Там он прожил целый месяц. Граф принял его очень ласково и ввел в дома всех своих друзей, как спасителя своей дочери.

Клара очень выросла с тех пор, как он ее видел в последний раз. Теперь ей было почти шестнадцать лет, и она казалась уже взрослой девушкой. Оттуда Филипп вернулся в Лаваль.

— У меня есть важные новости для тебя, — сказал Франсуа. — Король пригласил адмирала к себе. Многие из друзей отговаривают его, но он считает необходимым в интересах нашей веры принять это приглашение и на будущей неделе поедет в Блуа, где находится сейчас двор. Он отлично осознает, что подвергает себя большой опасности, и потому отклонил предложения всех дворян сопровождать его; с ним поедут только трое или четверо близких его друзей. Два дня тому назад я виделся с ним и просил его взять меня в свою свиту, но он решительно мне отказал. «Друзья, которые будут сопровождать меня, — сказал он, — уже сделали все в жизни, что могли. Но у тех, кто молод, есть еще будущее. И если что-нибудь случится, то удар не поразит тех, кто может сделаться вождем грядущего поколения».

Гугеноты на западе Франции с беспокойством ожидали известий о том, будет ли принят адмирал Колиньи. Наконец пришла радостная весть, что король принял его очень любезно, обнял и сказал, что считает день его возвращения ко двору одним из самых счастливых в своей жизни, потому что он предвещает конец смут и вражды. Даже Екатерина Медичи приняла адмирала любезно. Король подарил ему из своего собственного капитала сто тысяч фунтов, чтобы вознаградить за все потери, понесенные им во время войны, и приказал выдать ему годовой доход его брата кардинала, незадолго перед тем скончавшегося.

Озлобленные этим Гизы уехали в свои поместья. Выехал из Парижа и испанский посол, раздраженный тем, что по совету Колиньи король помог нидерландским протестантам в борьбе с герцогом Альбой.

Во Франции наступило спокойствие. Преследования прекратились, и гугеноты в первый раз после многих лет вздохнули спокойно.

Между тем переговоры о браке принца Наваррского с Маргаритой Валуа продолжались. Принцу было теперь восемнадцать с половиной лет, а Маргарите двадцать. Брак их был уже пятнадцать лет назад предложен Генрихом II, но во время гугенотских войн мысль эта была оставлена. Теперь к королеве Наваррской, находившейся в Ла-Рошели, был послан с предложением от короля маршал Бирон. Королева поблагодарила за честь, но просила времени на размышление и совет с протестантскими священниками.

Вести об этих переговорах, как и о переговорах о браке Елизаветы Английской с герцогом Алансонским взволновали весь католический мир.

Папа послал к Карлу легата с протестом. Португальский король, отказавшийся перед тем от брака с Маргаритой, стал теперь просить ее руки. Филипп Испанский, со своей стороны, употреблял все меры, чтобы помешать браку Генриха с Маргаритой, а гугенотские священники, напротив, объявили, что по закону нет препятствий для брака гугенота с католичкой. Все это наконец склонило королеву Наваррскую повести серьезно переговоры, и с этою целью она поехала в Блуа.

Главным препятствием этому браку были мелкие разногласия религиозно-обрядового характера, но наконец все препятствия были устранены. Двор отказался от требования, чтобы Маргарита завела католическую церковь в Бэарне, а королева Наваррская, со своей стороны, согласилась, чтобы венчание происходило в Париже.

Беспокойства, испытанные ею за все это время, тяжело отразились на ее здоровье: через несколько дней по приезде в Париж она заболела лихорадкой и умерла. Подозревали, что кто-то из людей Екатерины Медичи дал ей яд.

Адмирал не присутствовал при переговорах в Блуа. После трехнедельного пребывания при дворе он удалился в свои поместья в Шатильоне и принялся вновь отстраивать разрушенный замок. Графиня же де Лаваль сопровождала королеву в Блуа и Париж и находилась при ней до ее кончины. При выезде из Блуа она вызвала к себе Франсуа и Филиппа, послав им вместе с письмом охранную грамоту, подписанную королем. В пути они узнали о смерти королевы Наваррской, и весть эта была для них обоих тяжелым ударом: они очень любили королеву.

Между тем король стал не доверять своим советникам и просил письмом Колиньи приехать к нему в Париж, чтобы посоветоваться. Одновременно адмирал получил множество писем от своих друзей, которые умоляли его не ехать в Париж, где ему грозит опасность быть отравленным так же, как были отравлены его братья и королева Наваррская. Но адмирал не колебался и тотчас принял приглашение.

Дело, по которому король особенно желал посоветоваться с Колиньи, заключалось в том, чтобы начать борьбу против опасного преобладания Испании и помочь протестантам в Голландии. С этой целью он тайно позволил Людвигу Нассаускому набрать во Франции пятьсот всадников и тысячу человек пехоты. С этим войском Людвиг двинулся в Нидерланды и взял 24 мая Монс. Вожди гугенотов после этой победы убеждали короля объявить войну Испании, но Елизавета Английская со своим обычным двоедушием, в самую решительную минуту отказалась дать обещанную помощь, хотя в начале и подбивала короля к войне. Карл убедился, что Елизавета одурачила его как в вопросе о войне с Испанией, так и в переговорах о браке ее с одним из его братьев. Между тем Монс был осажден и взят герцогом Альбой, а направлявшееся на помощь к этой крепости гугенотское войско в три тысячи человек было застигнуто врасплох и совершенно разбито: тысяча двести человек погибли в битве, тысяча девятьсот бежавших с поля сражения были истреблены крестьянами и только около ста человек достигли Монса.

Таким образом, обстоятельства складывались весьма неблагоприятно для Карла IX, и так как затруднения эти возникли по совету гугенотских вождей, то партия Гизов и герцога Анжуйского воспользовалась этим, чтобы подорвать к ним доверие короля. Екатерине Медичи стало известно, что Колиньи предостерегал короля против влияния ее и герцога Анжуйского, и она еще больше возненавидела адмирала.

Вся в слезах пришла она однажды к королю и, сказав ему, что он только ее советам и помощи был обязан своими успехами в войнах против гугенотов, пожаловалась, что они-то теперь и пользуются всеми преимуществами, и он по их совету ведет напрасные войны и подвергает опасности свой престол, вызывая гнев Испании и полагаясь на пустые обещания двоедушной королевы английской.

Эти слезы и мольбы убедили нерешительного короля, и он снова подчинился пагубному влиянию Екатерины Медичи.

Франсуа и Филипп, проводив графиню после смерти королевы Наваррской в Лаваль, вернулись в Париж, где вскоре должна была состояться свадьба короля Наваррского, на которой должны были присутствовать многие гугеноты. Они сняли квартиру близ дома адмирала. Де ла Ну в то время не было в Париже; он находился в Монсе с Людвигом Нассауским и попал в плен к герцогу Альбе.

Адмирал представил Франсуа и Филиппа королю. Карл принял их любезно и, узнав, что они жили в Бэарне с принцем Наваррским, представил их своей сестре Маргарите.

— Эти господа, Марго, друзья короля Наваррского и могут тебе рассказать о нем больше, чем серьезные политики, — сказал он ей.

Принцесса, одна из самых прекрасных женщин своего века, много расспрашивала их о своем будущем супруге, которого почти не видела с самого детства. Когда они являлись с адмиралом ко двору, она всегда выказывала им свою благосклонность.

День свадьбы приближался, и в то же время король все более стал чуждаться Колиньи. Перемена в короле была так заметна, что католики уже не скрывали своей радости, а находившиеся в Париже гугеноты встревожились.

— Что ты делаешь, Пьер? — сказал однажды Филипп, увидев, что его слуга занимается чисткой двух тяжелых пистолетов, которые они возили с собою в кобурах.

— Готовлю их для дела, сударь. Я всегда находил, что гугеноты поступают неумно, когда кладут свои головы в волчью пасть…

— Кажется, пока не о чем беспокоиться, Пьер. Не захочет же король расстроить свадьбу своей сестры…