Это будет зависеть от того, сударь, последует ли войско за Гизами и примет ли участие в мятеже. Если так, то весь Париж, с одного конца до другого, будет в волнении, и все улицы заперты. Я думал об этом много раз и часто слонялся по Парижу в то время, как вы были на празднествах. Если мятеж случится ночью, то, по-моему, лучше всего идти к реке, взять лодку и спуститься по течению или же пробраться к городской стене и спуститься с нее по веревке. Если же несчастие случится днем, то нам нельзя будет выбраться таким способом; тогда мы скроемся в пустой лачужке, которую я нашел близ городских ворот, и обождем там до ночи.