— Ты выглядишь как большой ребенок, — ответила она, чем нисколько мне не помогла.
— То есть на жреца из храма я не похож?
Надо отдать ей честь, она звонко расхохоталась.
— Вот это вряд ли… И не возвращайся домой, пока все не отрастет заново!
Вдоль Аллеи сфинксов стояли послушные толпы, безгласные и безропотные в обжигающем, застоявшемся воздухе, встретившие проезжавших на колеснице царя и царицу криками восхваления. На Тутанхамоне была Синяя корона, его окружала плотно сомкнутая фаланга дворцовой стражи — яркие перья на головных уборах кивают в лучах солнца, сверкают отполированные луки и стрелы. Вдоль всей Аллеи были расставлены солдаты фиванской армии. Симут исполнял порученную работу, используя все ресурсы, какие были у него под началом. Эйе в своей колеснице ехал следом за царем. Мы с Симутом ехали вместе. Он наблюдал за всем с величайшим вниманием, высматривая любую мелочь, оказавшуюся не на месте, малейший признак какой-либо проблемы. За нами следовала длинная, шаркающая вереница многочисленных дворцовых чиновников и жрецов, среди которых шел и Хаи, — все в одинаковых белых одеждах, за каждым идет обливающийся потом слуга, держа зонт над своим господином. Я заметил уличного пса, который бежал вдоль этой странно угрюмой процессии, мелькая среди теней деревьев и марширующих солдат. Он все лаял и лаял, скаля зубы, словно видел тень врага или чужака. Внезапно один из фиванских солдат выпустил в пса стрелу, прикончив его на месте. Толпа в страхе обернулась, но никто не поддался панике, и шествие двинулось дальше.
Когда процессия достигла входа в храм, пот ручьем стекал у меня по спине. Перед огромными двойными дверьми, изукрашенными золотом и серебром, которые вели в новый Колонный зал, был воздвигнут холщовый навес. Дед нынешнего царя начал постройку зала в дни моей молодости, питая честолюбивый план заменить скопление маленьких древних гробниц тем, что мыслилось ему как просторное, темное современное сооружение с высокими каменными колоннами, настолько громадными, что на широких верхушках могла бы поместиться целая толпа. Это должно было быть чудо света, и сегодня мне была дарована исключительная привилегия увидеть новый зал собственными глазами.
Площадь перед храмом заполнили тысячи жрецов в свободных одеяниях; их было так много, что когда они простерлись ниц, бескрайнее открытое пространство показалось огромным белым озером. Храмовые музыканты заиграли новый ритм и новую мелодию. Симут словно бы хотел объять взглядом сразу все вокруг; он принимал во внимание все непредвиденные обстоятельства, отмечал положение лучников на стенах вокруг площади, четкий строй стражников по обе стороны от царя с царицей; его темные глаза не упускали никого и ничего. На этот раз нельзя допустить никаких ошибок, никаких кровавых сюрпризов, никакой паники среди людей.
В конце концов, под пение воздетых к небу, сверкающих на солнце храмовых труб, мы миновали огромные двери и ступили под сень исполинских резных камней наружных стен, и пред нами предстала великая колоннада. Царство теней — таково было мое первое впечатление. Покрытые изумительной резьбой колонны, гораздо толще любого пальмового дерева — толще десяти деревьев, — уходили в прохладное, темное, загадочное пространство вверху. Стоявшие в два ряда четырнадцать колонн, каждая, наверное, локтей тридцати в высоту, поддерживали огромную тяжесть крыши, подобные колоссальной каменной аркаде под ночным небом из гранита. Тонкие полосы света косо падали из высоких, узких верхних окон, разрезая воздух ослепительно-яркими лезвиями, в них плавали и плясали невещественные пылинки, вспыхивая на короткий миг славы. Там, где яркий свет касался камня стен, проступали детали разрисованной резьбы, что покрывала все поверхности.
Длинная череда сановников и чиновных лиц с шарканьем заходила позади нас; они теснились, толкались и ворчали, отыскивая себе место под огромными колоннами. Величественная архитектура зала делала их маленькими и ничтожными. Звуки, которые они издавали, заставляли вспомнить стадо коз: они пыхтели, кашляли, шаркали и шепотом высказывали свое изумление при первом взгляде на новое чудо. Однако это были те, в чьих руках находилась вся власть и слава государства. Люди из царских имений, из бюрократического аппарата, из храмов — все те, кто потерял влияние и богатство при Эхнатоне, отце нынешнего царя, а теперь вернули их обратно, заявляя, что восстановили Маат на территории Обеих Земель. Разумеется, на самом деле восстановлена была лишь их неумолимая власть и свобода распоряжаться и пользоваться неисчерпаемыми ресурсами и возможностями страны на благо собственных сокровищниц. А сам царь, хоть и пассивно, являлся символом этого восстановления. На территории другого храма, в Карнаке, в самом начале своего царствования, он повелел — точнее, Эйе повелел от его имени — воздвигнуть каменную стелу, на которой было высечено изречение на все времена, и слова эти стали хорошо известны: «Была земля как бы в болезни. Боги отвернулись от земли этой… Но когда дни прошли после этого, воссияло величество его на престоле отца своего: принял власть он над берегами Гора: Черноземье и Красноземье были под надзором его, земля всякая склонялась перед могуществом его».[2] И вот теперь складывалось впечатление, будто то, что осталось незаконченным во времена деда, довершено при внуке, и странное междуцарствие Эхнатона оказалось периодом великого забвения — его постройки стояли в небрежении, на его изображения не обращали внимания, его имя не произносилось, его память не чтилась, словно бы его никогда и не было. Осталась лишь память о его религиозном просвещении и попытках отобрать всю власть у жрецов традиции, подавляемая, но для многих имеющая немалое значение.
Царя и сопровождающих пригласили осмотреть резьбу, что проходила по всей длине новопостроенных внутренних стен. Жрецы поднимали факелы повыше или собирались группами, так что их белые облачения отражали и усиливали косые лучи, и на свет появлялись детали ярко раскрашенных высоких рельефов, до того остававшиеся скрытыми в сумраке. Благодаря колеблющемуся свету казалось, что цветные изображения движутся. Я старался держаться как можно ближе к царственной чете, отчасти потому, что и сам хотел рассмотреть эти чудеса. В первую очередь, еще у самого входа, яркий луч солнца осветил — случайно или намеренно — резную фигуру самого царя. Я смотрел, как царь стоит перед собственным каменным изображением, приветствующим бога этого храма. Тутанхамон из плоти и крови, с его детскими страхами и нежным лицом, внимательно разглядывал своего каменного двойника, наделенного широкими плечами и решительными, властными жестами правителя. Должен признаться, что они были совсем не похожи, если не считать тщательно переданного сходства в профиле и форме ушей.
Вся группа шумно двинулась дальше, вдоль длинной западной стены. Резьба здесь изображала шествие богов по воде к Карнаку во время праздника Опет. Тут были и проворные акробаты, и барки, чью оснастку резчик передал в мельчайших подробностях, и слепые музыканты с их инструментами. Казалось, каждое лицо являлось портретом конкретного человека, которого я мог бы узнать в толпе. Мне подумалось, не случится ли так, что среди резных изображений я увижу свое лицо или лица моих близких.
Затем царская свита, окруженная теснившимися и толкавшимися чиновниками и слугами, перешла к противоположной стене, где продолжалась история праздника. Тутанхамон с царицей медленно двигались вперед, внимательно рассматривая изображения и слушая объяснения верховного жреца и его приспешников — те, почтительно склоняясь к царственным супругам, нашептывали восхваления и сообщали сведения, среди которых, несомненно, упоминались ошеломительные цифры расходов, связанные с предпринятыми храмом великими трудами по возвеличению образов царя и богов. Все шло так, как было заранее определено.
