Царственная чета вернулась ко входу, где их пригласили рассмотреть последний элемент настенной резьбы. Здесь, у угла, была изображена самая важная сцена — вступление царя в гробницу, пред лик божества. И тут произошло непредвиденное. Под руководством верховного жреца Тутанхамон вчитывался в надписи, рассказывающие об этом наиболее священном моменте, и вдруг он в смятении отступил на шаг назад. Сам же верховный жрец, потрясенный и пристыженный до глубины души, закрыл ладонями глаза, словно стал свидетелем ужасного надругательства. В тот же миг дворцовая стража окружила царскую группу тесным кольцом, ощетинившись кривыми ножами. Люди позади меня вытягивали шеи, силясь рассмотреть, что происходит. Я протолкался вперед, через кольцо стражи. Эйе уже изучал резьбу в том месте, куда указывал своим жезлом верховный жрец. Он позволил мне встать рядом и взглянуть туда. Царские имена на картуше были полностью стерты.

Эйе принял командование на себя. Он тихо переговорил с Тутанхамоном — тот дрожал, и Анхесенамон поила его водой, стараясь не дать ему захлебнуться. Эйе распорядился закрыть оскверненное изображение, чтобы его больше никто не увидел, и строго-настрого приказал всем присутствующим никогда не упоминать о случившемся под страхом смерти. Имена должны были немедленно высечь заново. Анхесенамон не переставала шептать что-то Тутанхамону на ухо, и наконец он кивнул. Затем, делая вид, будто все в порядке, царская свита продолжила обход храма. Проходя мимо, Анхесенамон взглянула на меня. Но говорить мы не могли.

Все быстро прошли обратно через Колонный зал, между величественных колонн и дальше к выходу на Солнечный двор, где собирались новые толпы жрецов, простираясь перед царем и царицей в полуденном свете, ослепительном после сумрака под высокими сводами храма. Процессия оставалась в тени огромных папирусных колонн, с трех сторон окаймлявших двор. Мы обошли двор в странной тишине — все уже знали, что произошла какая-то неприятность, но церемония продолжалась, как будто ничего не случилось. Отсюда мы вступили в самую старую часть храма. Я очутился в древней тьме. Надо всем доминировало резное изображение старого царя Аменхотепа, приносящего жертвы Амону-Ра, богу этого храма и города. Царская свита проследовала через окаймленную колоннами комнату для жертвоприношений. Вдоль стен, увековеченный в каменной резьбе, Аменхотеп гнал священный скот и совершал ритуальные подношения цветов и благовоний на том месте, где золотая барка бога должна была оставаться на протяжении праздника. Я слышал, что дальше за этим местом располагалось множество маленьких молелен, выходящих в Божественное Святилище, а вдоль боковых стен шли другие, еще меньшие по размерам, комнатки, где, окутанные глубокими тенями, стояли изваяния богов, вылитые в золоте. Но смертным, за редким исключением, нельзя было ступить дальше и шагу. Лишь сам царь и наиболее высокопоставленные жрецы имели право входить в святилище Амона в темном сердце храма, где находилась его статуя, дававшая богу возможность присутствовать среди людей, где ее почитали, кормили и облачали.

Теперь наступил момент, когда Тутанхамон должен был в одиночку идти вперед, в таинственное Святилище. Анхесенамон могла сопровождать его до передней комнаты, но не дальше. Царь выглядел взволнованным, но, очевидно, набирался храбрости. Анхесенамон и царь вышли вперед и вместе скрылись в проходе, и воцарилась тишина.

От густых ароматов благовоний, смешанных с жаркими запахами пота и человеческих тел, трудно было дышать — столько людей набилось в тесную комнату; толпа скопилась также и на Солнечном дворе позади нас. Ряды жрецов возносили молитвы; раздавался жестяной звон систров; храмовые певицы распевали гимны. Время, казалось, тянулось бесконечно… Я увидел, как Эйе слегка приподнял голову, словно сомневаясь, все ли в порядке.

И внезапно царь и царица появились вновь, вместе. Он сменил Синюю корону на Двойную корону Верхнего и Нижнего Египта. Коршун и кобра сияли у него на лбу, символизируя божественную защиту. На Анхесенамон была высокая корона с двумя перьями, та самая, которую носила ее мать Нефертити, — тем самым она объявляла себя Царицей-Богиней. Тутанхамон, который теперь ничуть не выглядел неуверенным или испуганным, горделиво смотрел вперед, поверх голов изумленной толпы жрецов и сановников, сгрудившихся в передней комнате, и дальше, на Солнечный двор. Выждав, он заговорил тихим, напряженным голосом:

— В храме Амона боги открыли себя Тутанхамону, Живому образу Амона. Я обладаю царскими именами: мое Горово имя — «Могучий бык, совершенный в своем воплощении», а также «Царь Верхнего и Нижнего Египта», «Ра — господин превращений, властитель правосудия». Этими своими царскими именами я возлагаю на себя Двойную корону и беру скипетр правителя и плеть Осириса. С этого дня я объявляю себя царем по имени и деяниям.

Имена — это силы. Они приносят в реальный мир то, что провозглашают. Это было провозглашение новой политики независимости. Новая коронация. Шорох изумления и благоговейного страха пронесся по толпе вслед за этим поразительным и неожиданным заявлением. Я заплатил бы золотом, лишь бы взглянуть на лицо Эйе в тот момент, когда он слушал эти слова, но голова старика оставалась склоненной.

Царь продолжал:

— Пусть об этом будет объявлено во всех уголках Обеих Земель. Да станет известно, что в память об этом дне я учреждаю новый праздник во священное имя Амона-Ра. Пусть это будет записано на веки вечные в писаниях богов, и пусть эти слова распространятся в записях по всем номам Обеих Земель, чтобы каждый подданный Великого Дома узнал эту великую истину!

Официальные писцы поспешили вперед со своими табличками, уселись со скрещенными ногами, натянув набедренные повязки на колени наподобие маленьких столиков, и быстро записали все сказанное царем на развернутых свитках.

Затем — как я теперь понял, они, должно быть, репетировали это множество раз — Анхесенамон поднялась и присоединилась к Тутанхамону, и они остались стоять вместе, пока толпа медленно впитывала в себя смысл и подразумеваемое значение его слов, чтобы после опуститься на колени и простереться ниц. Интересно, подумал я, как отреагирует Эйе на такой бесстрашный ход в великой игре во власть? Тот повернулся ко множеству лиц — взбудораженных, ожидающих, что он не примет подобного низвержения без борьбы. Однако Эйе был достаточно умен. Выждав долгую, тщательно выверенную паузу, словно именно он держал судьбу Обеих Земель в своих руках, Эйе заговорил:

— Боги всеведущи. Мы, те, кто всю свою жизнь трудится, чтобы поддерживать и укреплять Великий Дом, чтобы восстановить утерянный порядок в Обеих Землях, приветствуем это заявление! Царь есть царь. Пусть же боги сделают его великим царем!

Писцы записали и это тоже, и по сигналу, данному Эйе, быстро пустили свои свитки по рукам в дальний конец комнаты, где их забрали помощники, чтобы переписать и распространить повсюду, по всем землям и владениям, на свитках и резных каменных стелах. А затем, подавая пример остальным, Эйе простерся перед царственной четой, словно престарелое чудовище перед своими детьми, медленно и натужно, а также с опасной иронией, которую лишь он был способен вкладывать во все, что делал. Анхесенамон с Тутанхамоном поставили все на эту минуту, на успех своего заявления. Последующие дни должны показать, победили они или потерпели поражение.

Царь с царицей прошествовали из храмового комплекса обратно на Солнечный двор, где жрецы опустились перед ними на тщательно выметенную землю, и через колоннаду вышли к ожидавшей их колеснице, которая быстро унесла их прочь в коротком взблеске золота.

Прежде чем последовать за ними и отбыть вместе с Симутом на его колеснице, я оглянулся на заполненный толпой двор перед Колонным залом и увидел Эйе: он стоял в центре толпы, наблюдая за тем, как мы уезжаем, неподвижный словно камень. Казалось, волны спешных догадок и всеобщего волнения разбивались о него, расходясь кругами по сторонам. Очень скоро новости распространятся по всему городу, по канцеляриям и общественным местам, зернохранилищам и сокровищницам, и официальное заявление появится сперва в Фивах, а затем с гонцами будет переслано во все крупные города — Мемфис, Абидос, Гелиополь и Бубастис, а также к югу от Элефантины и в гарнизонные городки в Нубии.