— Подтверждаю, — ответила Ольга Петровна, почему-то испугавшись этих розовых, раздувающихся ноздрей.

— Прекрасно! — выдохнул Алексей Никонович и захлопнул свой солидный блокнот в темнокрасном переплете с золотыми буквами.

— Великолепно, Ольга Петровна! Не сомневайтесь, я защищу вас! — и он торжественно протянул Шаниной мясистую руку ладонью вниз, гладкую, розовую, с яркозолотыми волосами. — На том мы с вами и порешим, уважаемая!

Ольга Петровна вышла из кабинета, разминая пальцы после рукопожатия Тербенева. «Как в клещи берет», — подумала она, вдруг поняв, что не так должна была кончиться эта беседа. Ольге Петровне, например, хотелось бы рассказать Тербеневу о своих настроениях, о многих трудностях жизни культурной женщины в эвакуации, о том, что работа ей не нравится и что вообще ей не везет в жизни.

Подходя к общежитию, Шанина увидела Соню Челищеву, которая шла, обняв за плечи Анастасию Кузьмину и Глафиру Лебедеву.

— Это будет замечательно, я абсолютно уверена! — говорила Соня горячим, слегка захлебывающимся голосом. — Начальник цеха сначала, представьте, не соглашался, но потом я его убедила, что это дело верное! — и она, пропев последние слова, с силой прижала к себе обеих женщин.

— Ну и бедовая же ты девка, Сонечка! — невольно засмеялась Глафира. — И с места снимет, и за собой потащит…

Ольга Петровна хотела было обойти их сторонкой, но Соня весело окликнула ее:

— Нет, нет, вы нам тоже нужны!

— Идемте вместе, все вместе! Ведь, правда, лучше быть вместе? — быстро спросила она, взглядывая поочередно в глаза обеим женщинам. — Знаете, Ольга Петровна, пришла я к ним, а они обе плачут. «Ну, давайте, говорю, и я за то же самое примусь, а жить как будем?» Обе на меня сначала обиделись, потом глаза все-таки вытерли, а потом я их посвятила в свои планы. И вы нам нужны, Ольга Петровна!

— Что же это за планы такие? — неохотно, покоряясь блеску девичьих глаз, спросила Ольга Петровна.

— О! Мы создаем бригаду, какой на заводе еще не было! Мы будем называться: первая женская бригада электросварщиц!

Соня вскинула голову и тряхнула своими подвязанными косками.

— Месяц, а то и меньше, может быть, мы будем учиться, а потом покажем, как и мы можем громить фашизм!..

«Смотри-ка, а она ведь прехорошенькая!» — невольно призналась про себя Ольга Петровна, полная ревнивого изумления и недоверия: да неужели в самом деле может эта молоденькая девушка из хорошей семьи так сильно увлекаться мыслями о том, как она будет сваривать корпус танка? Ольга Петровна представила себе темные шеренги танков на Лесогорской ветке, вспомнила густой рык танковых моторов, которые будят ее на заре, и ей стало смешно: «У этой девочки просто горячая голова фантазерки!»

— Значит, так: с завтрашнего дня мы начнем учиться электросварке. Пока мы будем бригадой учениц, а в октябре уже начнем работать самостоятельно! Настенька, что с вами? Вы боитесь за мальчика?

— Боюсь… — вдруг заплакала Кузьмина… — Остались мы с ним одни на свете…

Соня притянула к себе понурившуюся Анастасию.

— Миленькая моя, верьте, у вас сила есть, есть! А мы поможем вам ребеночка вырастить.

— Брось кукситься, всамделе, Настя! — решительно промолвила Глафира и кивнула на Соню. — Гляди, как деваха-то наша за всех убивается… и ее пожалеть надо! Наше слово твердое, Сонечка: будем с тобой робить!

— Ольга Петровна, а ведь мы на вас надеемся. Пойдете в нашу бригаду электросварщицей?

— Право, не знаю, — замялась Ольга Петровна, — это так неожиданно… Сумею ли я?..

— Сумеете! — уверила ее Соня. — Когда душа загорится, вы столько сделаете, что сами удивитесь!

Ольга Петровна снисходительно улыбнулась. Но в то же время в предложении Сони было кое-что заманчивое: можно расстаться с постылым мартеновским цехом, не встречаться с Ланских, уж лучше быть под началом этой восторженной девочки.

— А знаете, Соня, — как бы раздумывая, произнесла Ольга Петровна, — я, пожалуй, согласна вступить в вашу бригаду.

— Ну и чудесно! Я была в этом уверена! — и Соня обняла Ольгу Петровну.

— Юля! Теперь за тобой очередь! — крикнула Соня, устремляя к девочке взгляд темносерых глаз.

Юля, сидя на крылечке и наблюдая за всей этой картиной, вспомнила утренний свой разговор с Соней. Юля шла на завод, а Соня в комитет комсомола. Сначала Юля жаловалась, что ей и тете очень тоскливо жить в Лесогорске, а потом набралась духу и спросила Соню, почему обе они, Шанины, чувствуют себя такими слабыми в жизни. Соня ответила просто: «Вы не знаете, для чего живете». Но разговор пришлось прервать — девушки подошли к заводу.

Сейчас Юле стало ясно: ей хочется походить на Соню. Но тут же она втихомолку вздохнула: нет, никогда ей не быть такой, как эта девушка.

— Так пойдешь к нам в бригаду, Юля? — повторила свой вопрос Соня, и Юля, вдруг обрадовавшись, ответила:

— Да, пойду!

Дела Алексея Никоновича шли «ни шатко, ни валко», как он сам вынужден был себе признаться. Заявление его в обком партии «на неопределенное время застряло под сукном», как выразился «друг Пашка». Кстати, и уверенность «друга Пашки» в успехе тербеневского заявления заметно увяла. Он признался Алексею Никоновичу, что уже пытался «подсунуть» заявление секретарю обкома, но результат получился самый неожиданный. Секретарь обкома «в резкой форме» потребовал не отнимать у него времени на разбор несерьезных заявлений, а потом сердито спросил, подходящего ли заместителя выбрал себе Михаил Васильевич Пермяков.

Алексей Никонович, еле сдерживаясь, выслушал информацию «друга Пашки» и не поссорился с ним только потому, что боялся потерять в его лице «своего» человека. Правда, «друг Пашка» тут же намекнул, что многие провалы хорошо кончаются: иное заявление месяцами лежит без движения, и вдруг ступает день, когда о нем могут вспомнить, и тогда для подавшего заявление «картина меняется». Но это было слабое утешение для Алексея Никоновича.

«Провал, конечно, явный провал! — удрученно думал он, крупным шагом расхаживая по своему кабинету. Вся беда моя в том, что у меня в обкоме «своего человечка» нету, а Пашка ведь только помощник, авторитета в обкоме не имеет. Будь у меня свой авторитет, секретарь обкома прислушался бы к моим словам, как к сигналу… да, да! А отчего у меня нет авторитета? Мешают!.. Пластунов, Костромин мешают, да и директор гнет туда же… Сейчас он малость ослабел из-за смерти сына, а вот как оправится, тоже так нажмет на меня, а ручища у него, когда разъярится, тяжелая! — Алексея Никоновича даже передернуло. — Вот тут и попробуй, завоюй авторитет, когда эти три кита тобой помыкают!..»

В дверь кабинета нетерпеливо постучали.

— Кто там? — сердито спросил Алексей Никонович.

— По срочному делу! — глухо сказали за дверью.

Увидев на пороге Артема Сбоева, Алексей Никонович возмутился:

— Что за безобразие? Врываться без предварительного звонка?

— Я звонил несколько раз, никто не отвечал, — тоже с сердцем бросил Артем.

— Можно через начальника цеха сказать…

— А я желаю прямо в глаза тебе сказать! — и Артем устремил на Тербенева полный ярости взгляд. — Стой, не перебивай! Надо каждому помнить, что на заводе у нас время трудное, нам надо разбег взять настоящий, какого от нас фронт требует… а тут… помеха на помехе! Я потому желаю прямо тебе сказать, чтобы ты потом не вертелся и не болтал, что я тебя обошел.

— Прошу… без тыканья!.. из мальчишек вышли… да и дисциплину надо знать: вы, товарищ Сбоев, разговариваете с заместителем директора.

— Ладно, примем к сведению. Так вот, уважаемый заместитель директора, совершенно официально объявляю вам: благодаря вашей по-ли-тике пролет малых станков в механическом цехе дал только сто пятьдесят процентов плана, а мог дать более пятисот процентов!.. Вот что ваша политика делает!

— Опомнитесь, инженер Сбоев! Что вы мелете?

— Нет, я вас спрашиваю: почему до сих пор не размножено полностью приспособление к станку, которое предложили Игорь Чувилев и Игорь Семенов? Почему?