— Да, — сказала с сдерживаемым гневом Мария Тушэ, — ты хорошо все исполнил! Но ты не рассказал мне тогда, почему Рауль д’Альтеиэ был убит, и как исчез мой ребенок… Но оставим это, — сказала Мария, — и будем говорить, как старые друзья.

— Я слушаю вас, — сказал Моревель, бросая недоверчивый взгляд.

— Несколько дней тому назад я узнала, что сын мой не был убит…

— Как? — изумленно воскликнул Моревель.

— Да, когда я ходила на развалины замка, подожженного тобой, один крестьянин сказал мне, что за несколько дней до пожара какой-то человек вышел из ворот, держа под плащом ребенка.

— Что же он видел?

— Ты очень любопытен… Не прерывай. В ту минуту, когда человек в плаще хотел бросить его в Луару, он приметил крестьянина и, опасаясь, что тот донесет, бросил ребенка на берегу и убежал.

«Это правда, я испугался!» — подумал Моревель.

— Крестьянин был слишком беден, чтобы кормить лишнего человека, — продолжала Мария Тушэ. — Он принес его в Париж, положил на ступени церкви и с тех пор ничего о нем не слыхал. Моревель, с нынешнего дня ты должен помогать мне. Спеши, потому что моя жизнь находится в опасности, а я уеду из столицы только тогда, когда найду своего ребенка.

И Мария Тушэ рассказала ему, что случилось в этот день у нее в доме. Королевский мясник сразу понял, что приходил Серлабу, и уверил Марию, что ей нечего опасаться.

— Я поклялся быть вашей верной собакой, — сказал он. — Пока я жив, никто из моих не будет иметь права покуситься безнаказанно на вашу жизнь.

Это несколько успокоило Марию Тушэ.

— Я полагаюсь на тебя.

— Но сведения, которые вы достали, очень неопределенны.

Наступила ночь, и Моревель зажег лампу. Слышно было, как шел дождь.

Вдруг какой-то низенький человечек прыгнул на камень, под навес окна, укрываясь от дождя.

Это был горбун Клопинэ.

Слух его был поражен красивым голосом Марии Тушэ. Любопытный, как парижский уличный мальчишка, он спрятался и принялся слушать.

Мария Тушэ говорила вполголоса:

— Я напала на след. С помощью сыщиков я узнала, что на Сент-Женевьевской горе живет сирота, возраста моего сына… Я надеялась увидеть его у Жилля Гобелена, красильщика, но не смогла отыскать.

— Но как же вы сможете узнать своего сына? Ведь прошло столько лет! Он ведь так вырос!

— У него на левом плече шрам от царапины.

«Она обезумела!» — подумал Моревель.

— Завтра, — докончила Мария Тушэ, — я буду ждать тебя у себя дома… Не забудь…

Мария Тушэ надела маску и собиралась выйти. Но у двери вдруг обернулась и, рассказав Моревелю о встрече с своим отцом, спросила, знает ли тот о ее присутствии в Париже.

Мясник короля дал какой-то неопределенный ответ и обещал, что завтра, когда придет к ней, все разъяснит.

Когда Моревель остался один, его охватило лихорадочное нетерпение — он ждал ненавистного жениха Алисы, Этьенна.

Наконец в дверь постучали. Поставив лампу в самый отдаленный угол, так чтобы комната была почти темна, Моревель пошел отпереть дверь.

Это действительно был Этьенн Ферран.

После расспросов, в тот ли дом он пришел, Этьенн спросил Моревеля, тот ли он господин, который может рассказать о его родных.

— Я только слуга этого господина, — отвечал Моревель. — Мой господин вас ждет в другой комнате.

И Моревель указал на дверь смежной комнаты.

Этьенн Ферран отворил ее, но тотчас же отступил назад.

Перед ним расстилался густой мрак. Он понял, что попал в засаду.

Раздался хохот. Этьенн бросился на Моревеля, но тот уже успел прицелиться из мушкета, и пуля попала молодому человеку в голову. Этьенн упал. Тогда Моревель перетащил тело жертвы в темную комнату и, нажав пружину, сказал:

— Прощай, прекрасный певец любви! Теперь я примусь за твою горлицу.

Тело Этьенна исчезло под опустившейся дверью, сообщавшейся с Сеной.

Перрен Модюи, известный в квартале Сен-Марсельском как сен-медарский звонарь, жил в маленьком домике, смежном с церковью, колокола которой находились в его распоряжении.

В доме было только одно нижнее жилье, но комнаты удобно расположены для него самого, дочери Алисы и старой и верной Жермены.

Перрену Модюи нетрудно было попасть из дома на колокольню, стоило только пройти из комнаты по крытой и длинной галерее. Церковное начальство велело выстроить эту галерею, чтобы избавить от излишней ходьбы звонаря, ноги которого уже не имели силы молодости.

На другой день после того, как Моревель бросил Этьенна в реку, в низкой комнате, служившей столовой, Жермена шила ризу, которую хотела поднести аббату в день его именин. Давно уже звон на колокольне Сен-Медарской возвестил жителям предместья, что настал полдень. Алиса задумчиво перелистывала книгу.

— Мне кажется, что в дверь постучались, — сказала Алиса.

— Я не слышала, — ответила Жермена, не поднимая головы.

— Время уходит, а батюшка не возвращается! Он обыкновенно так долго не остается на колокольне.

— Он привязывает новую веревку к большому колоколу.

— Все-таки мне не нравится, что батюшка не дома в такое беспокойное время.

«Бедное дитя! — подумала Жермена. — Если бы она знала, что один злой человек хотел лишить места нашего звонаря!»

— Жермена, я озябла.

— Озябла! В августе… при таком солнце!

Алиса встала и начала ходить по комнате.

— Вы, однако, не больны, Алиса? — с беспокойством спросила Жермена.

— Нет, мне только неприятно; батюшки нет…

— И вы напрасно ждали вчера вечером Этьенна Феррана, не правда ли?

— Жермена!

Старушка ласково ее обняла.

— Полно, полно. Мне вы можете в этом признаться; я вас люблю так же, как ваша покойная матушка… Ведь я кормила вас своим молоком!.. Да, дитя мое, вы беспокоитесь, потому что Этьенн первый раз не пришел вчера по своему обыкновению… Вы улыбаетесь… я угадала…

— Как ты добра! — сказала Алиса, целуя ее.

Слеза остановилась на ее ресницах; в дверь раздался стук молотка.

Дверь отворилась и вошла высокая дама, недоверчиво смотревшая на Алису и кормилицу.

Это была Мария Тушэ.

— Можно нам остаться вдвоем? — сказала она старухе, — я хочу говорить с одной Алисой.

— Нет!.. Нет!.. Я так не оставлю. Я должна узнать…

Алиса кротко перебила свою кормилицу.

— Оставь нас, прошу тебя, — сказала она. — Наверное эта госпожа пришла не с дурными намерениями… Притом разве женщина должна бояться остаться наедине с другой женщиной?

Мария Тушэ улыбнулась.

— Вам может показаться странным, — сказала Мария, когда они сели, — что я пришла к вам в дом, но все, что говорят о вашей редкой красоте и о ваших добродетелях при дворе Карла IX, внушило мне большую охоту удостовериться самой, не был ли двор слишком к вам снисходителен.

— Двор нашего государя слишком добр, если занимается такой ничтожной девушкой, как я, — прошептала Алиса, однако покраснев от этой лести.

— Ну нет!.. И я вижу, что предположения знатных вельмож гораздо ниже истины. Поверьте, что если при дворе занимаются вами, то желают также знать, какой счастливый смертный способен тронуть ваше сердце.

Алиса задрожала.

— Я не стану от вас скрывать, — продолжала орлеанка, делая ударение на этих словах, — что на вас клевещут, предполагая вас способной решиться на брак, недостойный вашего благородства и красоты.

— На меня не клевещут, я помолвлена.

— Хорошо, помолвку можно допустить, но чтобы ваш будущий муж — по словам двора — был сомнительного происхождения…

Алиса вскочила вся дрожа.

— Этьенн Ферран честный человек!

Алиса, успокаиваясь слушала биение сердца, а потом продолжила:

— Вас не послал двор, хотя, видя вас, я соглашаюсь, что вы знатная дама… Вы пришли ко мне, неизвестно для чего…

— Уж не принимаете ли вы меня за соперницу?

— Может быть… — отвечала Алиса, пристально смотря на Марию Тушэ.

— Благодарю вас, что вы осмелились унизить меня, поставив наравне с вами, давая мне в любовники незаконнорожденного.