Филипп с радостью взялся исполнить это поручение.

— Перстень я оставлю у себя и сама возвращу его адмиралу, — сказала Филиппу королева, — а вы носите вот этот на память о той, для кого вы рисковали жизнью.

И она передала ему дорогой перстень с брильянтами.

— А от меня прошу принять вот этот кинжал, — сказал принц, снимая небольшой кинжал великолепной стали толедской работы.

Выразив благодарность королеве и принцу, Филипп вышел. На дворе он нашел уже Пьера и обоих своих ратников на сильных конях, а один из слуг королевы подвел и ему прекрасного коня.

— Ее величество просит вас, сударь, — сказал он Филиппу, — принять этих коней, как знак ее благоволения к вам.

Через пять минут Филипп со своими людьми уже выезжал из Нерака.

На этот далекий путь наши путники употребили почти три часа, так как Филипп не хотел, чтобы на конях были следы быстрой езды, тем более, что спешить было некуда.

Подъезжая к городу, Филипп сказал Пьеру:

— Следуй за мной издали, чтобы только не потерять меня из виду, а Жак с братом пусть отстанут от тебя настолько же. Если со мною что-нибудь случится, вы не должны вмешиваться в дело; а разузнав, как я вам объяснил, от солдат или в толпе о передвижениях войск, поезжайте вместе или порознь, как найдете лучшим, предупредить королеву. Если передвижений войск не будет, то вернитесь в Коньяк и сообщите моему кузену обо мне.

Те же приказания он повторил и ратникам.

— Неужели нам нельзя вступиться за вас, если вы попадете в беду? — говорили они. — Мы бы охотнее разделили с вами вашу участь.

— Силой мы ничего не возьмем, — ответил Филипп, — а поручение будет не выполнено. Заботьтесь больше всего о безопасности королевы.

Потом он подозвал к себе Пьера и передал ему перстень и кинжал.

— Если я попаду в руки католиков, — сказал он, — то могу лишиться этих подарков. Храни их у себя, пока будет надежда на мое спасение, а потом отдай моему кузену и попроси от моего имени возвратить кольцо королеве, а кинжал принцу.

— Не нравятся мне эти предосторожности, — ворчал про себя Пьер. — Главное, ни к чему; были случаи куда опаснее, а обходились без них.

Филипп проехал на главную площадь города, отыскал гостиницу, отдал на дворе конюху своего коня, сказав, что до полудня он ему не понадобится, и вошел в общую комнату, откуда раздавались шумные разговоры. Пьер и оба ратника, заметив, где остановился их господин, проехали мимо. Филипп заказал себе обед и начал внимательно вслушиваться, что говорили за соседним столом четыре дворянина, последний из которых только что вошел.

— Ну, узнали вы что-нибудь новое? — спросил один из них вошедшего.

— Плохие вести! — ответил тот. — Конде и адмирал не зевают, они взяли не только Ниор, но и Партенэ.

— Черт возьми! Действительно, плохие вести. И как это дали им ускользнуть в Бургундию?

— Да и здесь повторяют ту же ошибку, — заметил другой.-Жанна Наваррская не менее опасна, почему бы не захватить и не отвезти ее с ее щенком в Париж?

— Да ведь с ней ведутся переговоры. Лучше будет, если она поедет в Париж добровольно. В таком случае она как будто бы отказывается от поддержки гугенотов, и это будет для них ужасным ударом, а насилие над ней, напротив, побудит взяться за оружие и тех, кто расположен оставаться спокойным. Да и как посмотрят на это за границей. А ведь ей все равно не уйти из Нерака, — реки слишком хорошо охраняются.

— Ну, я ничему не удивлюсь после того, как ускользнули Конде и адмирал. Эти проклятые гугеноты везде имеют друзей, которые предупреждают их об опасности и помогают им пробираться такими дорогами, которые не охраняются.

— Кроме того, — продолжал новоприбывший, — получены сведения о восстании гугенотов во всей Гвиенне. Сегодня ночью разнесся даже слух, что сенешал д’Арманьяк, глава округа, собрал там значительные силы. Эти гугеноты растут, как грибы, по всей Франции.

— Я слышал, — сказал один из дворян, — что через несколько часов королева волей-неволей будет на пути в Париж, а сенешаля после турнут как следует. Опасно только одно, как бы королева не вздумала улизнуть обратно к себе в Наварру, а там ее не захватишь среди гор и обожающих ее горцев. Следовало бы ее сразу захватить, а не дожидаться приказа. Хорошо, что она не мужчина, иначе она была бы таким же опасным врагом, как и адмирал. Но хотя она и гугенотка, ее нельзя не уважать. Муж ее был жалок в сравнении с ней…

Филипп вышел на площадь вполне довольный. Вести были прекрасные. Никаких передвижений войск не предполагалось; приказа о захвате королевы еще не было, его только ожидали через несколько часов, а королева тем временем покинет Нерак. Ни у кого, очевидно, и мысли не было, что королева может попытаться соединиться с сенешалем. Это показалось Филиппу странным. «Быть может, губернатор догадывается об этом? — подумал он, — и втайне послал уже войско, чтобы помешать этому?»

Филипп решил еще потолкаться в толпе, чтобы узнать побольше.

Три часа сряду бродил он, останавливаясь около винных лавок, прислушиваясь к разговорам солдат и дворян. Нового, однако, он ничего не узнал. Пьер следовал за ним издали, ратников же не было видно, — они, как он им и приказал, очевидно, добывали вести от солдат в винных лавках.

Убедившись, что приказов о каких-либо передвижениях войск еще не было, Филипп уселся перед одной из винных лавок и спросил себе бутылку хорошего вина. Почти тотчас же пятеро дворян заняли соседний столик. Взглянув на них, Филипп едва овладел собой: один из дворян, называвшийся Раулем, был тот самый, который разговаривал с Жаком около Базаса, и теперь он пристально смотрел на него. Уйти тотчас же — значило навлечь на себя прямое подозрение, и Филипп продолжал спокойно сидеть, обдумывая, как поступить, если Рауль обратиться к нему, а Рауль между тем говорил о нем с сидевшим с ним рядом кузеном.

— Знаешь ты этого молодого дворянина, Лун? — спрашивал он. — Мне почему-то очень знакомо это лицо. Среди соседних дворян ведь нет такого?

— Не могу сказать, Рауль. Только и мне лицо это знакомо; к тому же оно из таких, которые не скоро забываются.

Рауль присоединился к общему разговору, но вдруг схватил кузена за руку.

— Знаю, где видел это лицо, — это один из тех, которых мы остановили два дня тому назад близ Базаса.

— Не может быть, Рауль! Те были… — и он вдруг остановился.

— Сам видишь, Луи. Это и есть тот высокий, стройный, красивый юноша с серыми глазами… Я еще тогда обратил внимание на этот цвет лица и светло-русые волосы, и приписывал это английской крови, которой немало в Гвиенне…

— Сходство, действительно, есть, но вряд ли это тот самый. Зачем было бы дворянину одеваться крестьянином?

— Вот это-то я и хотел бы знать. Быть может, это гугенот из свиты королевы, исполнявший тогда какое-нибудь поручение, да и теперь делающий то же. Он платит деньги… Я пойду за ним. Тут есть что-то таинственное. Не пойдешь ли и ты со мной? Господин д’Эстанж, у меня к вам дело, — не пойдете ли вы со мной?

И Рауль, в сопровождении двух товарищей, последовал за Филиппом.

Филипп видел, что трое католиков встали, когда он уходил.

Приняв беспечный вид, Филипп неторопливо сделал несколько шагов, и сразу свернул в боковую улицу. За ним все время слышался топот, а затем кто-то крикнул:

— Стойте, молодой человек! Мне нужно поговорить с вами.

Филипп обернулся с выражением изумления.

— Это вы крикнули мне, милостивый государь? — спросил он. — Предупреждаю вас, что со мною нельзя безнаказанно говорить таким тоном.

Рауль засмеялся.

— И это говорит человек в крестьянском платье?

— Я не привык к загадкам, милостивый государь, — сказал надменно Филипп. — Я вижу, что вам угодно ссориться со мною, хотя я, кажется, не оскорблял вас. Вы, должно быть, из тех, которые щеголяют своею храбростью, когда думают, что могут делать это безнаказанно. В данном случае вы ошиблись. Я здесь чужой и потому прошу одного из господ быть моим секундантом.