Но должен отметить, что откуда бы ни происходили чиновники, возглавлявшие радиостанцию, они в нескольких существенных пунктах решительно отличались от своих российско-советских коллег. Как правило, они не лгали, не воровали, не пьянствовали и были приучены к плюрализму, что для меня было важнее всего. Отсутствие цензуры, возможность говорить все, что я считал нужным, в значительной мере примиряло меня со многими негативными сторонами обстановки на «Свободе».
Кроме того, американские чиновники были приучены и к современным методам руководства: оставляли большую свободу действий для подчиненных, не лезли во все дыры. Была в этом, правда, и своя негативная сторона. Представители старой, «черно-коричневой» эмиграции, достигая редакторских постов, использовали эту свободу для засорения эфира соответствующей продукцией.
И это не мешало им и их союзникам из новой эмиграции постоянно кричать о засилье цензуры на РС! Но никакой цензуры, конечно, не было. Существовало лишь «Политическое руководство», в котором содержались совершенно разумные требования к работникам станции: не заниматься подстрекательством к вооруженной борьбе с советскими властями, не разжигать национальной, расовой или религиозной ненависти, не оскорблять руководителей любых стран, не вмешиваться во внутренние дела государств, на территории которых работают РСЕ/РС, и не передавать информацию, не подтвержденную по крайней мере двумя заслуживающими доверия источниками. И все! И пока американцы стояли во главе редакции, я никогда не сталкивался ни с цензурой, ни с указаниями, что и как мне надо передавать. Цензура появилась лишь во времена Горбачева—Ельцина, когда все руководство русской службой было передано российским эмигрантам. После прекращения холодной войны американцы, видимо, посчитали, что русскую редакцию можно отдать в руки эмигрантов, которые лучше-де разбираются в российских делах.
Эмигрантские руководители в нашей редакции в соответствии со своей советской природой стали, конечно, усердствовать в проведении линии «партии и правительства», то бишь Белого дома, стали резать или совсем не допускать к передаче материалы с критикой политики Горбачева и особенно — Ельцина. Думаю, что если бы директорами русской редакции оставались американцы, цензуры не было бы или она была бы мягче. В США политику поддержки Ельцина критиковали и в Конгрессе, и в массмедиа, с какой стати американские менеджеры начали бы зажимать такую критику на «Свободе»? Она только вызывала бы доверие к радиостанции. Но бывшие российские люди этого не понимали, а если и понимали умом, то душа все равно требовала усердие выказать!
Но вернусь в 70—80-е годы. Тогда самым тяжелым обстоятельством в жизни станции были почти непрерывные атаки черно-коричневых на руководство РС извне и изнутри. И было подчас непонятно, чего атакующие хотят: полностью подчинить себе радио или — его разрушить?
Войну с руководством «Свободы» начал НТС, примерно в 75-м году, после появления на Западе его великого союзника Солженицына. Ключевым для НТС по отношению к «Свободе» (и одновременно к демократическому правозащитному движению в Советском Союзе) можно считать высказывание одного из его руководителей Романа Редлиха в статье, написанной им «по поручению руководящего Совета НТС»: «Боюсь, — писал тогда Редлих, — что патриоты России не смогут считать радио «Свобода» своим, как считало его демократическое движение».[34] (Значит, демократическое движение не состоит из патриотов!) В том же номере «Посева» была опубликована подборка писем слушателей «Свободы», которые, похоже, писались под копирку. В них утверждалось, что из передач русской редакции исчезает «русский дух». Кроме дежурного возмущения по этому поводу в письмах поднимался и «коренной» вопрос «патриотов»: «Почему Радио Свобода не ведет передач для России и русского народа, а лишь для советских людей? ...И если существующая русская редакция действительно должна вести передачи лишь для советских людей (на русском языке), то, может быть, целесообразно создать наряду с другими национальными редакциями и русскую национальную редакцию?» — спрашивал автор одного из писем. Во многих письмах содержались открытые антисемитские выпады в адрес РС и его сотрудников.
Особо ожесточенным атакам подвергался отдел новостей русской редакции. Дело в том, что раньше, еще до моего прихода на «Свободу», отдел этот работал самостоятельно, и сотрудники отдела, русские эмигранты военной волны, сами составляли выпуски новостей. Новости часто были недостоверными и грубо пропагандистскими. После серии скандалов на этой почве американская администрация провела решительную реформу: составлением новостей (на основании сообщений информационных агентств и корреспондентов западных газет из Советского Союза) стали заниматься специально нанятые американские и английские «ньюс-райтеры», а эмигрантские сотрудники лишь переводили их на русский язык и при необходимости добавляли пояснения. В результате качество и достоверность новостей стали соответствовать западным стандартам.
На эту новую систему пошли яростные атаки из эмиграции. Писалось, что новости кастрируются американской цензурой, что они не интересны русской аудитории, пропитаны русофобией и т. п. Лидеры эмиграции требовали возвращения к старому порядку и к освобождению станции от сионистов.
Александр Галич, уже начавший тогда работать на «Свободе» в Мюнхене, говорил мне, что он упрашивал руководителей НТС не публиковать антисемитские письма и они якобы обещали последовать его совету.
Несколько слов о Галиче. С первых дней приезда на Запад он присоединился к «команде» Максимова, вступил в НТС и стал послушным исполнителем всех их поручений и их политики. В том числе и на «Свободе».
К примеру, где-то в конце 75-го года я в соавторстве с проживавшим в Мюнхене чешским эмигрантом Иржи Сламой (в 1968 году он был референтом Дубчека) написал статью «Что выползает «из-под глыб» по поводу кампании Максимова и НТС против «Свободы». Об этом письме Максимову, видимо, стало известно еще до публикации, и Галич на станции вдруг конфиденциально, в своей доброй, интеллигентной манере сказал моей жене, что меня ждут очень большие неприятности на работе, если я не угомонюсь. И наоборот — всяческие приятности и повышения, если успокоюсь, и в частности... не пошлю в прессу статью, написанную вместе со Сламой! Говоря словами поэта Галича: «Промолчи — попадешь в первачи!». Разумеется, я не последовал его «мудрому и доброму совету».
Пусть только у читателя не складывается впечатление, что я очень много проявлял «не-спокойства». Все мои выступления по поводу дел на «Свободе» за 20 лет работы можно сосчитать по пальцам одной руки. Во внутренних сварах и интригах я вообще не участвовал.
Что касается Галича, то любопытен еще один эпизод, уже вне политики. Галич пользовался успехом у многих дам на РС, и однажды муж одной из его поклонниц, эмигрант, сам на станции не работавший, пришел к директору «Свободы» Френсису Рональдсу и начал обвинять его в том, что он допускает разврат во вверенном ему учреждении, имея в виду поведение Галича, соблазняющего его жену. Он потребовал от Рональдса призвать Галича к порядку. Если же это его законное требование будет проигнорировано, он — внимание! — обратится с жалобой к Солженицыну!
Рони, как его звали американцы, стало плохо. Он велел секретарше вызвать «секьюрити» (охранника) и удалить «этого джентльмена». Лодизин очень веселился по этому поводу и поздравлял Рональдса с боевым крещением, с полученной им возможностью побывать в Советском Союзе, не выходя из своего бюро.
Неожиданно для всех в кампанию против руководства русской редакции и РС включился Солженицын. Он написал письмо Джорджу Мини, шефу профсоюзов АФТ-КПП, который ранее торжественно принимал его в штаб-квартире профобъединения, а копию послал руководству станции. В письме Солженицын писал, что в России люди перестают слушать «Свободу», так как в ее передачах мало «пищи духовной для русских людей», и руководство РС «совершает тяжелую ошибку, принимая на работу профессиональных советских журналистов из новой эмиграции, привносящих на станцию советский и анти-русский дух». В Мюнхене под эту категорию тогда подпадал только я. На станции говорили, что к письму было и приложение, специально для начальства РС, в котором прямо упоминалось мое имя. (Это было уже после моей критики «Письма вождям» в «Новом русском слове».)
