Поплавок закачался на течении между причудливой черной корягой и пучком сочной зеленой осоки. Овод сел на тонкую загорелую шею старика.

– Ах ты окаянный! – выругался Чумак и шлепнул себя по шее. Но овод благополучно улетел.

– Здравствуй, сердешный! – услышал Чумак за спиной слабый женский голос.

Он обернулся и увидел над крутояром под лозой бабку Акулину. Старушка, опершись на палку, вырезанную из орешника, широко улыбалась беззубым ртом.

– А я чтось тебя на лугу не заметил, Акулина, – сказал старик.

Он глянул на поплавок и сделал подсечку. На леске затрепыхался мелкий окунек.

– Да козы, окаянные, зашли в лозинки на бережку, насилу выгнала. А как рыбалка-то? Клюеть?

– Какая сейчас рыбалка! Вон малявка только и берет. Как говорится, июнь – на рыбалку плюнь.

– А что ж ходишь на речку тогда?

– А как не ходить, милая, авось чего и поймаю. Где мой Митек? На лугу?

– Здеся он, куды ему деться. Козявок в траве собирает. Славный у тебя правнучек. А как его родители, Манька да Толик? Что слыхать-то о них?

– Уж два месяца ни письма, ни перевода. Далече кудай-то забрались. И где этот Хемен?

– Хемен? Что за страна такая?

– Да гдесь там, где Аравийская земля. Мне внучка так сказывала: «Ты мне, дед, стишок Лермонтова наизусть читал про три пальмы – енто мы в церковно-приходской школе изучали – вот там тая страна и есть». А где на самом деле ен-тот Хемен, я, Акулина, понятия не имею. Где ента Аравийская земля? У них, у молодых, знаешь, разговор короток.

– Да-а, – протянула задумчиво старушка. – Остались мы с тобой, Петр Кузьмич, беспризорные. И вот племяш совсем бросил меня. Куда-то в тайгу уехал, за озером Байкалом, говорит, работает. Вчерась получила от него письмо, насилу дождалась. Разъехались наши последние родственники.

– А что ж он тебе деньжат на послед не подкинул? – Чумак насадил свежего червяка и закинул пробковый поплавок под кусты. – Ведь он, Сашка, малый сердечный, понимать должен, что бабка на пенсию не проживет.

– Нет, не подкинул, – ответила старуха кротко. – А на пенсию кто ж теперь проживет? Козы – вот моя пенсия. Ими и живу.

– Да, молочко у Фроськи и Милки отменное, справные козочки. Спасибо тебе, Акулинушка, за вчерашний кувшинчик. А мне вот мой харч ныне трудно дается, никак не везет на рыбалке.

– Тебе не везет, приезжим зато везет. Вон супротив лесу, на той стороне стоит палатка городских рыбачков.

– Да я их вчерась видел.

– Каких они двух больших рыбин поймали утром! Во каких! – старушка развела свои худые ручонки, на которых широко провисли рукава ситцевой цветастой кофтенки. – Сетью надо ловить, голубчик, тогда с уловом будешь. А у ентих, городских-то сеть длиннющая. Я видала, как они ее вынали. Вот у них теперь зато и рыбка в садке бултыхается.

– Я ж тебе сказывал. Что сетью ловить нельзя – блаконьерство ен-то, – дед Чумак задиристо, по-петушиному, вытянул шею. – Сколь я найденных сетей порезал, ни одной себе не оставил.

– Ну и здля. А приезжие вон не дураки! Да и грибники они справные, не то, что мы с тобой, развалюшки. Они так и шастуют с ведрами по лесу. Отчаянные, видать, люди – шатерчик свой даже не боятся оставлять без присмотра. Да взаправду сказать, какое енто блаконьерство, милок, – собрать себе на пропитание. Даже в молитве сказано: «Хлеб наш насущный дай нам днесь».

– Не положено сетьми ловить, по закону не положено! Дозволь им, они и глушить рыбу начнуть! – дед начинал нервничать.

– А положено тебе, Кузьмич, корешки на старости жевать да пескариками пробавляться? Твои-то небось в Хемене ентом по ресторанам ходют?

– Нет, – старик даже чуть покраснел от обиды. – Я ж тебе сказывал, что они там нефтезавод строют, не до баловства им!

– Ну ладно, сердешный, господь с тобою, пойду я. А то, гляжу, тучка заходит, чяго, думаю, у меня поясницу заломило.

Бабушка Акулина ушла. Дед Чумак положил удочку на рогатину и, кряхтя, взошел на пригорок. Он посмотрел вослед Акулине – ее белый платок мелькал в высокой луговой траве.

– Ну, наковырял козявок, Митя? – спросил дед у копавшегося в траве правнука.

– Во, какие жучки! – девятилетний малец встал с колен и протянул прадеду спичечный коробок. – Только смотри, чтобы не разбежались.

Старик приоткрыл крышку коробка и наклонил голову, пытаясь проникнуть взглядом внутрь.

– Ох, какие цветастые жучки – зеленые, синие! – воскликнул он. – Никак ты у меня, Митяй, каким ученым будешь?! А? Любишь ты енту всякую божью тварь, – дед сделал паузу, расчесывая пятерней жидкие космы бороды, как бы раздумывая над чем-то. – А не забыл ты енти свои тренирховки?

– Тренировки, – поправил Митя, внимательно слушая, что скажет дед дальше.

– Да, да, вот именно! Ты ж спортсмен у нас, в бассейнах плавал. Все пацаны тебе завидуют, говорят, что ты среди них чемпион по плаванию.

– Да, дедушка, я позавчера на спор с пацанами тридцать раз без остановки речку переплыл.

– Ну вот и хорошо, милый. Пойдем-ка прогуляемся вдоль реки, я тебя попрошу об одном дельце.

– О каком, дедуль?

– Счас узнаешь.

Они пришли на излучину реки и остановились напротив оранжевой палатки. Она стояла на противоположном берегу под уродливо сплетенными ветвями двух лоз.

– Вон, видишь, из воды садок торчит, привязанный к палке? В нем две большущие рыбы плавают. Пойманы они сетью. А значит, те, кто их поймал, – блаконьеры. Они сейчас в лесу грибы собирают, а мы у них добычу изымем. Сможешь доплыть и доставить мне енту рыбу?

– Да я мигом, дедушка. Для меня это пустяки!

– А чтобы тебе удобнее было держать эту рыбу, на вот этот проволочный кукан.

Митя разделся, взял кукан и соскользнул по илистому берегу в воду.

– Ты, Митюш, только не забудь потом дырочку в садке сделать, – сказал старик вдогонку правнуку. – Потом объясню зачем.

Митя по-спортивному быстро пересекал реку. Старик, горбясь, топтался на берегу. Правнук сделал все, как наказывал дед, и вскоре, отягченный добычей, пустился в обратный путь. Быстрое течение сносило Митю, и старик заволновался, теребя ухо и пощипывая бороду. Он боялся, что мальчонку отнесет в сплошную гущу лозняка, растущего ниже по течению, и ему там будет трудно выбраться на берег. Наконец Митя, преодолев сильное течение, схватился за ветку нависшего над водой кустарника и подал прадеду конец кукана. Старик хотел было помочь Мите вылезти из воды и потянул ему руку, но тот отстранил ее.

– Не надо, – сказал он, – сам еле держишься, еще в воду упадешь!

Митя отдышался и самостоятельно выбрался на берег.

– Ай да молодцы мы с тобой, Митяй! Какие трофеи добыли! – старик похлопал по жирному боку одного из голавлей. Потом другой рукой потрепал светлые волосы мальчика. – Ну, теперича идем на свое место, можа, у нас на уду что зацепилось – я жирного червя насадил.

Но пока они отлучались, на удочку попался противный ерш. Он глубоко заглотил крючок, и старику пришлось изрядно повозиться, чтобы достать его. Они порыбачили еще немного, но им попался лишь небольшой подуст, да еще окунек.

Через некоторое время в тихом воздухе послышались отдаленные голоса вернувшихся к палатке людей.

– Я ж тебе говорил – сетка гнилая! – восклицал в отчаянии один.

– Да кто же знал, что рыба такая сильная, что она садок прорвет! – оправдывался с досадой второй.

У деда Чумака не клевало. Пора было собираться домой: Митя, болтая веточку ивы в воде, ненароком подшумливал рыбу. А как не хотелось уходить! Старик знал, что на закате небо покроется огненным всполохом, и яркие цвета будут красиво переливаться, а затем постепенно гаснуть…

Прадед с правнуком поднялись на луг и пошли меж высокого пряно пахнущего разнотравья на купол разрушенной церкви, выглядывающей из-за крон могучих вязов. Пройдя околицу, старик остановил правнука возле покосившейся избенки.

– Иди-ка, милок, снеси бабке Акулине рыбу, – сказал он. – Надоть одиноким старушкам помогать. Да скажи, что это мы сами на удочку поймали, не то будет переживать старая. И, видя замешательство правнука, прибавил: