Он сказал это с горечью. В этот момент дряхлый старик, с отталкивающей наружностью, Закутанный в серый, до дыр протертый плащ, вошел в галерею, пробрался через толпу и передал Колиньи запечатанный пакет.

— Кто вы такой? — спросил адмирал, не ломая печати.

— Один из ваших друзей, — отвечал старик хриплым голосом.

И сейчас же вышел.

— Я видел, как этот человек сегодня утром выходил из особняка Гиза, — сказал какой-то дворянин.

— Он — колдун, — сказал другой.

— Отравитель, — сказал третий.

— Герцог Гиз подослал его отравить г-на адмирала.

— Меня отравить? — сказал адмирал, пожимая плечами. — Отравить меня посредством письма?

— Вспомните о перчатках королевы Наваррской![36] — воскликнул Бонисан.

— В отравленные перчатки я так же не верю, как и в отравленное письмо, но я верю, что герцог Гиз не может совершить низкого поступка.

Он собирался распечатать письмо, как вдруг Бонисан бросился на него и вырвал письмо из рук со словами:

— Не распечатывайте его, иначе вы вдохнете смертельный яд!

Все присутствующие столпились вокруг адмирала, который делал некоторые усилия, чтобы освободиться от Бонисана.

— Я вижу, как из письма выходит черный дым! — закричал чей-то голос.

— Бросьте его, бросьте его! — раздался общий крик.

— Отстаньте от меня, сумасшедшие! — говорил адмирал, отбиваясь. Во время этой, в своем роде, борьбы бумага упала на пол.

— Самюэль, друг мой, — воскликнул Бонисан, — покажите себя верным слугою! Вскройте этот пакет и передайте его вашему господину, только после того как убедитесь, что он не содержит в себе ничего подозрительного.

Такое поручение не очень-то понравилось управителю. Не колеблясь, Мержи поднял письмо и сломал печать. Тотчас же вокруг него опустело, все отодвинулись, как будто посредине помещения сейчас должна была разорваться мина; между тем никакого зловредного дыма не появилось; никто даже не чихнул. В этом конверте, которого все так боялись, был только довольно грязный лист бумаги с несколькими строчками, — только и всего.

Те же самые люди, которые первыми отодвинулись, первыми же и подошли со смехом, как только всякий намек на опасность исчез.

— Что означает эта наглость? — воскликнул Колиньи с гневом, освободившись, наконец, из рук Бонисана. — Распечатывать письмо, которое адресовано мне?

— Господин адмирал, если бы случайно в этой бумаге находился какой-либо яд, столь тонкий, что вдыхание его причинило бы смерть, лучше было бы пасть жертвой молодому человеку вроде меня, чем вам, жизнь которого столь ценна для нашей религии.

Шепот восхищения послышался вокруг Мержи. Колиньи пожал ему руку с нежностью и, минуту помолчав, произнес с добротою:

— Раз ты уже распечатал это письмо, то прочти нам, что в нем содержится.

Мержи сейчас же прочел следующее:

«Небо на западе озарено кровавым светом. Звезды исчезли с небосвода, и пламенные мечи видны в воздухе. Нужно быть слепым, чтобы не понимать, что пророчат эти знамения. Гаспар, опояшься мечом, надень шпоры, иначе через несколько дней сои будут питаться твоим мясом».

— Он под именем сой[37] разумеет Гизов, — сказал Бонисан.

Адмирал пренебрежительно пожал плечами. Все окружающие молчали, но было очевидно, что пророчество произвело некоторое впечатление на присутствовавших.

— Сколько в Париже народа, занятого глупостями! — холодно произнес Колиньи. — Кто-то недаром сказал, что в Париже около десяти тысяч бездельников, живущих только тем, что предсказывают будущее!

— Советом этим пренебрегать не следует, — произнес какой-то пехотный капитан, — герцог Гиз достаточно открыто заявил, что он не будет спать спокойно, пока не всадит вам шпаги в живот.

— Убийце так легко к вам проникнуть, — прибавил Бонисан. — На вашем месте я бы не иначе отправлялся в Лувр, как надев панцирь.

— Полно, друг, — ответил адмирал, — убийцы не нападают на таких старых солдат, как мы с вами. Они нас больше боятся, чем мы их.

Затем в течение некоторого времени он беседовал о Фландрской кампании и положении религиозных дел. Многие лица передавали ему прошения, чтобы он доставил их королю; он принимал их милостиво, к каждому просителю обращался с ласковыми словами. Пробило десять часов; ом велел подать себе шляпу и перчатки, чтобы отправиться в Лувр. Некоторые из присутствующих распрощались; большинство последовало за ним, чтобы служить ему свитой и охраной в одно и то же время.

Завидя брата, капитан еще издали закричал ему: — Ну что же, видел ты Гаспара I? Как он тебя принял?

— Так милостиво, что я никогда этого не забуду.

— Я очень рад!

— О Жорж, что за человек!..

— Что за человек? Приблизительно такой же, как и всякий другой; у него немного больше честолюбия и немного больше терпения, чем у моего лакея, не говоря о разнице в происхождении. То, что он родился от г-на де Шатильон, имело для него большое значение.

— Не происхождение же преподало ему воинскую науку и сделало первым полководцем нашего времени?

— Конечно, нет, но заслуги его не помешали ему постоянно терпеть поражения. Полно, оставим это. Сегодня ты повидал адмирала, это прекрасно, — всякому князю свой почет; тебе так и следовало начать с визита г-ну де Шатильон. А теперь… хочешь завтра поехать на охоту? Там я представлю тебя кое-кому, кого тоже стоит повидать. Я говорю про Карла, короля Франции.

— Мне участвовать в королевской охоте?

— Конечно; ты увидишь прекраснейших придворных дам и прекраснейших придворных лошадей. Съезд назначен в Мадридском дворце, и мы должны быть там завтра ранним утром. Я дам тебе свою серую в яблоках и ручаюсь, что пришпоривать ее не придется: она и так от собак не отстает.

Лакей передал Мержи письмо, только что принесенное королевским пажом. Мержи открыл его и удивился, равно как и его брат, увидя там приказ о производстве Мержи в корнеты. Королевская печать была прикреплена к этому документу, составленному по старой форме.

— Что за черт! — воскликнул Жорж. — Вот совершенно неожиданная милость. Но как же Карл IX, который не знает о твоем существовании, мог прислать тебе приказ о производстве в корнеты?

— Я думаю, что обязан этим г-ну адмиралу, — сказал Мержи. И тут он рассказал своему брату историю таинственного письма, которое он распечатал с таким мужеством. Капитан смеялся над концом приключения.

— Ах, господин автор, что за прекрасный случай для вас нарисовать ряд портретов, и каких портретов. Сейчас вы поведете нас в Мадридский замок, в самый центр двора. И какого двора! Сейчас вы нам покажете этот франко-итальянский двор. Познакомите нас по очереди со всеми выдающимися личностями. Сколько интересных вещей сейчас мы узнаем! И как должен быть интересен день, проведенный среди такого количества великих людей!

— Увы, господин читатель, о чем вы меня просите? Я был бы очень рад обладать талантом, нужным для того, чтобы написать историю Франции; я бы не стал писать побасенок. Но скажите на милость, почему вы хотите, чтобы я знакомил вас с людьми, которые не должны играть никакой роли в моем романе?

— Вы сделали большой промах, что не дали им какой-нибудь роли. Как! Вы переносите меня в 1572 год и думаете обойтись без характеристик стольких замечательных людей? Полно! Тут нечего колебаться. Начинайте; я даю вам первую фразу: «Двери в гостиную открылись, и можно было видеть…»

— Но, господин читатель, в Мадридском замке не было гостиной, — гостиные…

— Ну, хорошо, тогда: «Большой зал наполнен толпою… и т. п… среди которой можно было заметить…»

— Кого же вы хотите там заметить?

— Черт возьми! primo[38], Карла IX[38].