— Какое отношение это имеет к тому, что вы здесь делаете?

— Жена Хоремхеба и тетка Анхесенамон.

Он хлопнул в ладоши, скривив лицо в насмешливой гримасе:

— Какое дотошное исследование родословного древа!

Однако, несмотря на иронию, было заметно, что Хаи нервничает.

— Так вы подтверждаете, что ее держат в этом дворце?

— Как я уже сказал, это не имеет никакого отношения к насущным вопросам.

Я подошел ближе. Крошечные разорванные сосудики мягко пульсировали под одутловатой, морщинистой кожей вокруг его глаз. Хаи быстро сдавался возрасту. Высокое положение, которое он занимал, тоже добавляло напряжения, и он был не первым, кто искал утешения в вине.

— У меня другое мнение на этот счет, поэтому, будьте добры, ответьте мне.

— Я здесь не для того, чтобы вы меня допрашивали! — ощетинился он.

— Как вам известно, царь и царица даровали мне полномочия продолжать свое расследование, куда бы оно меня ни привело, и я не понимаю, почему у вас возникают затруднения с ответом на простейший вопрос, — сказал я.

Хаи глядел на меня, моргая, в некоторой нерешительности. Наконец он ответил:

— Ее здесь не «держат», как вы говорите. Она здесь живет — ей отведено отдельное крыло дворца, где удобств и охраны не меньше, чем в царских покоях.

— Я слышал совсем другое.

— Ох, люди порой болтают такой вздор!

— Если все обстоит так мило и приятно, почему же никто не говорил мне об этом?

— Ха! Вам просто отчаянно нужно ухватиться хоть за какую-то ниточку в ваших тщетных попытках разгадать эту тайну. Но теперь они лишились смысла, и я бы посоветовал вам лучше оставить эту линию расследования.

— Почему?

— Потому что она ведет в тупик.

— Откуда такая уверенность?

— Это просто бедная помешанная, которая уже много лет не покидала своих покоев! Какое отношение она может иметь ко всему этому?..

Хаи отвернулся. Его руки слегка дрожали, когда он поднес к губам чашу с вином и сделал большой глоток.

— Проведите меня к ней. Прямо сейчас.

Он поставил чашу так быстро, что вино выплеснулось ему на руку. Казалось, это разгневало его, и вместо того, чтобы вытереть руку, он просто слизнул капли.

— У вас нет оснований для подобной встречи.

— Должен ли я обеспокоить этой просьбой Эйе или царицу?

Он заколебался.

— Это действительно смешно, когда так много всего другого, что действительно жизненно важно… Но раз вы так настаиваете…

— Тогда пойдемте.

— Уже поздно. Принцесса, должно быть, отошла ко сну. Завтра.

— Нет. Сейчас. Кто может знать, когда бодрствуют помешанные?

Мы двинулись по длинным коридорам. Я старался следить за нашим маршрутом как бы с птичьего полета, словно рисуя план на папирусе своей памяти, поскольку хотел точно определить, где находятся ее покои, чтобы впоследствии, если понадобится, суметь их отыскать. Однако это было непросто, ибо коридоры превращались в узкие проходы, которые становились все уже и более извилистыми. Красивые настенные росписи, изображающие папирусные болота и реки, полные превосходной рыбы, уступили место прозаическим крашеным оштукатуренным стенам и глинобитным полам. Тончайшей работы масляные светильники, стоявшие по бокам главных проходов, здесь сменились более обыденными, какие можно увидеть в любом более-менее зажиточном доме.

В конце концов мы подошли к простой, ничем не примечательной двери. Ее не украшали никакие надписи. По бокам не стояла охрана. Она вполне могла вести в кладовку. Засов был перевязан шнуром и запечатан. Хаи вспотел, на его благородном лбу блестели крошечные капельки. Я кивнул ему. Он постучал, не очень уверенно. Мы прислушались, но за дверью не было слышно никакого движения.

— Должно быть, она уже отошла ко сну.

Он ощутимо расслабился и повернулся, собираясь уходить.

— Постучите сильнее, — предложил я.

Он нерешительно замешкался, и тогда я постучал сам, кулаком.

Снова тишина. Возможно, все бесполезно.

И тут я услышал шаги — очень тихий шорох шагов по полу. Под дверью показался слабенький отблеск света. Там определенно кто-то был. В двери, на уровне глаз, появилась крошечная яркая звездочка: тот, кто там был, рассматривал нас в глазок.

А затем дверь затрясли в безумной ярости.

Хаи отскочил назад.

Я собственноручно сломал печать, быстро развязал узлы шнура, удерживавшего засов, и распахнул дверь.

Представшее нашим глазам безрадостное помещение освещала масляная лампа в руке открывшей нам женщины, а также дешевые свечи в стенных нишах, дававшие масляный, дымный свет и отбрасывающие на все унылый отблеск. Мутнеджемет, сестра Нефертити, жена Хоремхеба, была очень худа; не видевшая солнца кожа обтягивала изящные кости, которые с мучительной ясностью угадывались под складками ее простого одеяния. Ее череп был выбрит; парика она не носила. Мутнеджемет сильно сутулилась. Ее лицо с такими же высокими скулами, что и у сестры, но не без уравновешенности Нефертити, было каким-то вялым, и глаза ее могли быть печальны, не будь в то же время столь безразличными. Мутнеджемет была пустышкой. От нее веяло отчаявшейся, жалостной, безответной нуждой. Но в то же время я понимал, что не могу ни в коем случае ей доверять, поскольку, несмотря на кажущуюся апатию, нужда свернулась в ней словно готовая к броску кобра.

По бокам от Мутнеджемет стояло по карлику. На них были одинаковые добротные костюмы и украшения, они носили одинаковые кинжалы, указывающие на их престижное положение. В этом не было ничего обычного — и в прошлом множество людей подобного телосложения и внешности пробивали себе путь к ответственным должностям при царском дворе. Необычным, однако, было то, что карлики были абсолютно одинаковы. Судя по всему, они не обрадовались тому, что их потревожили.

Мутнеджемет, наклонив голову, продолжала непонимающе, с полуоткрытым ртом, глядеть на меня. Очевидно, она никак не могла сообразить, кто я такой и что нам могло здесь понадобиться.

— Почему ты ничего мне не принес? — промяукала она тоном, в котором читалось нечто более глубокое, чем просто разочарование.

— Что я должен был вам принести? — спросил я.

Она оглядела меня пустыми глазами и внезапно разразилась потоком отборных ругательств в мой адрес, а потом, шаркая ногами, удалилась в соседнюю комнату. Карлики продолжали глазеть на нас с недружелюбными лицами. Я предположил, что своими кинжалами они умели пользоваться. Возможно, малый рост даже давал им преимущество; в конце концов, уныло подумал я, можно принести человеку немалый ущерб, нанося ему удары исключительно ниже пояса.

— Кто вы такие?

Они обменялись короткими взглядами, словно говорившими: «Что это за идиот?».

Хаи вмешался:

— Мы здесь лишь ненадолго, с визитом к принцессе.

— Она не принимает посетителей, — отозвался один карлик неожиданно звучным голосом.

— Совсем? — уточнил я.

— Зачем вы хотите ее видеть? — спросил второй карлик, точно таким же голосом.

Я словно разговаривал с двумя лицами, представлявшими один ум. В этом было нечто комическое. Я улыбнулся.

Однако они не видели ничего забавного; их маленькие руки потянулись к рукояткам кинжалов. Хаи начал было оправдываться, но тут его прервали.

— Ох, да впустите же их! — крикнула Мутнеджемет из соседней комнаты. — Мне нужно хоть чье-то общество. Кто угодно, только бы не вы двое!

Пройдя по коридору — куда, как я заметил, выходили несколько более или менее пустых кладовых, а также кухня с полками, на которых стояли горшки и кувшины с продуктами, — мы оказались в более просторной гостиной. Мы уселись на табуреты, в то время как принцесса прилегла на кровать. Комната была самой обычной, и казалось, будто в ней не хватает мебели, словно Мутнеджемет досталась пара второсортных помещений в бывшем семейном особняке. Она разглядывала нас своими пресыщенными глазами, обведенными слишком жирными и неаккуратно наложенными линиями краски. Она посмотрела на Хаи, словно на протухшую рыбину.