— Вот и Варя идет.

— А что? Что случилось? — вдруг испугалась Варвара Сергеевна.

— Да что ты, милая, словно с ветки птица свалилась? — с полусмехом произнесла Наталья Андреевна, и поднялась к себе, а Варвара Сергеевна испытующе посмотрела на мужа.

— Миша, вы будто о чем-то плохом говорили?

— Ну вот… — проворчал Пермяков и, скосив глаза, смахнул что-то с рукава своей кожанки. — Просто она тово… спрашивала, почему мы их забыли вроде, редко бываем…

Несколько дней спустя, шагая по главной заводской аллее, Пермяков мучительно прикидывал, как ему поступить. Наталья Андреевна не зря просила его зайти к ним: его телефонный разговор с дочерью стал известен, — может быть, телефонистки проболтались…

«Так вот и до Вари ненароком дойдет. И как обухом по голове. Эх, да уж не лучше ли ей все прямо сказать?»

В служебном кабинете его ждала телеграмма. Он вскрыл и облегченно вздохнул: Татьяна уже выехала, ее надо было ждать со дня на день.

Варвара Сергеевна сидела на диване и беззвучно плакала, крепко стиснув губы, — она словно таяла в глухом, безысходном горе..

— Мама… мамочка, милая моя… — повторяла дочь, прижимая к себе поникшую голову матери..

— Варя, — говорил Михаил Васильевич, стараясь заглянуть в налитые слезами глаза жены, — успокойся, успокойся… Ну, посмотри на меня…

Варвара Сергеевна послушно подняла было голову, но слезы тотчас же склеили ее опухшие веки, и она опять бессильно поникла.

Мысли ее то обрывались, то летели, как искры, мгновенно потухая во мгле, которая все плотнее и безысходнее окружала ее.

Пермяков ходил по комнате, сумрачно покуривая, присаживался на диван, чтобы тихонько сжать в своих твердых ладонях бледную, безжизненную руку жены.

Зазвонил телефон. Михаил Васильевич вздрогнул, переглянулся с дочерью и махнул рукой: пусть звонит! Телефон замолк, но через минуту зазвонил опять. Михаил Васильевич с раздражением подумал:

«Всегда найдут, потерпеть нельзя!»

Непоправимое горе его семьи вдруг показалось ему чем-то священным, и возмущение к нарушителю его скорбного уединения переполнило грудь.

— Ну? — произнес он в трубку глухим голосом, не предвещающим ничего доброго.

— Михаил Васильич, замечательное дело! — зазвенел радостно-возбужденный тенорок Артема Сбоева.

— Потом! — рявкнул Михаил Васильевич и, заскрипев зубами, тяжело положил трубку на рычаг.

Но, будто поддразнивая, телефон зазвонил опять.

— Михаил Васильич, нас прервали. Извиняюсь, но понимаете, такое замечательное дело. Зайдите, очень прошу, в наш механический цех в мою смену, то есть именно сейчас! Тут такую штуку мои ребята придумали!..

Прервать Артема теперь уже было невозможно, — радость по поводу какого-то замечательного дела требовала отклика и действия.

— Ладно, зайду, — кратко закончил разговор Пермяков.

Игорь Чувилев стоял около своего станка, розовый и потный от волнения. Рядом с ним, не менее его волнуясь, стоял Игорь-севастополец. Артем Сбоев, довольный и оттого немножко суетливый, рассказывал Пермякову:

— Вот смотрите, Михаил Васильич! Это совсем маленькое приспособление, а какой эффект может дать… Да скажи, сам Игорь Чувилев!

Чувилев откашлялся и неровным голосом начал:

— Благодаря вот этому приспособлению можно сильно двинуть выработку вперед… Разрешите, я лучше на деле покажу!

Пермяков невольно засмотрелся на Чувилева, бойко работавшего отверткой. В каждом движении широкоплечего и приземистого юноши, в легких кивках его стриженной «боксом» темноволосой головы, в сдержанном блеске его полуопущенного взгляда чувствовалась властная и разумная сила.

Артем зашептал Пермякову:

— Ребята серьезные. «Хотим, — говорят, — чтобы руководство завода о нашем намерении узнало: тут, — говорят, — ба-альшим результатом пахнет!»

Пермяков согласно кивнул и спросил Чувилева:

— Приспособление кто конструировал?

Чувилев поднял голову, переглянулся с Игорем-севастопольцем и сказал:

— Сами конструировали…

— Пока, если можно так выразиться, кустарным способом, — добавил Игорь-севастополец, — на свой страх и риск.

Пустили станки. Чувилевский станок выделился из всех с первой же секунды. Пока на соседних станках вертелась одна деталь, с чувилевского снимали три.

Через несколько минут около станка Чувилева стояла тележка, доверху наполненная деталями.

— Считай, товарищ Чувилев, — довольно усмехнулся Артем. — А ты, Анатолий Сунцов, пересчитай свою продукцию.

Толя Сунцов сумрачно кивнул. Ему стало обидно: он привык, чтобы все намерения Игоря Чувилева были известны ему, как старшему в их компании, раньше, чем всем другим.

«А теперь без меня обошелся, нового друга нашел, Игоря!» — ревниво думал Сунцов, не подозревая, что теперь роли у него с Чувилевым переменились.

Дважды он пытался встретиться взглядом с глазами Чувилева, но тот был всецело во власти происходящих около его станка важных событий. Возбужденный румянец пятнами горел на скуластом лице Чувилева. Он работал под изучающим взглядом директора, отлично понимая, как ответственно сейчас каждое движение его рук.

«Ну прямо-таки повзрослел наш коротышка!» — думал Сунцов.

Он исподлобья посматривал на старого друга, ясно понимая, что теперь его, сунцовский, станок уже плетется в хвосте.

— Так, — сдержанно сказал Михаил Васильевич (хвалить молодежь он считал вредным: иной возгордится и на том успокоится). — Значит, ежели до этого ваши станки давали от двухсот до трехсот пятидесяти процентов, то, выходит, с этим твоим приспособлением твой станок, товарищ Чувилев…

— И его, Игоря Семенова, тоже, — тихонько, но твердо поправил Чувилев, — мы вместе придумывали. Да, пятьсот пятьдесят процентов, пять норм за смену мы дадим, Михаил Васильич!

— Конечно, дадим, — подтвердил Игорь-севастополец.

— Только скорей надо размножить это небольшое приспособление для массового пользования! — взволнованно сказал Артем.

— А за чем же дело стало? — спросил Пермяков.

— Спросите про то у Мамыкина, у нашего уважаемого начальника цеха, и у товарища Тербенева!.. Требуется, говорят они, это приспособление через тех-но-ло-гическую проверку провести. Это, говорят, нигде еще технологией не пре-ду-смот-рено! — Артем презрительно отчеканил слова. — Я технологию весьма уважаю, но поймите же, говорю я товарищам начальникам, мы сейчас новую технологию создаем, технологию военного времени… Я тоже, говорю им, за проверку, — проверяйте на здоровье, но не мешайте нам! Давайте, говорю, оперативно сконструируем это приспособление и пустим по всем станкам! Ведь на практике же это себя показало, сами видите, Михаил Васильич.

— До чего вы договорились с Мамыкиным?

— Договоришься, как же! Это столоверчение какое-то, а не рабочий разговор! Мамыкина не проберешь, это, извиняюсь, во-от… — и Артем постучал по столу. — Мамыкина я насквозь вижу: он любит, чтобы все сверху, из его кабинета, шло… Вас, Михаил Васильич, мы сознательно на помощь призвали: если начальник цеха нам не помогает, так мы будем через его голову действовать! Да вот он… шествует, увидел вас… Он, конечно, отоврется!

— Но во всех случаях надо сначала выслушать обе стороны, а потом уже заключать, кто врет и кто нет, — строго прервал его Михаил Васильевич.

Мамыкин, высокий, плотный, лет под сорок, с аккуратной щеточкой светлых усов, оправляя над лацканами спецовки галстук и радушно улыбаясь широкими белыми зубами, поздоровался с директором крепким рукопожатием.

— Рад, рад вас видеть, Михаил Васильич!

— Ну… как у вас дела вперед подвигаются? — насупясь, осведомился Пермяков: разбирать «стороны» он не любил.

— План выполняем, Михаил Васильич, чего же еще больше желать.

— Хм… Желать всегда надо больше: для фронта работаем.

— Простите, Михаил Васильич, я не совсем вас понимаю… Вчера я докладывал вашему заместителю товарищу Тербеневу, что все механизмы в нашем цехе имеют уже предельную нагрузку…