Вообще же по здешним законам рыбу меньше 30 см следует отпускать в океан. Ограничения по лангусту – 25 см. Кстати, лангустов очень много живет в норах среди водорослей на том подводном мысу, где я ловил рыбу. Иногда я специально отправлялся за ними и при удачном стечении обстоятельств добывал за пару часов до 10 штук деликатесного продукта. Любительская ловля лангустов и рыбы лицензирована. Один день ловли стоит 17 юаровских рэндов или 17 намибийских долларов, что равняется всего 1,7 евро.

Обычно, отягощенный уловом, я брал за пол-евро такси и отправлялся на другой конец города к Гансу. Этот пожилой немец помог мне найти здесь работу. Он усаживал меня на своей просторной веранде, с которой открывался красивый вид на море, и пока его чернокожий повар готовил ужин, мы разминались охлажденным бутылочным пивом. А уже под готовых, дымящихся на красиво украшенном блюде лангустов Ганс непременно выставлял большую бутылку «Смирновской».

Однажды в один из таких вечеров Ганс, показав на стоящие в углу спиннинговые снасти, предложил мне порыбачить прямо напротив его виллы. Здесь был такой же выступающий в море мыс, от которого шел подводный риф. Прихватив с собой выпивку и закуску, мы спустились к морю, и я забросил довольно далеко от берега донку с наживкой из мидии. Вскоре на нее попалась небольшая рыбка, которую я оставил на крючке, чтобы слишком часто не беспокоили поклевки мелочи. Второй поводок мне вообще пришлось снять.

Мы прекрасно отдыхали, любуясь закатом, лучи которого уже начали подкрашивать желтым оттенком океан, как вдруг кончик стоящего на подставке удилища начал гнуться. Я схватил спиннинг и размашисто подсек. Сопротивление рыбы поначалу было настолько сильным, что я едва сдерживал ее рывки, понемногу стравливая леску. Но уже минут через двадцать рыба стала явно уставать, и я понемногу стал подтягивать ее к берегу.

– Hai! (Акула!) – воскликнул Ганс, рассмотрев силуэт рыбы, оказавшейся на мелководье. Он уже праздновал победу, радостно потирая руки, как вдруг акула резко развернулась и с таким напором пошла в океан, что я не мог удержать катушку. Однако беспокойство наше оказалось напрасным: упорство рыбы было недолгим. Мне удалось подвести полутораметровую акулу к отлогому берегу и вытащить на сушу. Сразу откуда-то набежал народ и собрался вокруг нас. Все ахали и громко переговаривались.

– Хороший экземпляр куньей акулы, – сказал Ганс. – Смотри, какой переполох ты наделал. Теперь я вижу, что ты, Миша, настоящий рыбак.

Намибия – сказочная страна, но через три месяца мне пришлось вернуться в Европу, а оттуда домой, поскольку моя виза закончилась.

– Я там хочу поймать сазана, – сообщил мне приятель.

– Где, в Пахре? – удивился я.

– Ну да, а что тут удивительного? Я два дня назад там такого подцепил, да поводок 0,3 не выдержал. Он как рванул вверх по течению – я его остановить не смог. Теперь поставил поводок 0,35 и запас лески на катушке побольше сделал.

Мне-то сазан не нужен был, но я знал, что Слава уже неделю «бомбил» участок реки на нашем любимом месте, и, по его словам, подлещика, плотвы и карася там собралось предостаточно.

И вот рано утром мы оказались на Пахре – над ней еще курился туман. Машина осталась на пригорке, а мы спустились по высокой росной траве к берегу и заняли свои места – друг мой слева от пышного зеленого куста, а я справа. И у него и у меня по паре донок с кормушкой. Прикормку готовил каждый сам себе, и Слава в свою добавил процентов 30 от общего объема пареного гороха. С видом знатока он пояснил, что на клев подлещика это не влияет, а вот поймать сазана шанс увеличивается. Я только скептически улыбался, считая, что этот его сазан случайность.

– Во, классно, – сказал Слава, глядя на стремительно плывущий по воде тополиный пух, – плотинщик открыл заслонки, а то тут как-то дня три полный отстой был, мужики ему даже на бутылку скинулись, чтоб хоть часа на три открыл, ведь когда течение слабое, рыба совсем не берет.

Забрасывать приходилось под тот берег – это было не просто сделать нашими примитивными спиннингами, но только там вдоль полосы кувшинок шла глубокая и достаточно широкая ложбина, на которую выходила жировать рыба, когда открывали плотину.

Первого подлещика я поймал на перловку почти сразу, потом через какое-то время села на крючок плотва граммов на триста, затем снова взял хороший подлещик. Я боялся, что от частых перебрасываний снастей рыба разбежится, но, наоборот, чем больше я «бомбил» участок тяжелыми, забитыми кормом груз-кормушками, тем поклевки следовали чаще, особенно тогда, когда начал клевать карась. А карась в Пахре ого какой! Монстры. Бывает, килограмма на полтора ввалится. Дошло до того, что караси стали хватать насадку на лету, в тот момент, когда она падала ко дну, и было такое ощущение, что шлепок кормушки о воду был сигналом для их атаки. Вот ведь как рыбу можно выдрессировать!

У Славы тоже позванивали колокольчики, но мне казалось, не так часто, как у меня. Часам к одиннадцати, когда солнце стало сильно припекать и клев заметно ослабел, я пошел проведать друга. В его садке плавала только пара подлещиков, несколько плотвиц и один карась, правда, очень большой, в то время как мой садок был уже на треть заполнен рыбой. Мы выкурили по сигарете. Слава пожаловался, что уступил мне более клевое место. Я парировал, что он переборщил с горохом. И вдруг колокольчик той донки, что стояла ниже по течению, пару раз качнулся, даже не звякнув – Слава быстро опустил руку к удилищу и, когда леска стала натягиваться, чуть ли не вытянувшись в струну, сделал резкую подсечку.

– Есть, готовь подсак, он попался!

Слово «он» было произнесено им с уважением и некой таинственностью. А когда леска, чуть ли не звеня, стала разрезать воду и уходить вверх по реке, я понял, что на этот раз взял не карась и не подлещик и даже не лещ. Я видел, как Слава с трудом сдерживает катушку, которая била по его пальцам. Но вот ему удалось остановить рыбу. И в это время здоровенный сазан, отливая на солнце золотом боков, вырвался из воды. После его падения волны были как на море. Теперь он стремительно пошел в противоположную сторону, вниз по течению. Слава едва успевал подматывать провисшую леску. Потом снова началось укрощение строптивой рыбы. После того как рыболов ее и на этот раз остановил, она опять пошла против течения. И все же совсем понемногу, но сазан стал приближаться к берегу.

Я схватил подсак и, не раздумывая, прыгнул с ним в воду. Слава кричал, чтобы я вылез обратно, что сазан не подойдет, пока человек находится в воде. Но я думал о кувшинках. Сазан стремился в них – это было заметно, и Слава едва сдерживал его порывы, заводя спиннинг высоко над кустом, хотя наши места возле берега были довольно широко расчищены от водорослей. С такой короткой рукоятью подсака взять рыбу за кувшинками было невозможно. Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, сазан оказался так близко от меня, что я понял – сейчас или никогда. Он шел вдоль кувшинок слева направо, и я подумал, что если промахнусь, он может ломануть под кусты, и тогда обрыв неизбежен. Я медленно подвел подсак наперерез, подуставшая рыба вошла в него головой, и я резко подхватил ее. Слава вовремя перехватил у меня подсак, из которого большущий хвост вываливался наружу, и быстро отбежал от воды, потом упал в траву на рыбу, которая сотрясала рыболова мощными ударами. Наконец, когда я выбрался из воды и прибежал на помощь с большим картофельным мешком в руках, Слава запихнул в него сазана, и мы смогли расслабиться.

– Ну, как мой горох сработал?! – глухо сказал друг, раскуривая в дрожащих руках сигарету.

Он и она, стройные, красивые и нагие, как герои солнечной Эллады, стояли по колено в море, держа в руках по удочке, и были так увлечены беседой о строении Вселенной, что не обращали на нас ни малейшего внимания, несмотря на то что мы уже минут десять находились рядом в ожидании поклевки. Тихую бухту окружали красивые горы.