Обсуждаемое письмо было направлено не только на дестабилизацию русской редакции РС, но и на дискредитацию Картера накануне выборов. А ведь Картер был самым близким для российских правозащитников президентом, так как положил в основу своей политики повсеместную защиту прав человека!

Предвижу вопрос, как могли авторы письма построить его на обложной лжи? Так вот — смогли! Это яркий случай концентрированного проявления нравственной невменяемости и безответственности, характерных для значительной части российско-советского общества. Разоблачения своей лжи авторы цинично не боялись. Помощникам Картера перед выборами было не до них, а помощники его конкурента тем паче не стали бы заниматься проверкой эмигрантского письма, направленного им в поддержку.

В декабре 1981 года к кампании против РС подключились и террористы из КГБ — группа знаменитого Санчеса Ильича Рамиреса, организовавшая мощнейший взрыв на станции. Группа приехала из Будапешта, взорвала бомбу и уехала обратно. Венгерские власти после крушения советской империи опубликовали документы о проведении этого теракта. Заряд был подложен к стене чехословацкого корпуса (с внешней стороны), метрах в пятнадцати от нашего корпуса. Взрыв произошел в субботу вечером, и меня не было в бюро. Дверь я оставил запертой, но силой взрывной волны дверь вырвало в коридор вместе с дверной рамой! Осколками стекла были иссечены и пересыпаны все бумаги и книги. Сотрудники отдела новостей (его помещение выходило на другую сторону здания) решили было, что произошло землетрясение: пол заколебался в помещении. Пострадало шестеро служащих чехословацкой редакции, работавших в тот вечер. Двое из них — очень тяжело. В числе этих двоих была женщина, у которой почти снесло лицо, и она потеряла глаза. Во всех окрестных домах выбило стекла в окнах. Некоторых жителей ранило осколками. Расчет заказчиков взрыва с Лубянки состоял, как я понимаю, в том, чтобы у нас было мало пострадавших, дабы не вызывать сочувствия, а немцев — хорошенько напугать. В Москве надеялись, что немцы начнут требовать убрать из Германии «это гнездо холодной войны». Генерал КГБ Олег Калугин, руководивший в 70-е годы борьбой с «вражескими голосами» и в перестройку порвавший с КГБ, выступая в Мюнхене на «Свободе», подтвердил эту версию. Но немцы не дрогнули, протестов не последовало. Было лишь возмущение террористической деятельностью Кремля и КГБ.

Время взрыва — декабрь 81-го — было выбрано не случайно. В декабре под давлением Москвы в Польше был введен военный режим для разгона «Солидарности» — событие, потрясшее весь цивилизованный мир (на «Свободе» больше всего о «Солидарности» говорилось в моих программах!), да еще затягивалась война в Афганистане. То есть ситуация была очень тяжелая для советских властей, и радиопередачи «Свободы» были им тогда особенно не к месту.

В 82-м году я написал письмо-обращение к ряду политэмигрантов, которых считал заинтересованными в помощи демократическому движению в России. Я не помню всех адресатов, но среди них были Павел Литвинов, Людмила Алексеева, Кронид Любарский, Андрей Синявский. В этом письме я собрал выдержки из наиболее одиозных выступлений «Континента» по поводу «засилья на «Свободе» агентов КГБ» и в конце писал:

«Думаю, если бы на месте Максимова находился советский агент, то он не смог бы найти лучшего способа дискредитировать РС в глазах советских слушателей. Кому интересно слушать дезинформацию, производимую агентами КГБ, засевшими на «Свободе», как то утверждается в «Континенте»?

В редколлегии «Континента» стоят имена Сахарова, Сол Беллоу, Джиласа, Ионеску, Михайло Михайлова и ряда других известных и уважаемых в СССР людей. «Континент» проходит в СССР относительно легко и попадает там главным образом в среду наших слушателей. При этом журнала, противостоящего «Континенту», в русской эмиграции до сих пор не существует.

В результате эффективность «службы дискредитации» «Континента» чрезвычайно велика, несравненно сильнее радиоглушения и официальной советской контрпропаганды.

Настало время, наверное, обратить внимание на эту проблему. К чему я Вас и призываю». (Письмо датировано 28.10.82.)

Никакой реакции это письмо не вызвало.

Очень скоро после этого в кампанию против русской редакции «Свободы» вновь включился Солженицын и кое-что прояснил. Сначала он выступил со статьей «Иметь мужество видеть» («Фориджен аффэрс», июль 1980), в которой заявил, что «русская секция радиостанции «Свобода» из-за своей принципиальной чужести и даже враждебности русскому национальному сознанию катастрофически утеряла контакт с русским населением и русскими интересами».

Затем он дал интервью американскому конгрессмену и сказал очень интересные вещи. Солженицын заявил, что на «Свободе» введена предварительная цензура, причем «только исключительно русских ведущих передач».

«Ваши радиопередачи, — сказал он далее, — все 30 лет направлены на то, сознательно направлены, планомерно, чтобы не дать русскому православию подняться и стать организующей силой в России...

Если бы американские руководители понимали правильно, как вести радиовещание, то за эти 30 лет картина в Советском Союзе была бы другая...

Но для русского народа радиовещание ведется прямо противоположно, чем на Польшу, то есть вы как будто бы нарочно задались целью, чтобы у нас не могло быть такой силы Церкви и такого церковного объединения, как в Польше».

Это был, конечно, чистый бред, унизительный и для православной религии, и для русского народа, которому, оказывается, американское радио мешает вернуться к православию!

Но особенно знаменательна концовка интервью:

«Работа русской секции «Свободы» уже доведена до вырождения, настолько плоха, что если еще продолжать в том же направлении, то лучше ее вообще упразднить» (курсив мой. — В. Б.).

Солженицын, видимо, сказал то, что не решался сказать Максимов!

В какой-то момент я подумал, а не является ли Владимир Максимов Азефом советской охранки? Этот вопрос пришел мне на ум не только в связи с войной Максимова против «Свободы», но и в связи с рядом других его выступлений, о которых речь пойдет дальше.

Но меня сразил Иржи Пеликан, которому я высказал свое подозрение. Он сказал мне: «Если бы так, как Максимов, вел себя кто-нибудь в нашей (чехословацкой) эмиграции, то можно было бы с большой долей вероятности предположить, что он — агент, но в русской эмиграции такое поведение еще ничего не значит!».

Эти слова буквально снесли мой «бугор подозрительности». Уж мне-то лучше Пеликана было известно, на что способен иной российский человек в силу «фирменных» качеств советской интеллигенции — завистливости и злобности. Однако в данном случае «формула» Пеликана не соответствовала действительному положению дел. Будущее это прояснило.

В 1993 году в Москве на третьей конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» (эти конференции проводятся фондом «Гласность», возглавляемым Сергеем Григорянцем, ветераном диссидентского движения) выступил уже упомянутый генерал Калугин и рассказал, что если главным врагом для КГБ внутри страны был Андрей Сахаров, то за границей главным врагом являлась радиостанция «Свобода». В числе «активных мероприятий» против «Свободы» Калугин упомянул и взрыв 81-го года, и «работу по разжиганию антисемитизма среди сотрудников».

«Поскольку Александр Исаевич Солженицын, — рассказывал генерал, — одно время высказывался как-то не совсем одобрительно о евреях, то эти высказывания легли в основу специальной акции КГБ, которое через своих агентов устраивало такие, скажем, мелкие склоки типа распространения листовок на радио «Свобода», в которых некто вопрошал: когда, наконец, эти жиды уедут отсюда и перестанут мешать нам вести настоящую пропаганду на Россию, а не сионистско-жидомасонскую? Все это было делом рук КГБ».^[36]

Здесь речь явно идет о листовке Гаенко и Карпова «Кто есть кто на «Свободе»» по поводу моей статьи о давлении русских националистов на станцию.