— А главное — сами, своею собственной рукой срезаете роскошные сосны для городских строительных лесов! — лукаво поддакнул Пластунов.
— Ладно, смейтесь! — добродушно ответил Николай Петрович. — Действительно, чрезвычайно приятно ощущать, как человеческая энергия одолевает силы природы…
— А мне вспоминается моя молодость: все на море, среди водной стихии… Сколько бурь довелось повидать…
— Но и сколько раз порадоваться, что остался жив-невредим!
— Не только это, а еще и удовлетворение оттого, что в схватке со страшной стихией побеждает не стихия, а человек.
Когда высокая ель с шумом упала наземь, Николай Петрович вытер лоб и выпрямился.
— В самом деле схватка! И смотрите, сколько стало просветов в лесу! Уже довольно далеко видно вокруг: вон я вижу Ивана Степаныча Лосева и Яна Невидлу.
Яна к Лосеву направила тетя Настя:
— Будет-ка тебе, красавец, все около девчат вертеться, иди помоги старику Лосеву, а то у него напарник еще старше.
…Иван Степанович и Ян Невидла, свалив пятое по счету дерево, закурили для передышки.
— Богатый лес! — похвалил Иван Степанович. — У нас на Урале без малого сплошь такие могучие леса. А уж дичи там, братец ты мой! До войны-то бывало под выходной выйдешь на охоту, а в воскресенье к полдню домой, — целый груз тащишь: тетерку, рябцов парочку-другую, куропаток… Моя Наталья Андреевна бывало даже поворчит: вот-де опять возиться ей с перьями да пухом, — а сама, глядишь, такой обед сделает, что будь ты трижды святой, а уж обязательно баночку пропустишь… Да-а, тоскливо без семьи…
— Так домой надо ехать, — посочувствовал Невидла.
— Дела пока не пускают. Оба мы с Артемом Сбоевым уже не однажды восвояси собирались, — а тут опять новая забота подступит, выходит, что не обойдется дело без нас…
— Да, вы, русские, уж такие люди. Теперь я это понимаю, — заговорил Невидла, принимаясь опять за работу. — Вся страна — твое дело..
— Вот сам видишь, как, например, обернулось дело с решетками для городских садов, оград и прочее… Литейный цех здесь еще только-только на ноги встает, — значит, мы, кузнецы, должны эту заботу вызволить. А я, особенно в молодые годы, отковал этих решеточек… хо-хо… И скажу тебе — кованое-то бывает прочнее литья. Узор за узор гибче заходит. И разве плохую мы с тобой решетку отковали, товарищ Невидла?
После того как повалили новое дерево, разговор возобновился во время перекурки.
— Красная Армия скоро дойдет до наших границ… — начал Невидла и с силой затянулся. — Каждый боец увидит мою родную землю Ческо-Словенско, а я, чех, далеко от нее!
— Не горюй, брат, обожди годик: уж к тому времени, верь, освободим твою Чехословакию!
— Верю! — сказал взволнованно Ян Невидла и топнул ногой в валенке. — Русским, советским верю! Так будет… Буду ждать, буду ра́ботать для русского на́роду! Эх, давай, давай!
Ян азартно хлопнул рукавицами и опять нагнулся к корявому стволу вековой сосны.
…Ольга Петровна, Ксения Саввишна и Евдокия Ивановна работали втроем. Подавляющее большинство лесорубов на воскреснике были женщины, и приходилось пилить «с резервом»: две женщины пилили, а третья сменяла одну из уставших. Так, будто даже и не очень спеша, женщины свалили к полудню несколько старых елей и пихт.
— Мы не хуже людей, товарищи, работаем! — весело сказала Ольга Петровна. Она только что вышла в «резерв» и удобно расположилась на широком свежем пне. — А какая прелесть здесь в лесу, какой воздух! — вздыхала она, блаженно жмурясь.
— Не худо бы только к этой прелести еще народу крепкого прибавить, — покряхтывая, произнесла Ксения Саввишна. — Как ни тянись, а мужской силой здесь куда больше одолеешь.
— Что ж, твое желание сбудется! — и Ольга Петровна рассказала, что еще вчера Соколов обещал во второй половине дня приехать в лес «на подмогу» с большой группой бойцов из городского гарнизона.
Вчера же Соколов предложил ей окончательно перейти на работу в Кленовскстрой: она с полным правом может считать, что строительное дело стало ее второй профессией. Ольга Петровна радостно поблагодарила Соколова, но окончательного ответа не дала. Ей не хотелось быть неблагодарной по отношению к Соне Челищевой, которая обучила ее заводской профессии и так душевно приютила в своем доме. Про себя Ольга Петровна решила уйти с завода, когда переедет «в свой уголок» — в двухкомнатную квартиру с балкончиком, которую она уже почти достроила собственными руками.
Сменив быстро устающую Евдокию Денисову, Ольга Петровна бойко врезала пилу в розовеющую древесину.
— Во-от… опять р-роскошный стояк срежем для наших домов! Замечательный жилой дом мы построим на Некрасовской улице! Была стандартная трехэтажная коробка, а возродится, уверяю вас, просто дом-красавец: навесим балконы с красивыми решетками, — обязательно в каждой квартире балкон!… Затем сделаем большие, итальянские окна, стены украсим лепными медальонами в нашем советском стиле: серп, молот и звезда среди фруктов и цветов…
— Как рассказывать научилась, словно по книжке читает! — наивно удивлялась Евдокия Денисова.
— Так рассказывает, что и усталость ее не берет, — отдуваясь, промолвила Ксения Саввишна.
Ольге Петровне хотелось, чтобы Ксения Саввишна хотя бы о чем-нибудь догадалась; например, отчего Ольга Петровна за последнее время явно посвежела, отчего так хорошо у нее на сердце. Но Ксения Саввишна решительно ничего не замечала и ни о чем не догадывалась и принялась бранить в глаза своих сыновей подростков. На их обязанности было таскать сучья на поляну, где горел костер. Ребята вначале повздорили, а потом раздурились, начали валяться в снегу и хохотали, не в силах остановиться. Властной материнской рукой встряхнув их за шиворот, Ксения Саввишна поставила их перед собой.
— Вы что делаете? Кабы я знала, что вы дураками да лентяями будете, лучше бы мне вас не поить, не кормить, а сразу же в чистом поле бросить: подыхайте там, засыхайте, как паршивый репей!
Все эти страшные слова Ксения Саввишна произносила ровным голосом, который тем не менее действовал на парнишек настолько сильно, что скоро оба они с умоляющим видом стали просить прощения.
Работа продолжалась в молчании, чем Ксения Саввишна, казалось, была даже довольна.
В час дня сделали обеденный перерыв. Разожгли огромный костер, и около двухсот лесорубов широким, шумным кругом расположились на поляне. Костер горел странным дневным пламенем, рассеиваемым яркостью солнца и голубизной неба. Запорошенные снегом, почти потерявшие очертания великаны-деревья сверкали на солнце, как зернистые стесы розового драгоценного мрамора.
— Ой, Манечко, Маженка! — зашептал Ян Невидла над розовым ушком своей волшебницы. — Как здесь красиво! Совсем как у нас в Высоких Татрах!
Ян осторожно прижал к себе ее локоть, но заглянув в лицо, отпустил и спросил испуганно:
— Что-то есть плохое? Что случилось?
Зелено-голубые глаза Мани сейчас были полны слез. Ян был поражен: никогда не подумал бы он, что эта миловидная, энергичная девушка может так горько плакать…
— Не надо… ну, не надо, — растерянно повторял Невидла, отводя подальше Маню от костра. — Что случилось?
— Я с утра крепилась и вот… больше не могу… — прерывающимся голосом ответила Маня, а слезы хрустальными горошинами стыли у нее на щеках.
— Но я хочу помочь вам, Манечко! Скажите, как можно помочь, скажите! — умолял Невидла.
— Ничем вы не можете мне помочь… — печально вздохнула Маня. — Как вспомню этот ужасный сон про Володю…
— Про Володю? Какой Володя?
— Володя Челищев… Будто лежит он где-то в чистом поле… Ночь наступает, темно. Я знаю, что он где-то тут, близко, а почему-то не вижу… Вы же знаете, как нелепо подчас бывает во сне… Но дальше все как наяву. Я слышу, что битва отходит все дальше… А на поле никого, и только Володя стонет где-то близко, близко. У меня сердце разрывается, а я все не вижу его… И вдруг как будто из-под земли он встал передо мной, высокий, тонкий, сам качается, вот так (с ужасом в глазах Маня показала, как это было)… качается и смотрит на меня такими глазами, так жалостно, будто я его обидела… А у самого вся грудь в крови… Я перевязываю его, в руках у меня широкий бинт, белый-белый, он тянется без конца… Я перевязываю Володю, а кровь все льется и льется из его груди… Ой, я не могу!.. Он часто писал мне, но вот две недели я от него не получаю ни строчки. Что с ним? Вот так и стоит передо мной этот сон… Где мой Володя? Что с ним?
